— На такой высоте, — заметил Ламберт, — его никогда не собьют.

Если бы капитана Суита спросили, каковы его наиболее примечательные способности, пилотирование бомбардировщика вовсе не оказалось бы где-то в начале списка. Равным образом (и это удивило бы его друзей-летчиков еще больше) Суит вовсе не претендовал на положение популярного среди подчиненных командира. По его мнению, он отлично справился бы с обязанностями человека, которому поручили бы стратегическое планирование действий авиации. Некоторые из его юношеских честолюбивых замыслов так и не осуществились — например, желание иметь рост не меньше шести футов, — однако от желания быть стратегом Суит еще не отказался. Война, решил Суит, будет продолжаться, по меньшей мере, еще десять лет, и времени для осуществления этого замысла вполне достаточно: два цикла вылетов на бомбардировщиках, крест «За летные заслуги» и пряжка на орденской ленте, а затем работа в высшем штабе.

Суит выпил пару стопок виски в баре офицерской столовой и подошел к полковнику.

— Все в одиночестве, сэр? — спросил он. — Кажется, я уже надоедал вам по поводу сбора средств на рождественский праздник для деревенских детей?

— Привет, Суит, — ответил полковник. Да, на прошлой неделе вы уже получили от меня целый фунт.

— Да-да, сэр.

— Ну как, в субботу ваша команда собьет спесь с этих ребят из Бестериджа, а?

— Думаю, что собьет, сэр. Однако должен сообщить вам, что старший сержант Ламберт намерен поехать в Лондон. Я, признаться, рассчитывал на него, но он говорит, что не любит играть за воздушные силы.

— Это плохо, но я уверен, Суит, вы все равно выиграете. Во всяком случае, я поставил десять шиллингов на вашу команду. — Они оба засмеялись. — Если ваша команда выиграет в субботу, то командир авиагруппы, вероятно, пригласит вас на обед.

— Да, я слышал об этом.

— И у вас будет возможность поделиться с ним вашими теориями о штабном планировании и о стратегии, — добавил полковник, ухмыльнувшись.

Суит скромно наклонил голову.

— Вы же сейчас командир отряда, Суит, — продолжал полковник.

— О том, как командовать подразделением, вам теперь уже кое-что известно, правда?

— Именно кое-что, — согласился Суит. — Но должен признаться, я не имел ни малейшего представления о том, сколько нужно исписать бумаги для того, чтобы поднять самолет в воздух.

На лице полковника на какое-то мгновение появилась ироническая улыбка.

— Теперь, дружище, вы узнаете, где и как в действительности ведется настоящая война.

Суит ответил полковнику улыбкой, чтобы показать, насколько он разделяет его презрение к кабинетным воякам.

— Особенно если учесть, что наши ребята стремятся как можно скорее схватиться с этими проклятыми немецкими варварами, сэр.

— Вот именно! — возбужденно воскликнул полковник. — Меня взяли на службу, чтобы убивать немцев, и, видит бог, моя эскадрилья уничтожит этих варваров больше, чем любая другая эскадрилья в наших военновоздушных силах!

— Да, сэр, — согласился Суит. — По поводу уничтожения этих варваров, сэр… Есть у нас летчик, чертовски хороший парень, опытный, имеет награды и всякие поощрения, отличный сержант… И вот он заявил мне, что считает наши бомбардировки не чем иным, как намеренным убийством семей рабочего класса.

— Не иначе как представитель «пятой колонны»! Этот летчик в моей эскадрилье, вы говорите?

— Старший сержант Ламберт, сэр. Может быть, это просто из-за нервного расстройства?

Выражение лица полковника быстро изменилось.

— Ламберт, вы говорите? А у него ведь неплохая служебная аттестация, не так ли? Конечно, мы должны отдать должное русским, Суит. Они показали себя недавно отличными солдатами. Битва под Сталинградом может стать переломной во всей войне.

— Я только подумал, сэр… зная ваши взгляды на уничтожение немцев…

— Вы поступили совершенно правильно, дружище. Я займусь этим. Если Ламберт начинает нервничать и не хочет убивать немцев, то лучше направить его чистить сортиры.

— Между прочим, сэр, вы, наверное, слышали о той маленьком эксперименте, который я провожу на одной из хвостовых турелей?

— Да, в общем-то мне известно об этом… А в чем там, собственно, дело?

— Видите ли, сэр, однажды утром, когда я открыл окно, чтобы лучше видеть, мне пришла в голову идея…

В Англии ночью гремели грозы, а утром светило солнце. В Кронсдейке, над которым только что прошел холодный фронт, небо было голубым и солнце согревало сырую траву.

Унтер-офицер Гиммель устроился на сиденье летчика своего Ю-88. Солнце уже в течение нескольких часов прогревало металлический фюзеляж, поэтому и сиденье, и рычаги управления были горячими, а запах бензина бил в нос так же, как подогретое вино. Оказаться хоть на какое-то время одному было просто удовольствием; если не считать голосов членов команды наземного технического обслуживания, занятой предполетным осмотром, тишина была как на сельском кладбище.

Однако вскоре мирную тишину разорвал звук запущенных двигателей. «Юнкерс» с лейтенантом Кокке на сиденье летчика также готовился к пробному полету. Он рулил позади барака для дежурных экипажей, где летчики проводили большую часть своего времени. Около барака на солнышке загорали больше десятка экипажей самолетов, уже совершивших пробные полеты. Многие летчики были моложе Гиммеля, и только некоторые служили в люфтваффе столько же, сколько и он. Одни, сняв рубашки, дремали в шезлонгах, двое играли в шахматы, а остальные, растянувшись прямо на влажной траве, спорили о двигателях и девушках, о продвижении по службе и наградах.

Неожиданно раздался громкий выстрел из пушки, и прозрачное облако синеватого дыма появилось в том месте, где оружейные мастера пристреливали пушки на самолете Лёвенгерца. Кто-то сострил, и Гиммель увидел, как все летчики рассмеялись. Длительное ожидание ночного времени усиливало в людях напряжение, поэтому Гиммель всегда старался производить пробный вылет как можно позднее.

Гиммель полностью сдвинул крышку фонаря кабины и крикнул вниз главному механику:

— Вы не видели моего оператора радиолокационной станции?

— Нет, не видел. Он, наверное, все еще разговаривает со связистом.

В это время из барака вышел человек в летном костюме, желтом спасательном жилете и с парашютом, но, присмотревшись к нему, Гиммель понял, что это не оператор, которого он ждал. На некоторое время шедший человек скрылся за хвостом другого «юнкерса». Когда же он снова появился, все узнали в нем Лёвенгерца. Даже для пробных полетов Лёвенгерц всегда надевал на себя все летное снаряжение.

Гиммель видел через люк, как Лёвенгерц подошел к его самолету и стал подниматься по металлической Лестнице. Открылся мягкий внутренний люк, и в нем на уровне пола кабины позади Гиммеля появилась голова Лёвенгерца.

— Я полечу с вами, — сказал он.

Один из членов обслуживающей команды передал через люк планшет Лёвенгерца. Гиммель кивнул в знак согласия и обменялся страдальческим взглядом с главным механиком на земле. Лёвенгерц же тем временем уселся на сиденье оператора радиолокационной станции позади Гиммеля и застегнул привязные ремни.

Гиммель нажал кнопку стартера. Из выхлопных патрубков вырвалось яркое синеватое пламя. Раздался оглушительный рев двигателей. Гиммель еще раз осмотрел кабину. Приборы в ней были окрашены в условные цвета: желтый для топлива, коричневый для масла, синий для воздуха. Все приборы давали нормальные показания, но Гиммель тем не менее был чем-то озабочен.

Он застегнул кислородную маску и поправил ларингофон.

— Летчик — оператору радиолокационной станции, — сказал Гиммель смущенно. — Все в порядке?

— Все в порядке, — ответил Лёвенгерц.

— «Кошка-четыре» — диспетчерской службе: прошу разрешения на взлет.

Диспетчер дал «добро», затем добавил:

— Идите курсом девяносто, отработка перехвата. Рандеву на двух тысячах метров, координаты «Гейнц-Мариядевять».