— Вы, конечно, делаете и зеркала? — продолжал поэт.

— Разумеется. Зеркала — моя гордость. У меня лучшие зеркала во всей Тоскане. Смотрите!

Арнольфо подвел поэта к столу, на котором его помощник вставлял в бронзовую рамку зеркальце размером в ладонь.

Выхватив зеркальце из рук подмастерья, Арнольфо поднес его к самому носу Данте.

Поэт стал молча рассматривать свое изображение, таившееся в глубине зеркала, поверхность которого была словно подернута туманом, из-за которого перед глазами все немного расплывалось. Наверняка зеркало, в которое смотрелся Нарцисс, было именно таким, а то отчего же этот юноша себя не признал? Несмотря на то что лицо поэта было ярко освещено, его отражение казалось очень темным на фоне свинцового основания зеркала.

Однако Данте учтиво улыбнулся и спросил:

— А вы делаете зеркала побольше?

— А к чему вам зеркало еще больше?

— Ни к чему, конечно. Я просто хотел узнать, какого размера бывают зеркала.

— Не намного больше этого, — ответил Арнольфо таким тоном, словно обиделся на поэта, не слишком восхитившегося его произведением.

— С увеличением размера зеркала необходимо увеличивать его толщину, — заговорил мастер, словно объясняя азы своего ремесла туповатому подмастерью. — В противном случае при охлаждении зеркало треснет. Однако с увеличением толщины стекло теряет свою прозрачность. Кроме того, очень трудно сделать большое стекло идеально ровным, дабы избежать искажений отражения, которое возникнет в нем после того, как его задняя поверхность будет покрыта свинцом.

С этими словами Арнольфо возвратил зеркало подмастерью.

— Значит, в мире не может существовать идеально ровного зеркала длиной, скажем, пять футов? — спросил Данте мастера.

— Думаю, что нет. Такое зеркало смог бы изготовить разве что мастер Тинка.

— А я такое зеркало видел.

— Это невозможно! — упрямо повторил Арнольфо. — Вам померещилось.

Впрочем, стоило ему заглянуть в глаза приору, как его уверенность тут же поколебалась.

— Неужели такое зеркало действительно существует? Я отдал бы все, что у меня есть, лишь бы на него взглянуть!

— Мне не нужно от вас ничего, — сказал поэт старому мастеру. — Обещайте лишь никому ничего не говорить о том, что увидите.

Арнольфо очень разволновался. Данте даже показалось, что перед ним не стеклодув, а мистик, которого вот-вот посетит новое экстатическое видение.

— Клянусь Пресвятой Богородицей и всеми святыми, что не пророню об этом ни звука!

Достав из сумки кусок зеркала, подобранный на складе, Данте протянул его стеклодуву, который стал водить по нему пальцами, стараясь определить его толщину.

— Вы говорите, это зеркало высотой пять футов? — недоверчиво пробормотал он и даже поднес к зеркалу кончик языка, словно желая попробовать его на вкус.

— Странно! — буркнул стеклодув себе под нос. — Серебро!

— А чего тут странного?

— Я думал увидеть что-нибудь более совершенное на основе свинца, а это просто серебро. Значит, качество этого зеркала зависит лишь от его исключительно ровной поверхности и потрясающей прозрачности.

— Кто мог бы изготовить такое зеркало? — спросил Данте у мастера Арнольфо.

— Это сделано не у нас, — задумчиво потирая щетинистый подбородок, ответил мастер. — Может, в Греции. Или где-нибудь на севере, например в Равенне. А изготовивший его мастер, скорее всего, чужестранец. Я слышал, что в далекой Персии научились изготавливать такие прозрачные стекла, что их просто не видно. Или, — если легенда не лжет, — его могли изготовить в Венеции…

— А что это за мастер Тинка, о котором вы упомянули?

— Может, его вообще не существовало, — уставившись куда-то в пространство, ответил Арнольфо. — Его считают самым великим стеклодувом всех времен и народов. В нашей гильдии о нем ходят легенды. Особенно — одна…

— Какая?

— Говорят, что мастер Тинка был родом из стран, где господствует Сатана, и там научился изготавливать невероятные стекла. Они были идеально ровными и очень большими. По два локтя в длину. Такие огромные стекла умел делать только он — мастер Тинка, стеклодув самого императора!

— Какого императора?! — воскликнул внезапно заинтересовавшийся Данте.

— Самого великого и самого последнего, — пожав плечами, ответил Арнольфо. — Императора Фридриха!

Мастер с такой гордостью произнес это имя, словно бросал вызов всему окружающему миру, и Данте задумался о том, что Чекко Ангольери, наверное, прав, Флоренция кишит тайными гибеллинами!

— И что же делал этот мастер Тинка для Фридриха?

— Рассказывают, что однажды ночью в мастерскую к Тинке прискакали двое императорских гонцов. Это было во времена Лионского собора, на котором Фридрих вступил в свою последнюю схватку с… — Арнольфо запнулся, словно подыскивая подходящее слово.

— С папской курией? С самим Папой Римским? — подсказал ему Данте.

— Да, да. С папой, — пробормотал Арнольфо. — Или с хозяином папы…

— А что это были за гонцы? И почему они приехали ночью?

— Тинка работал по ночам. Днем его никогда не видели. У него была странная болезнь глаз, и он не выносил солнечного света. Но зрение у него было очень острое, и он мог различать в стекле даже малейшие недостатки. По ночам он работал у своих печей, следя за тем, чтобы в них никогда не гас огонь. Ему удалось понять, что качество стекла зависит от постоянства жара. А что до двух гонцов…

Арнольфо вновь замолчал с таким видом, словно с трудом припоминал легенду или прикидывал, что стоит рассказывать поэту, а что — нет.

— Говорят, это были двое очень знатных придворных. Причем один из них мог быть и самим императором. Может, он хотел узнать тайну мастера…

— Какую тайну? — воскликнул Данте, слушавший стеклодува с открытым ртом.

— Говорят, что перед самым своим исчезновением Тинка научился ловить своими зеркалами свет.

— В каком смысле?

— Говорят, его зеркала хранили в себе изображение того, что последним в них отразилось. Кажется, благодаря своим алхимическим занятиям, он нашел вещество, по-разному реагирующее на лучи света в зависимости от особенностей его источника. Освещенные предметы должны были долго стоять перед его зеркалами, и в них постепенно навечно запечатлевалось их отражение.

— Если бы это было правдой, все живописцы остались бы без работы, — заметил Данте и прикинул, что сказал бы по поводу подобного заявления его друг Джотто.

Неужели именно в этом заключается сокровище, которое все так отчаянно разыскивают? Неужели ради этого стоит убивать? Но ведь Тинка тоже исчез!..

— Арнольфо, не забудьте о своей клятве! — напомнил поэт стеклодуву.

Мастер еще раз провел пальцами по осколку зеркала с таким видом, словно желал его приласкать, и медленно кивнул головой.

— Я сдержу свое слово и выполню ваше желание… Пожалуй, то, что вы мне показали, слишком прекрасно для такого простого ремесленника, как я… Да попробуй я изготовить такое зеркало, я, наверное, оскорбил бы Господа Бога, стараясь ему подражать!..

большой комнате на первом этаже постоялого двора почти никого не было. У длинного стола сидел один Марчелло. Данте неслышно подошел к нему со спины. Марчелло сосредоточенно поедал яблоко, но делал это довольно необычным способом: левой рукой он прижимал яблоко к столу, а правой отрезал от него ножом маленькие ломтики. Заметив поэта, Марчелло, не переставая жевать, поднял голову.

— С какой целью вы остановились на этом постоялом дворе, мессир Марчелло? — спросил поэт.

— Каждый шаг человека записан в Книге Времен. Путь, который привел сюда вас, и пройденный мною путь тоже записаны в ней шаг за шагом. Ни мне, ни вам ничего не изменить.

— И все-таки зачем вы здесь?

Марчелло потряс головой, словно отгоняя какие-то воспоминания. Или видения.

— Я здесь для того, чтобы выполнить свой обет — обещание, данное много лет назад. Я должен вернуть старый долг. Такова моя судьба. Мое появление здесь было предопределено.