Молча Данте ткнул лезвием и во вторую рану. С тем же результатом.

Потом поэт усмехнулся и повернулся к начальнику стражи:

— Выходит, потом ваш поджигатель устыдился содеянного и заколол себя самого двумя ударами кинжала в спину?

Начальник стражи не проронил ни слова.

— А вы больше ничего не заметили? — безжалостно продолжал Данте, показав на лежавшие рядом с убитым остатки почти полностью сгоревших больших листов пергамента.

— Что это такое? — поморщился начальник стражи. — Опять книга?

— Вряд ли, — покачал головой Данте. — Листы слишком большие для книги. И никаких следов переплета. Скорее всего, это были какие-то чертежи, — продолжал он, взяв в руки крошащийся пергаментный лист.

Внезапно поэт вспомнил большую пустую сумку в комнате Бигарелли. Его сумка пахла чернилами.

— Четвертый человек… Значит, это он всех убил… А кто же прикончил его самого? — пробормотал растерявшийся начальник стражи. Казалось, он ждет, чтобы Данте разгадал для него эту головоломную загадку, но поэт молчал, задумчиво потирая подбородок рукой.

Солнце клонилось к закату. Вскоре стемнеет. Здесь больше нечего делать…

Убедившись в том, что карманы покойника пусты, Данте приказал закопать его под пинией в стороне от пожарища.

Никто не прочитал заупокойной молитвы над обугленным трупом…

а полпути домой Данте услышал стук конских копыт. Не успел он приказать сопровождавшим его стражникам остановиться, как из перелеска вылетела группа всадников в охотничьих одеждах с луками в руках и колчанами за спиной. Увидев Данте и стражников, всадники тоже натянули удила. Поэт никогда раньше не видел ни одного из них, кроме самого молодого, который к тому же, кажется, был предводителем.

— Добрый вечер, мессир Алигьери! — воскликнул Франческино Колонна, театральным жестом сорвав с головы шапку. — Эй вы, приветствуйте флорентийского приора! — крикнул он своим спутникам.

Все трое отвесили неглубокие поклоны и что-то пробормотали.

— А что вы здесь делаете, Колонна? Это ведь не дорога в Рим.

— Мой родной город надежно стоит на своих холмах уже две тысячи лет. Постоит и еще немного без меня. Чего мне торопиться? Ведь и у вас предостаточно дичи! — воскликнул юноша и вытащил из чересседельной сумки окровавленного кролика.

— Не велика добыча для четырех молодцов, — заметил Данте, кивнув на державшихся поодаль спутников Франческино. — А это ваши друзья?

— Веселые попутчики. Они тоже направляются в Рим на юбилей. Я познакомился с ними по дороге из Болоньи. Прежде чем пуститься в дальнейший путь, мы решили развлечься конной охотой.

— А вы знаете, где находитесь?

— Кажется, где-то к северу от новых стен. Мы мчались не разбирая дороги. А что, здесь заповедные земли?

Данте покачал головой.

— В таком случае счастливо оставаться, мессир Алигьери! Увидимся, когда Богу будет угодно! — воскликнул юноша и пришпорил коня.

Данте проследил за тем, как Франческино в сопровождении своих спутников скачет в сторону пожарища.

— Увидимся, когда того пожелают законные власти Флоренции, — пробормотал поэт.

Почему-то он не сомневался в том, что Франческино со спутниками направились туда, где был убит Риго из Колы. Данте приходилось слышать о том, что убийца возвращается на место преступления, повинуясь загадочному повелению некоего чувства, являющегося чем-то средним между совестью и чувством вины. Впрочем, раньше поэт думал, что это — пустые выдумки.

А ведь эти люди здесь не случайно!

Данте успел разглядеть кролика в руках у Франческино. Кролик был в сухой запекшейся крови, словно его умертвили много часов назад.

Нет, они явно не охотники!

Когда они оказались в пределах городских стен, начальник стражи подъехал к поэту:

— Знаете, мне пришла в голову одна мысль. Я тут все думал об этом сгоревшем сооружении… А ведь такое построит далеко не каждый! Тут нужен настоящий мастер! А не торговец шерстью…

— А может, он и не был торговцем. К Тому же ему наверняка кто-то помогал.

— Вы тоже подозреваете этого Фабио даль Поццо с постоялого двора? — спросил начальник стражи поэта.

Данте кивнул, потому что тоже думал о нем.

— Он — чужестранец, — продолжал капитан. — И под одной крышей с ним уже убили человека…

Данте с содроганием подумал о том, как относятся во Флоренции к чужестранцам, но проговорил:

— Пожалуй, стоит его допросить. Я сам им займусь несколько позже, а вы проследите за тем, чтобы он никуда не скрылся!

томленный Данте немного поспал. Поднявшись с постели, он еще плохо соображал, в его мозгу роились сновидения. Распахнув дверь кельи, поэт вышел на колоннаду и вдохнул полной грудью свежий воздух, в котором уже чувствовалось приближение вечерней прохлады, хотя стоявшее высоко в небе солнце все еще жгло беспощадно. Его, как всегда, раздражал шум улиц, отражавшийся гулким эхом от монастырских стен.

Данте заметил, что стражники собрались у распахнутых ворот и глазеют наружу. Стараясь собраться с мыслями, поэт спустился во двор и разглядел в проеме ворот толпы куда-то спешившего народа. Эти люди наверняка пришли с другого берега Арно через мост Понте Веккьо и сейчас шли в северные районы города.

— Куда они все идут? — спросил Данте у стражников, хотя заранее знал ответ.

— В аббатство Святой Марии Магдалины, приор. Говорят, там сегодня опять будут показывать Антиохийскую деву.

Перед глазами у Данте стоял труп Бигарелли с отрубленной головой. Не мог он забыть и роскошного и ужасного произведения мастера мертвых фигур. Вспоминал Данте и восковое лицо покоившейся в реликварии статуи и то, как она ловко изображала живое человеческое тело. Ум поэта упорно старался найти преступника среди гостей постоялого двора «У ангела». Он предпочел бы направиться туда, а не в мрачное аббатство, но что-то подсказывало Данте, что чудесная Антиохийская дева тоже каким-то образом замешана в преступлении.

— Скажите остальным приорам, что я не приду на совещание. У меня другие дела! — заявил Данте стражникам.

Церковь была уже полна народа. Данте снова пришлось проталкиваться сквозь толпу, чтобы добраться до того места у колонны, с которого ему было в прошлый раз все так хорошо видно. Балдахин для реликвария Бигарелли уже поставили перед алтарем. Кто-то уже раздвинул занавески, представив его взорам верующих. Однако монах еще не появился.

Поэт воспользовался передышкой, чтобы получше рассмотреть толпу вокруг себя. Она была какая-то не такая, как в первый раз. Известие о чудесной реликвии явно быстро распространилось по всему городу. Теперь вокруг поэта мелькали не только грубые лица простолюдинов и их серые одежды, но и разноцветные одеяния дворян и членов богатейших купеческих гильдий.

К самому алтарю пробилось множество больных и увечных. В одном углу поэт заметил темные одежды нотариуса, а рядом с ним белели зловещие рясы двух доминиканцев.

Поэт машинально спрятался за колонну. Тут могла появиться и инквизиция; известия о чуде, несомненно, вышли за пределы стен маленького аббатства!

В этот момент из задней двери неторопливым величественным шагом вышел монах Брандан. Двое мужчин несли за ним реликварий. Все произошло, как и в первый раз, но теперь толпу обуяло еще большее нетерпение. Она почти безумствовала. Уже повидавшие чудо были очень возбуждены; те, кто о нем только слышал, сгорали от нетерпения увидеть проявление Божественной Благодати, снизошедшей в кромешный ад их повседневного существования.

Тем временем реликварий открыли, и перед взглядами любопытствующих заблистала восковыми оттенками кожа Антиохийской девы. Через несколько мгновений, словно по команде монаха, дева медленно приподняла веки. Сначала заблестели белки глаз, потом появились голубые зрачки. Данте восхищался работой механизма, наверняка спрятанного в голове девы. Лишь очень совершенная машина могла так идеально имитировать медленное движение век. Если этот механизм действительно изготовил Аль-Джазари, он заслужил свою славу. Заслуживал он за это приспособление и проклятия…