Руна Аруна
СИРАЗИ
Когда резная тень листвы просачивается из-под земли и выступает на усталой поверхности асфальта, кажется, что это черное кружево и можно подцепить его ногтем, дернуть вверх, взмахнуть, словно крыльями, опустить себе на плечи, закутаться. Как в детстве мы заворачивались в скатерть...
- Саня! Ты меня не слушаешь!
У Рамили старательные глаза-миндалины и подпрыгивающая челка на выпуклом лбу. Ореховые глаза ореховой формы. Черное и ровное всегда красиво смотрится на белом и гладком. И зубы у нее тоже такие ровные и белые. Белые и блестящие, блестящие и ровные. И помада ей идет. Нежно-розовая. Губы движутся...
- Санька!
- А? Я слушаю, слушаю.
- Он будет ждать меня на остановке. В полседьмого. Так что ты прямо с работы иди туда... Ну, Сашка же! Ты ничего не запомнишь, если не будешь меня слушать.
- Я слушаю, Миль.
- Вот, посмотри!
Она пихает мне в руки пакет. Голубоватые его ручки сердито топорщатся, а с целлофана улыбается Дед Мороз. С оленями. Честное слово, олени тоже улыбаются. Если бы пакет не был свернут, я могла бы увидеть, как с него растягивает нарисованные губы кто-нибудь еще.
- Санька, ну держи же!
Я беру пакет. И держу. Он оказывается неожиданно легким и послушно шуршит. Я раздвигаю твердые края, заглядываю вовнутрь. Так и есть - Раискина шелковая блузка! Рамиля выпросила ее у старшей сестры. И клянется, что выглядит в ней отпадно и бесподобно. Зная, как трясется над этой блузкой Раиса, я верю. Блузка отпадна, бесподобна и восхитительна сама по себе. Я осторожно приподнимаю ее за невесомые плечи, прохладный кремовый шелк струится тихо переливающимися волнами. Рамиля отнимает блузку, прикладывает ее к груди.
- Ну как?
- Ох...
Рамиля вообще красавица. А теперь хорошеет все больше и больше. Она влюблена в Надима и сегодня вечером идет знакомиться с его родителями. Но сначала она познакомит Надима со мной. Потому что я ее лучшая подруга.
До конца рабочего дня еще много времени. Я раскрашиваю графики, отмечаю вчерашние грузовики в книгах въездов и выездов и смотрю в бушующий за окнами май. Иногда по двору пробегает Рамиля, то с папкой, то с бумагами в руках. Почти каждый раз она запрокидывает голову к моему окну. Косы соскальзывают ей на спину. Рамиля знает, что я здесь. И, хотя со двора ничего не видно, я привычно машу ей карандашом. Она работает в машбюро. Депо большое, так что встречаемся мы только утром и в обед. Раньше еще и домой ходили вместе, но Рамиля познакомилась с Надимом...
Я думаю об их любви и рисую на полях графика домики. Жаль, что нет красок. Домики заключаются в прямые линии и оказываются на дне аквариума. Над домиками появляются рыбки, карандаш неожиданно ломается, снаружи, за пыльными стеклами, грохочет деповский двор. Окна открывать нельзя - едкие запахи машин сведут с ума кого угодно. Были бы краски, я бы рисовала тюльпаны. Красные на белом, красные на синем, красные в листьях... У них будет ребенок. Только Надим об этом пока не знает. Никто не знает, кроме меня и Рамили. А я никому не скажу - мы дружим с самого детства, еще с детского сада. И никогда не расставались надолго. Если не считать того месяца, когда я ездила в город. Поступать в училище. Но до экзаменов дело так и не дошло. "Неплохо, - сказали в приемной комиссии. - Неплохо, но художницы из вас, деточка, не получится, не тратьте время. Вы даже цвета сочетать толком не умеете". Наверное, это правда. Я не умею. Я рисую все ненастоящее. Ничего особенного, чтобы тратить чужое время.
В детсаду мы были ответственными за рыбок. Я приносила из воспитательской тумбочки жестяную банку, а Рамиля осторожно, двумя пальчиками, сыпала в аквариум пахнущий соленым корм. Рыбки подплывали к качающимся на воде крошкам, таращили круглые плоские глаза. Крошки медленно опускались на дно, мы с Рамилей разглядывали рыбок через стекло. Рыбки нападали на крошки, крошки пропадали в маленьких ротиках... Кажется, именно тогда я начала рисовать. Рыбок, крошки, аквариум, родителей, Рамилю.
В детсадовской рекреации на втором этаже до сих пор висят мои тюльпаны.
Может быть, я смогу уйти домой пораньше и успею переодеться.
***
- Познакомься, это Сания.
Она всегда перевирает мое имя, когда волнуется.
- Александра, - машинально поправляю я.
Чужая теплая ладонь обнимает мои пальцы.
- Здравствуйте, Александра.
Кажется, я видела его раньше в депо. Круглая голова, и волосы похожи на древесную кору, какой она бывает сразу после дождя. Черная она бывает, черная. Прямая, черная и блестящая. В парке, где по седым от пыли коротким пням небрежно вышагивают серые галки. Когда мы с Рамилей были маленькими, мы ходили смотреть, как они чертят коготками по годовым кольцам. Если даже спиленные деревья увозят, если даже они забываются вместе с детством, в парке все равно навсегда остается их целая жизнь. Чтобы ее могли перечитывать серые галки, всю-всю, год за годом. И глаза у Надима серые, и он такой высокий, что Рамиле приходится вставать на цыпочки. Он обнимает ее за плечи и целует в лоб, не отрывая от меня веселых глаз. Рамиля продолжает говорить. Солнце заставляет ее щуриться, и внезапно она кажется мне почти уродливой.
- До свидания, Александра.
Я иду домой и пишу море. Берег, тюльпаны, домики. Красное на желтом. У домиков вялится на солнце рыба. До самого утра.
***
Я возвращаюсь с работы все позже. Я смотрю, как Надим встречает Рамилю во дворе депо. Он заходит за ней каждый день, и Рамиля больше не запрокидывает голову к моему окну. Мы почти не видимся, даже на выходных. Даже в деповской столовой - Рамиля теперь работает на полставки и приходит только после обеда. Ей нужно хорошо питаться и много отдыхать - для малыша. И она очень занята - скоро свадьба. Тетя Гульзифа уже заказала белое платье. После свадьбы Рамиля перестанет работать.
