Увы, выполнить его заветы оказалось не так-то просто...
12 августа я кончила принимать вступительные экзамены. Ни студентов, ни абитуриентов в институте нет. Учить, экзаменовать - некого. Мой заведующий кафедрой в отпуске, и потому с просьбой о своем отпуске (разумеется, без сохранения содержания! ведь свой очередной я уже отгуляла!) обращаюсь прямо к ректору. Он помнит, что я уже получала тем летом дополнительный отпуск. Нет, он не согласен, я создаю ему в институте прецедент. Показываю медицинскую справку о том, что по состоянию здоровья нуждаюсь и т. д., полученную в московской писательской поликли-нике...Принесите бумагу из обкома союза! - бросает ректор. Делать нечего, еду в обком союза, где мне беспрепятственно дают необходимую на имя моего ректора бумагу. Обком союза разъясняет: предельная продолжительность отпусков без сохранения заработной платы законодательством не установлена.
Поэтому вопрос о продолжительности отпуска без сохранения заработной платы должен решаться в каждом конкретном случае администрацией предприятия, учреждения или организации с учетом имеющихся возможностей и степени нуждаемости работника в отпуске1.
1 Рязанский областной комитет профессионального союза рабочих и служащих сельского хозяйства и заготовок, 14.08.68.
Но теперь и этого ректору оказалось недостаточно.
- Я свяжусь с Николаем Ивановичем, - говорит он мне.
Тот - в отпуске, но не в отъезде. Ему позвонили, и он пришел сначала на кафедру. Я объяснила ему ситуацию. Говоря с ним, немного задыхалась.
- Дышите ровнее! - успокаивал он меня.
Зато когда Давыдов вернулся от ректора, то мне впору было его успокаивать. Он явно перенервничал... Вместо 6 просимых недель, мне дали три недели. Хорошо хоть так... Но с каким неприятным осадком я еду! Так явно пришлось ощутить исходящую от ректора ненависть ко мне - отражение его ненависти к моему мужу...
Получив наконец отпуск, не хочу терять ни минуты! А потому еду в Борзовку даже на два дня раньше, о чем мне удается сообщить Александру Исаевичу.
В пятницу, 16 августа, еду условленной электричкой в Нару. Встретив меня, муж объявил, что мы немедленно едем к Твардовскому. (Это вместо намечавшихся продовольственных закупок перед тем, как ехать на дачу!)
Я попыталась была пожаловаться на то, как трудно, даже унизительно было мне на этот раз вырваться из Рязани. Но муж прервал меня, сказав, что все это (институт! ректор!..) поблекнет перед событиями, связанными с ним.
Когда мы оказались в машине, стал мне рассказывать. Накануне вечером к нему приехали сказать, что его вызывает Александр Трифонович. При этом рвет и мечет: "Где Солженицын? Когда кончится эта конспирация?!.." Просил передать Александру Исаевичу, что ждет его у себя на даче. Удалось и выведать причину вызова... Оказалось, что Лакшин и Кондратович были в ЦК у Мелентьева, попытались заговорить о "Раковом корпусе". Но Мелентьев им сказал в том смысле, что скоро Солженицыну конец, так как "Мондадори" печатает "Пир победителей". Присутствующий тут же Беляев проронил:
"Его растерзают!" Но Мелентьев возразил: "Ну, зачем уж так растерзают..." Александр Исаевич попросил передать Твардовскому, что будет у него в субботу или воскресенье. Но позже передумал и решил ехать на следующий же день.
Я все же, отвлекаясь от главного, говорю мужу, что привезла ему письмо от Эрнста Сафонова, где тот пишет, что с Александром Исаевичем хотел бы встретиться и побеседовать о его творческих планах заведующий отделом пропаганды и агитации Рязанского обкома Шестопалов. ("Не могли бы Вы сообщить о возможности такой встречи и приемлемом для Вас времени"1.) Меня, разумеется, это волнует. Но моему мужу кажется не столь уж важным. Из-за этого он, во всяком случае, в Рязань не поедет. А когда будет там осенью видно будет...
1 Сафонов Э. 02.08.68.
Итак, мы едем на дачу к Твардовскому почти через три года после той памятной поездки, когда узналось, что органами госбезопасности на квартире Теушей взят "Круг первый". Одновременно был взят и "Пир победителей", но мы в тот день об этом еще не знали. Вот оттуда и потянулась эта злосчастная ниточка с "Пиром победителей"...
После небольших блужданий дача найдена. Александр Трифонович дома и, как выяснилось, был занят чтением последней работы Жореса Медведева "Об иностранных связях". Его дочь Оля подня-лась к нему наверх сказать, что приехал Солженицын. Александр Трифонович сразу же спустился по лестнице и радостно заключил Александра Исаевича в объятия. Он не ждал его так скоро, очень был рад.
Поздоровавшись с Александром Трифоновичем, я оставила их одних. У меня ото всего страшно разболелась голова. Мария Илларионовна, посочувствовав ("Довел жену! Довел!"), дала мне таблетку и уложила в отдельной комнате.
Твардовский и Солженицын расположились для беседы в холле, как и три года назад. Закурили. Александр Трифонович спросил, был ли Александр Исаевич в редакции, знает ли он об обстоятельст-вах дела. Ответ последовал отрицательный. Когда Твардовский привел слова Мелентьева о "Пире победителей" и "Мондадори", Александр Исаевич сказал, что Лакшин с Коидратовичем должны были тотчас же выяснить, откуда исходит сообщение? В случае, если оно подтвердится, Александр Исаевич обязательно пошлет Мондадори гневную телеграмму. Это - единственное, против чего он вообще будет протестовать. Только против печатанья "Пира победителей". Ни по какому другому поводу не будет: статьей в "Литературке" его слишком хорошо научили, как протестовать!
Александр Трифонович к статье в "Литературке" сам относится с гадливостью, не хочет ничего общего иметь с ее авторами: Озеровым и Рюриковым.
Александр Исаевич напомнил Александру Трифоновичу, что существует всего лишь единственный экземпляр "Пира победителей", который был изъят госбезопасностью. Слова же Мелентьева можно объяснить двояко: он просто сболтнул, чтобы уйти от разговора о "Раковом корпусе", или это провокация, то есть "Пир победителей" продан на Запад!
Твардовский и Солженицын наметили программу действий: Лакшин должен попытаться выяснить у Мелентьева источник этих слухов; если слухи подтвердятся, Александр Трифонович вызовет Александра Исаевича и они напишут Мондадори письмо.
Разговор между Твардовским и Солженицыным был очень дружелюбным, перемежался другими темами: о горе-приключениях с 5-м номером "Нового мира", о самиздате - ведь это целая литерату-ра: художественная, публицистическая, научная!.. И даже послушали Би-би-си. Расстались очень довольные друг другом. Лишь Мария Илларионовна осталась недовольна Солженицыным, который на этот раз наотрез отказался остаться обедать.
Рассказывая мне по дороге в Борзовку о встрече с Твардовским, муж сказал, что никогда еще Александр Трифонович не был ему так близок! И тем, что оценил работу Медведева и вообще самиздат, и тем, что оценил передачу Би-би-си. Это было так похоже на него самого, когда Александр Трифонович вдруг воскликнул: "Уже три минуты пропустили!" - кинулся наверх к приемнику. Похоже, Александр Трифонович заслужил прочесть "Архипелаг". Но как это сделать? Для этого надо оторвать его от всего на целых пять дней! И прочесть его он сможет только на нашей дачке! Вот когда придется ему рассекретить ее...
В то мое пребывание в Борзовке много было всего. О многом уже написано. Тут и наши переживания в связи с чешскими событиями, и приемы гостей, и поиски места для храма Троицы. Ну и, конечно же, обычные дачные дела. Я писала в Рязань:
"Дорогая мамочка! Дорогие тети!
У нас все хорошо. Погода чудесная, Рябины черноплодной тьма! Перемалываю ее с сахаром. И хозяйничаю, и отдыхаю. Множество цветов радует глаз. Из черноплодки все время варю компот - вкусно! (...) Всех целуем.
Наташа"1.
Как началось то мое пребывание в Борзовке с чрезвычайного происшествия, так и кончилось тоже чрезвычайным происшествием.
1 Решетовская Н. - Решетовской М. К., 25.08.68.
7 сентября, накануне моего отъезда в Рязань, Александр Исаевич решил немного заняться машиной. Даже прервал для этого среди дня свою обычную работу. ("Круг-96" к тому времени еще не был закончен). Как всегда, когда возился с машиной, он надел свои старые брюки, старую-престарую спецовку и такую же фуражку. Он был в гараже, а я - с ним рядом, когда заметили направляющихся к нам двух молодых людей. Я вышла навстречу.
