– Знаю, – отозвался тот. – Слышал уже. Ну, подходи, не бойся. Это из-за той записки, да?

– Да, – ответил я. – Все-таки триста пятьдесят тысяч – это не шутки, у нас и так проблемы с финансами, а вы еще больше хотите...

– Врешь, – покачал он головой. – Тебя ведь заменить меня прислали? Отвечай!

– Я пойду, пожалуй, – сказал Дерибасов и действительно вышел.

– Так я и знал, – сказал Монадский. – Вот сволочи, а? Сколько лет служил, а все коту под хвост! Говори, Штуку по пути сюда видел?

– Какую штуку? – спросил я недоуменно.

– Какую-какую! Серебристую!

– Ну, видел, – признался я неуверенно. – Там, в цеху...

– Что? – побледнел Монадский. – И цех, значит, да? А кляузники? Их показывали?

– Да, на сто сорок втором...

– Все против меня! – Монадский сплюнул. – А Баба, а СВАГРО?

– Было.

– Чтоб тебя! – Монадский отошел от меня на несколько шагов. – Со всех сторон обложили! Как грудь давит, а...

Мне бы не спускать с него глаз, однако я отвлекся и разглядел у него за спиной торчащую из стены ручку. Значит, это была правда – действительно, есть такая ручка. Это не ошибка, не курьез. Боже ты мой...

– Да, Саша, да, – сказал подошедший Олег Леонидович. – Та самая Ручка. Ты не поверишь – был бы самоедом, молился бы ей. А так – просто оберегаю. От таких вот товарищей, – показал он на Монадский.

А с тем в это время происходило что-то странное. Во-первых, он весь как-то съежился, словно провалился внутрь себя. Глаза его поблескивали каким-то жутковатым блеском. Раз! – и колени его согнулись назад, так что он сделался похож на страуса. Два! – челюсть его упала, открыв сочащийся черной слизью зев.

– Вот так вот, да? – пробулькал Вачек. – Попользовались, значит, а теперь – пинком под зад? Думаете, я постоять за себя не могу, да? Думаете, раз я покладистый, значит, на мне дерьмо возить можно? А я вам покажу, что ЕГОМ-то может, вы у меня кровью харкать будете! Вниз всей шоблой пойдете!

– Берегись! – крикнул мне Олег Леонидович. – Он сейчас блевать начнет!

Он был прав – Монадский открыл рот, в глотке его что-то заклокотало, и я отпрянул в сторону. Однако залпа не последовало – вместо этого он скорчился, схватился руками за горло, захрипел, рухнул на пол и затих.

– Все, – сказал инспектор, проверив его пульс. – С концами.

– Что он вас – убить пытался? – раздался сзади голос Дерибасова. – Ничего по-человечески сделать не может...

– Тихо ты! – сказал ему подошедший Соломин. – Сейчас же новенького обрабатывать будут...

И действительно, поднявшись от трупа Монадского, Олег Леонидович повернулся ко мне и сказал:

– А теперь, Саша, слушай. Ручка эта – вовсе не обычная, и так много платят за нее непросто так. Видишь ли, пока ее кто-то крутит, дела идут хорошо, а как только перестает крутить, начинаются проблемы.

– И что с того? – спросил я, предчувствуя неладное.

– А то, Саша, что крутить ее надо обязательно.

– А почему они крутить не могут? – показал я на застывших в дверях Соломина, Лодзинского и Дерибасова.

– Потому что не назначены. Вот что, Саша, ты, наверное, и сам понимаешь, зачем ты здесь.

– Нет, – сказал я. – Не понимаю. Я бухгалтер, я с документами работаю...

– Был бухгалтер, – прервал меня Олег Леонидович, – а будешь Ручку крутить. Вместо Монадского. И получать ты будешь не триста пятьдесят тысяч какие-то, а целый миллион.

– Нет, – упорствовал я.

– Саша, – сказал Дерибасов. – Ты подумай. Тебе ведь не просто так все здесь показали, мог бы уже и дотумкать.

– Да, Саш, – подхватил Соломин, – кончай ломаться. Это дело важное, да тебе и понравится. Ты только за Ручку возьмись, сразу почувствуешь.

– Берись, берись, – сказал Олег Леонидович. – А о прошлом забудь. Не было прошлого, корова языком слизнула.

– А как же отчеты? – спросил я. – Мне отчеты к шести надо закончить...

– Саша, милый, какие отчеты? Тут Ручку крутить надо, а не с отчетами возиться!

– Но надо, наверное, предупредить...

– Все уже сделано. Я до прихода к тебе распорядился.

– Так вы знали?

– Конечно, Саш! – улыбнулся инспектор. – Видишь ли, Саша, единственный человек, которому можно доверить Ручку, обязан докопаться до ее существования сам. Вот ты и докопался.

– Взялся за гуж – не говори, что не дюж, – добавил Дерибасов. – Давай, начинай уже.

– Но...

– Саша! – ласково, но строго сказал Олег Леонидович. – А ну-ка Ручку взял!

Что мне оставалось делать? Не с кулаками же на них лезть, в самом деле... Я протянул руку и взялся за ручку. Она была гладкая и теплая. Я сжал вокруг нее пальцы и сделал первый оборот.

– Ну, чувствуешь? – спросил Соломин.

– Нет, – сказал я.

– Тогда крути еще! – Лодзинский.

Я послушался, и странное дело – мне вдруг стало очень хорошо. Я оглядел комнату, четырех человек в ней, останки на полу, и понял – вот мой дом. Здесь я нужен. Здесь я делаю важное дело, делаю для всех. Все должно быть хорошо, а для этого надо крутить Ручку. Днем крутить, ночью крутить, зимой крутить, летом, всегда. Кручу я, значит, и времени не чувствую. Вот, кажется, только начал, а по часам уже час прошел, а где час там и два, вот и вечер настал, смена кончилась, а я все верчу да верчу, никак остановиться не могу, глядь, а уже утро, какой сегодня день – вторник, да, ну, буду крутить дальше, а вот и среда, и четверг, и пятница, и суббота, и воскресенье, и снова понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, вот и октябрь месяц кончился, ноябрь пошел, а я все кручу, час за часом, день за днем, а там, дай Бог, и декабрь будет, и Новый год, с праздником вас, дорогие мои, желаю здоровья, счастья и успехов в личной жизнь, только не кушайте слишком много, а то будете животами маяться, а я первого числа отдохну, отосплюсь, как следует, и снова на работу, снова ручку крутить буду!

Повелитель Красная Дама

Великие и Царада

ВЕЛИКИЕ И ЦАРАДА

Щедроты сердца не разменяны,

И хлеб — все те же пять хлебов…

В. Нарбут

1. Летун

Этого Великого Царада окрестил Летуном. Он парил на широких и длинных крыльях, неясно — механических ли, из металла и пластика или живых, растущих там, где у обычного человека находятся лопатки. Крылья покрывал седой пух, и в своем пуленепробиваемом нагруднике и прыжковых ботинках, благословленных, по слухам, самим Верховным Жрецом, Летун порой казался Цараде мстительным ангелом, несущим с небес смерть и разрушение. Убивал он, однако, редко, словно бы по настроению, и — в отличие от прочих своих собратьев — вполне заурядным способом.

Это были шары раскаленного вещества. Летун доставал их из ниоткуда и швырял, словно бейсбольные мячики. Пока капрал Цинциллер — в прошлом специалист по физике плазмы — еще пытался что-то понять и объяснить, он извел четыре пачки бумаги на расчеты. Из его вычислений Царада уяснил одно: подобный феномен совершенно невозможен, и либо с миром что-то не так, либо все они здесь спятили.

— Превосходно! — сказал тогда Царада и запил водой целых три таблетки из драгоценных запасов аспирина. — Это просто чудесно! Слава науке! Я не шучу, Цинциллер, ты открыл мне глаза! Мы бьемся уже четыре месяца, мы потеряли четыреста человек, все правое крыло, у нас нет связи, о подкреплениях — ни слуху ни духу, я даже не знаю, помнит ли о нас еще Высокий двор, но это же все так просто, так логично — видите ли, мир не в порядке, что-то с ним приключилось, ну и у нас крыша поехала за компанию! Какое здравомыслие, какой практический ум! — На этом месте Царада ткнул в Цинциллера пальцем и обратился к несуществующей аудитории: – Берите с него пример, пожалуйста, кому я тут еще вправе что-либо запрещать? Давайте залезем в подвал, коли все так славно! Обошьем стены одеялами, будем друг другу блох вычесывать да петь колыбельные! Только вот что, Цинциллер, – он взял своего подчиненного за пуговицу, – ты уверен, что стены не превратятся в пауков? А в масло? Ты помнишь масло, Цинциллер? Помнишь, чья это была штука, кто из Великих ее проделал? Ну-ка, кто это был, а? Давай, не стесняйся, выкладывай, и мы прямо сейчас пойдем и скажем ему: будь человеком, верни нам четыре ящика взрывчатки, которые мы сложили, чтобы разорвать тебя на куски! Боже мой, какая все это чушь! Какая чушь!