Мама почти всегда говорила мне правду, какой бы горькой она ни была.

– Иначе нам не выжить, – повторяла мама.

Мы могли мечтать о большом доме, теплой постели, еде и так далее, но нам всегда приходилось четко осознавать грань между мечтами и реальностью. Реальность состояла в том, что мы никогда не разбогатеем и нас всегда будут считать «крысами». Чем скорее ты с этим смиришься, тем больше у тебя шансов выжить.

Когда я вспоминаю об этом, будучи уже взрослой, то понимаю, что мама всегда старалась говорить все как есть, но при этом как можно мягче и деликатнее. Именно потому, что она была искренней со мной, я чувствовала, что меня любят. Она наблюдала за мной и относилась к моим мыслям со всей серьезностью. Как знать, изменилось бы это, если бы у нас был настоящий дом, деньги, если бы у меня был отец и все то, что, по мнению людей, нужно для жизни. Но тогда я не испытывала особого неудобства от отсутствия дома и необходимости жить в пещере. Не поймите меня неправильно: жилось нам очень непросто, и я не считаю, что кто-то должен так жить. Мы боролись за выживание, а когда отправлялись в Диамантину и спали на улице, то были особенно уязвимыми. Но в пещере я чувствовала себя в безопасности. Я играла, а в свободное от игр время помогала маме добывать еду и зарабатывать на жизнь. Я делала метлы из сучков и пальмовых ветвей и подметала дом, собирала цветы, искала еду. Такова была моя повседневная жизнь, и другой я не знала.

Помню, как счастлива я была, когда мама научила меня делать настоящую рогатку и целиться, чтобы попасть в цель. Я не сразу научилась, но в конце концов у меня стало получаться все лучше и лучше. Однажды я подбила маленькую ярко-желтую птичку с черным узором на крыльях. Когда я подняла ее с земли, мне стало грустно. Но эта грусть быстро прошла, когда я увидела, как мама гордится мной, и сама испытала гордость за себя. Мы съели птицу на обед. Мама зажарила ее на костре. Когда она ее ощипала, птица стала вдвое меньше – на ее маленьком тельце было не так уж много мяса. Мы добавили к птице фруктов, немного ягод и орехов, и мама пошутила, что скоро я смогу поймать ягуара. Доев и убравшись, мы стали играть в индейцев – мама вставила мне ярко-желтые перья прямо в кудряшки.

Я храню воспоминание о той рогатке, птице и игре в индейцев как своего рода доказательство того, как важно осознавать свои цели, сильные стороны и награду за проделанную работу. Вот и сейчас, повзрослев, всякий раз, ставя перед собой трудновыполнимую задачу, я вспоминаю это. Однажды мы с мамой отправились в Диамантину, а на обратном пути нас подвезли на пикапе. Водитель остановился, высадил нас, и мы поблагодарили его. Потом отправились домой по протоптанной нами же тропинке и, пройдя несколько миль, оказались у пещеры. Однако, подойдя ближе, мы обнаружили, что у входа стоит несколько коров. Казалось, они удивились нам куда меньше, чем мы им. Двое из них нашли наши большие мешки с рисом, сжевали целлофан и съели половину содержимого. Увидев это, мама закричала, подобрала с земли ветки побольше и стала хлестать коров. Мама одновременно плакала и кричала, и я тоже взяла ветки и принялась ей помогать. Но она крикнула мне оставаться на своем месте, чтобы коровы меня не затоптали. Когда они ушли, мама села рядом с мешками с рисом и зарыдала. Я подошла к ней и погладила по голове – так же, как она всегда гладила меня, когда мне было плохо или грустно. Она обняла меня и сказала, чтобы я не переживала и ничего не боялась. Но в тот момент я совсем не испытывала страха. Мне было грустно, потому что я знала, чего нам стоило скопить денег на рис, и насколько наша жизнь зависела от него. Тогда я увидела рассыпанные по земле белые зернышки. Мама принялась собирать их, а я – ей помогать. Вскоре я поняла, что собрать весь рис, не зачерпнув вместе с ним и землю, было попросту невозможно. Мама сказала: «Ничего страшного, потом мы его промоем». Так мы сложили рис вместе с землей и грязью обратно в мешки. Мама отнесла мешки в пещеру и спрятала, чтобы его снова не нашли незваные гости.

Еще у меня осталось много воспоминаний о том, как мы поднимались на нашу невысокую гору и переходили на другую сторону, вниз к ручью, где купались и набирали воду.

Часто, приходя туда, мама разводила костер, потом набирала в большую банку воды и ставила на огонь. Огромное дерево, перекинувшееся через ручей, служило нам мостом. Дерево это, должно быть, росло здесь очень давно и уже покрылось мхом и мелкими растениями. Пока мама грела воду, я бегала по этому старому дереву туда-сюда, ища, с чем бы поиграть. Вдруг я заметила, как что-то шевелится. Это было странное маленькое существо с двумя клешнями спереди, несколькими парами ног по бокам и скрученным хвостом. Я немного постояла, наблюдая за ним. Существо осторожно повернулось ко мне. Я медленно наклонилась, чтобы не испугать его, и уже было протянула руку, чтобы взять своего нового приятеля, как вдруг услышала мамин крик:

– Кристина, не-е-ет!

Голос у нее был испуганный, и я застыла. Мама подбежала, держа в руке шлепанцы, и прежде чем я успела что-либо сделать, раздавила моего нового друга. Даже с раздавленной передней частью туловища его ноги какое-то время еще двигались. Хвост бил по воздуху, пока мама не шлепнула его еще раз. Я была в ужасе. Мама выдохнула, схватила меня и крепко прижала к себе. Она сказала, что это был скорпион, что он очень опасен и убивает жертву своим хвостом. Хвост у него ядовитый, и человек сразу умирает. Тогда я поняла, что нельзя играть со скорпионами.

Когда найти еду в лесу не удавалось, мы отправлялись в Диамантину. Мама собирала разные растения, а я – какие-то цветы. Стебли у них были длинные, зеленые, круглые и гладкие. Головка была похожа на щетину из мелких зеленых булавок с аккуратными белыми цветочками. Мы продавали их в Диамантине. Не знаю, для чего они были нужны. Уж точно это были не самые красивые цветы в лесу, поэтому, наверное, мы собирали их по какой-то другой причине. Может быть, потому, что это были единственные цветы, способные пережить долгую дорогу до города.

Дорога эта казалась мне бесконечной – километр за километром. Должно быть, там было не больше пятнадцати километров, но в детстве, когда ноги у тебя короткие, дорога кажется намного дольше. Когда мы приходили в город, я всегда чувствовала жуткую усталость. Обуви у меня не было, и я стаптывала ноги, а иногда стирала их до крови; все тело болело и ныло. Но я знала: жаловаться бесполезно. Все равно мы не могли остановиться – даже если останавливалась я, мама все равно продолжала идти вперед. В свои первые походы в город – мне было не больше трех лет – я плакала, и мама ненадолго брала меня на руки. Но потом говорила, что я должна учиться ходить сама. Поэтому я не жаловалась, а только шла вперед. Чтобы скоротать время, мама рассказывала истории. Когда я совсем уставала, она брала меня за руку и некоторое время вела, чтобы мне было легче идти. Дойдя наконец до Диамантины, мы садились и торговали тем, что насобирали. Чаще всего торговля шла плохо, тогда мы начинали просить милостыню у прохожих – тоже безуспешно. Кто-то просто проходил мимо, будто нас и не было, кто-то улыбался и здоровался, и лишь немногие давали нам деньги, кусочек хлеба или фрукты.

Я отчетливо помню автобусную остановку в Диамантине: иногда мы с мамой там ночевали. Тогда-то я впервые осознала, что мы бедны и что это значит на самом деле. Люди бросали на нас странные взгляды. Кто-то плевал в нас, когда мы просили милостыню, а я не понимала, что мы с мамой сделали не так. Мы были хорошими людьми, не сделали никому ничего плохого. Мы просто пытались раздобыть немного денег, чтобы не умереть с голоду. Тогда я еще не до конца понимала, что такое деньги и почему они распределены между людьми так неравномерно. Я знала, что деньги нужны нам для того, чтобы купить еды, но не понимала, как люди их добывают. Вне всякого сомнения, попрошайничество и продажа цветов были худшими способами заработать. Я замечала, что другие дети были одеты лучше, чем я, что у них были игрушки и много того, чего у меня не было. Еще я видела, что и у других женщин дела шли лучше, чем у моей мамы.