— Это значит, что выводы следует делать после глубокого размышления и не бросаться сломя голову навстречу опасности.

— Нет-нет, герр обер-лейтенант, разумеется, не бросаться. Но и не откладывать все в долгий ящик. Я сделал двадцать три фотокопии этого документа. Каждая копия отослана почтой офицеру люф-тваффе. Я очень долго обдумывал список офицеров, герр обер-лейтенант. Вы номер двадцать третий; это ваша копия. Оригинал отправлен медицинскому инспектору люфтваффе в Берлин.

Некоторое время они оба молчали. Черное крыло самолета отсекло верхушку небольшого облака.

— Документ не имеет юридической силы, — сказал наконец Лёвенгерц, — потому что вы послали его только офицерам люфтваффе. Это был секретный документ.

— Теперь, когда копией документа располагают двадцать три офицера люфтваффе, он вряд ли стал менее секретным. Однако теперь они не могут заявить, что им ничего не известно об этих вещах. Они должны протестовать.

— Вас просто-напросто арестуют. Христиан, — сказал Лёвенгерц.

— Да, — согласился Гиммель. — Завтра меня арестуют, но завтра меня не будут мучить угрызения совести и уж конечно я не буду оправдывать национал-социалистов.

— Помолчите, Гиммель. Мне нужно время обдумать все это.

Верхняя кромка облачности над землей была значительно выше, и «юнкерс» неожиданно оказался в облаках. Теперь они не видели ничего вокруг. В кабине было светло от какого-то призрачного света. Гиммель и Лёвенгерц сидели молча, освещенные, но без теней, словно образчики на микроскопном стеклышке.

— Когда ты поедешь? — спросила Анна-Луиза. Как обычно, перед отъездом Баха на службу она до блеска начищала его ботинки.

— В три часа, — ответил он. — Меня подвезет Макс Зепп.

Она аккуратно и с большой любовью уложила чистое белье в чемодан.

Иногда полковник Макс Зепп ездил в «мерседесе» генерала Кристиансена, на котором, как и на других машинах высокопоставленных чинов, была сирена и развевался вымпел. Сегодня, к разочарованию Баха, полковник приехал на «ситроене». Макс Зепп, полный светловолосый мужчина лет пятидесяти пяти, служил в штабе военного коменданта в Голландии и ведал распределением жидкого топлива среди гражданского населения. Он откровенно признавался, что почти совсем не разбирается в том деле, к которому приставлен.

— Вот это жизнь, — сказал Август, усаживаясь на заднем сиденье машины. Шофер закрыл за ним дверцу и взял под козырек. Анна-Луиза помахала Августу рукой, он ответил ей тем же, и машина тронулась в путь.

— Самая хорошая работа во время войны, — сказал Макс. — Когда я нахожусь в отпуске и вижу, как всем трудно живется в тылу, меня мучат угрызения совести.

Шофер совершал такие поездки тысячу раз. Проехав по Мёнхенштрассе, на которой жил Бах, он пересекал широкую главную улицу, потом ехал по кратчайшему пути мимо тыльной стороны больницы Святого Антония. Старое здание больницы казалось маленьким по сравнению с построенным позади него учебным центром. Через несколько минут машина обогнула угол фруктового сада фрау Керстен и выехала на плохо отремонтированное шоссе.

— Воздушный налет? — спросил Макс.

— Единственный для Альтгартена. В марте прошлого года. Английский самолет сбросил зажигательные бомбы на картофельные поля фрау Керстен.

— О да, картофель… Без него вермахт не смог бы воевать. Фрау Керстен, наверное, неплохо наживается на войне, Август? Находчивая женщина. Вам следует присмотреться к ней.

— Что вы хотите этим сказать, Макс? — Август не мог удержаться от улыбки, увидев лицо повернувшегося к нему полковника.

— Так уж вы и не знаете, старый мошенник, что а хочу сказать? — произнес тот, покачав головой. — Уж не думаете ли вы, что я поверю, будто все свое время вы проводите в обнимку с биноклем и флиртуя с морскими чайками на вашей радиолокационной станции?

— Но я влюблен, Макс, и собираюсь жениться.

— На Анне-Луизе?

— Да. Конечно, она всего лишь простая наивная девушка, но людей с изысканными манерами и утонченным вкусом с меня уже довольно. Если она сможет мириться с превратностями моей судьбы, я буду счастлив.

Макс улыбнулся. Довольно долго они молча смотрели в окна машины.

— Наши дороги… — заметил Макс. — Разве мы могли представить себе такие замечательные дороги, когда были детьми?

— Разве мы могли представить себе войну на два фронта и то, что будем вынуждены перегонять по этим дорогам танковые дивизии?

— Сегодня я благословляю хорошие дороги, ибо мы поедем в обход, в Делен.

— Мы опоздаем из-за этого?

— Удовольствия встретиться с англичанами вы не лишитесь. Шестьдесят километров до Делена, а оттуда до вашей радиолокационной станции не больше ста пятидесяти километров, даже если меня придется подбросить в Гаагу.

— А сколько мы пробудем в Делене?

— Что вы так нервничаете, Август? Успокойтесь.

Бункер в Делене был поистине огромен. Въездная дорога в него шла с уклоном вниз до ровной площадки на глубине нескольких метров. Несмотря на это, бункер возвышался над окружающей лесистой местностью, словно многоэтажное здание.

— Это вечное сооружение, — сказал Макс. — Оно будет стоять здесь сотни лет после того, как закончится война. Даже если захотят снести его, это будет невозможно.

Когда они вошли в прохладное темное помещение оперативного поста. Август изумленно покачал головой. Сопровождавший их лейтенант улыбнулся: изумление испытывал каждый новый посетитель бункера. Это сооружение стало достопримечательностью, которую показывали всем высокопоставленным нацистским персонам, и Август стоял как раз на том месте, откуда они бросали на все вокруг первый восхищенный взгляд. Далеко внизу виднелись офицеры-операторы, все в довольно высоком звании. Внимание этих офицеров было приковано к карте обстановки проходившего в это время учения. Там, где обычно висят занавеси, прикрывающие карту всего театра военных действий, сейчас висела нанесенная на зеленое стекло карта Северной Европы шириной пятнадцать метров. Проникающего сквозь стекло света было достаточно, чтобы увидеть множество внимательно смотрящих на карту бледных лиц офицеров. На стенах около карты находились большие стенды с нанесенными на них данными по метеорологической обстановке на театре и информацией о наличии резервных ночных истребителей. Прохладный воздух, безмолвное движение и зеленый свет создавали впечатление, будто вы находитесь в каком-то необыкновенном огромном аквариуме.

У каждой из сидевших на балконе девушек был фонарик с узконаправленным лучом света. При помощи линзы Френеля каждый фонарик проектировал на карту маленькую белую или зеленую фигурку в форме буквы "Т": белыми обозначались постоянно движущиеся английские бомбардировщики, а зелеными — преследующие их истребители. Получив через головной телефон соответствующие указания, девушки переводили белые фигурки бомбардировщиков через Голландию и вели их стройными рядами на территорию северной части Германии.

На карте появлялись перекрывающие друг друга световые круги. Каждый из них представлял собой радиолокационную станцию, подобную той, на которой служил Август. Над каждой станцией в небе постоянно кружили два ночных истребителя, готовые устремиться к бомбардировщику, как только его обнаружит магический глаз станции. Время от времени фонарики, проектирующие белые фигурки, выключались, что означало уничтожение соответствующего бомбардировщика.

— Ну как, нравится вам? — спросил лейтенант.

— Весьма внушительно! — восторженно ответил Август.

— Не всегда, однако, все происходит так спокойно, как сейчас, — продолжал лейтенант. — Во время фактического налета обстановка здесь куда более напряженная.

— И эти маленькие белые фигурки, наверное, исчезают с карты не так быстро, как сейчас, — заметил Август.

— Конечно, — согласился лейтенант, — в этом-то, к сожалению, и заключается разница между учением и действительным налетом. — Он говорил как человек, которому хорошо известно, как бесконечно небо темной ночью. — Сегодня мы приготовили для них кое-какой сюрприз, — добавил он.