Она пожала плечами, глядя в сторону и вниз.

– Я видела, как они спустились по лестнице и прошли через зал к выходу. Вид у них был…

«Как у нормальных пацанов, которые только что уделали кого-то в говно», – подумал Алекс. Но вслух сказал другое:

– Ты пришла с одним из них?

Взгляд исподлобья, но теперь уже не испуганный, а скорее рассерженный – угадал! Но как? Неприятно, согласитесь, иметь дело с человеком, который видит вас насквозь.

– Да. Но мы поссорились.

Алекс меланхолично кивнул. Поссорились. С кем не бывает.

– Вы не спросите, с которым?

– Что?

– С которым из них.

Рассеянная улыбка, небрежный жест.

– Это неважно.

Молча она смотрела на него, не зная что делать дальше. Это незнание взывало к его предприимчивости. Мужчина и женщина рядом, наедине, разве что в отсутствие кровати. Понимая, что сейчас все сойдет ему с рук по причине не столько его плачевного состояния, сколько ее ощущения покинутости – ох уж эти брошенные женщины! – Алекс шагнул вперед, обнял свою собеседницу за хрупкие плечи и, продолжая смотреть ей прямо в глаза, привлек к себе с развязностью неотразимого хулигана.

Она судорожно вздохнула… и затаила дыхание. Вздох, похожий на всхлип. Сквозь плотную ткань темно-синего приталенного жакета он слышал гулкие и частые удары ее сердца. Только не успокаивать. Никаких «не бойтесь, я вас не обижу» и тем более «вы можете мне доверять».

– За что они вас?

– Хороший вопрос. Если сейчас начать доискиваться до глубинных причин этого конфликта, то придется признать, что он являет собой блестящее подтверждение выводов мистера Фромма относительно феномена человеческой деструктивности.

Нервный смешок.

– А можно попроще?

– Попроще или покороче? Ладно, я в общем понял, что вы имеете в виду, но вряд ли мне это удастся, потому что я слегка взвинчен.

– Вы считаете, что нападение на вас в этом туалете лишило тех людей права называться людьми?

– Лишило права? Хм… Для того, чтобы лишиться чего-либо, надо это что-либо для начала заиметь. Факт рождения от пары приматов, которых принято называть хомосапиенсами, не делает рожденное существо человеком разумным в полном смысле этого слова. Оно появляется на свет, начинает расти, развиваться умственно и физически, и на каждом этапе своего развития воспринимает из окружающей среды импринты, пределах которых происходит его дальнейшее обучение. Если от рождения до смерти оно следует только этим более жестким и менее жестким программам мозга, не пытаясь сознательно их превзойти, правильнее называть его зомби, а не человеком.

Ни малейшей попытки высвободиться, отстраниться, прикрываясь мифическими приличиями. Но нельзя же быть такой худой! Ребра того и гляди прорвут жакет. А под жакетом?..

– В каком смысле превзойти?

– Перестать действовать в соответствии с заведенным порядком – как привык, как принято, как учили, – и начать принимать решения самостоятельно.

– Но с чего вы взяли, что эти трое…

– Делать выбор и отвечать за свои поступки? Ну что вы! Конечно, нет.

Под жакетом оказалась не то майка, не то комбинация. Шелковая. Алекс тихонько водил по ней кончиками пальцев, прощупывая выступающие позвонки. Это не девчонка, а ходячая фисгармония! Его уже обуревало нечестивое желание купить ей биг-мак или пару калорийных булочек с изюмом и заставить немедленно съесть.

– Знаете, это звучит обидно.

– Обидно. – Алекс вздохнул и пробормотал еще раз: – Обидно… Вам здесь не надоело?

Мигом насторожилась.

– А что?

– Предлагаю выйти на улицу…

– …взять такси, – скривилась насмешливо и цинично, – поехать к вам домой и заняться сексом?

– …и пройтись по Чистопрудному бульвару.

Шли они очень медленно, потому что Алекс понемногу расслаблялся, и, расслабляясь, начинал чувствовать боль. Она не то что сильно беспокоила, но не давала о себе забыть. Накрапывающий мелкий дождик вкупе со встречным ветром отчасти облегчали положение, избавляя его от необходимости промакивать пот носовым платком. Капли пота сливались с каплями дождя, соскальзывали по вискам и впитывались в ткань рубашки, не вызывая у его спутницы никаких подозрений. Мокрый тротуар поблескивал в ярком свете витрин и фонарей. Мимо то и дело проносились машины, в салонах которых сидели неспящие… неспящие жители неспящей столицы.

– И все же я не понимаю, – задумчиво говорила худая девушка в темно-синем костюме, чье имя Алекс до сих пор так и не узнал, – как воспитанные, образованные, интеллигентные люди могут опуститься до такого уровня, буквально до животного, чтобы начать избивать и мучить себе подобных, таких же воспитанных, образованных, интеллигентных людей. Откуда эта жестокость?

– Да бросьте вы, – с легкой досадой отвечал Алекс, – животные никого не мучают, они охотятся для пропитания. Злокачественная агрессия свойственна только человеку. Это специфически культурное явление. Причем так называемые интеллигенты склонны к жестокости в гораздо большей степени, чем так называемые пролетарии, и жестокость их более изощренна и более масштабна. Социальный статус позволяет им творить жестокости чужими руками, да еще гордиться «незапятнанной» репутацией. Нет, нет, воспитание и образование отнюдь не являются гарантией милосердия, благородства и даже простой человеческой порядочности. Это лишь инструменты, при помощи которых мы можем изменять себя… а можем не изменять.

Дождь усилился, но впереди уже светился вход в метро. Сейчас они войдут туда вдвоем, на эскалаторе он встанет ступенькой ниже и повернется к ней лицом, одну руку положит на вечно притормаживающий поручень, другой обнимет ее за талию. Молча они будут смотреть друг другу в глаза, потом ее взгляд переместится ему за спину, что послужит сигналом – пора поворачиваться. Друг за другом они переступят через стальную гребенку и, взявшись за руки, направятся по ярко освещенному, выложенному мраморной плиткой туннелю к платформе. В вагоне их качнет друг к другу, он крепко прижмет ее к себе, она спрячет лицо у него на груди. Из-за грохота колес разговаривать будет невозможно, и оба почувствуют облегчение, потому что общих тем на самом деле не так уж и много. По дороге к дому она сообщит ему, что снимает двухкомнатную квартиру пополам с подружкой, и надо вести себя тихо, чтобы ее не разбудить, хотя, конечно, та все равно проснется, почувствовав присутствие чужого мужчины.

Дальше… дальше будут неловкие объятия, сдавленные смешки, потупленные взгляды. Она застесняется и торопливо погасит свет, а когда он начнет ласкать ее грудь, хихикнет стыдливо, потому что привыкла считать, что мужчинам нравятся сиськи никак не меньше, чем у Анны Николь Смит. Возможно, ему не сразу удастся войти в нее и уж точно не удастся довести ее до оргазма. Но даже если в этом смысле на них снизойдут восторг и благодать, гадливое чувство от совершенного тайком акта мести не позволит ни ему, ни ей вспоминать эту ночь без мысленной отрыжки.

Кашлять и плеваться кровью у ног супермена доморощенного, а потом трахнуть его подружку, воспользовавшись тем, что между ними возникли временные разногласия. Браво, герой!

Прощание получилось скомканным, почти враждебным. Бормоча пустые, ничего не значащие слова, которые стеклянными шариками ударялись о стену ее непроницаемого молчания и разлетались вдребезги, раня кожу лица, Алекс ждал, что вот-вот услышит: «Спасаешься бегством?» И это было бы больнее, чем все предыдущее, больнее даже, чем мысль об удовольствии, полученном его бывшей партнершей, когда ей сообщили – ведь наверняка уже сообщили, – о расправе в клубном туалете. Но девушка в синем жакете ничего не сказала. Молча повернулась, пересекла небольшую площадь и скрылась в освещенном проеме высоких, раскачивающихся дверей.

Полчаса спустя, стоя под душем с закрытыми глазами и слегка запрокинутой головой, чтобы струи воды моментально смывали наворачивающиеся слезы, Алекс задавал себе уже ставший привычным вопрос: а стоило ли оно того? Цена вопроса! И вновь, как всегда, отвечал себе: да, конечно. Ни разу еще он не пожалел о содеянном, но груз иных воспоминаний был нестерпимо тяжел. Алекс нуждался в слушателе – безмолвном, терпеливом, способном на сострадание без осуждения, – но боги не посылали ему такого в надежде, что он, как обычно, справится сам.