Казалось, весь воздух, все необъятное весеннее небо было наполнено звуками. Они переливались через край, звонкими брызгами искрились в лучах рдеющего солнца. Стрижи пищащей беззаботной стайкой носились в безоблачной, уже начавшей золотиться с одного края, выси. Задорный, заливистый девичий смех отвечал им с земли. И тут же, на миг показалось, единственным звуком на свете стал многоголосый, исполненный радостью крик игравших в футбол парней. И снова стучали об асфальт мячи, и опять шуршала под ногами молодая, терпко пахнущая, сочная трава.
И все эти люди, такие разные, многие из которых приехали из других городов, стран и даже континентов, были здесь: играли, ставили цели, били рекорды, свои и чужие, и просто радовались вечернему солнцу. Позабыв все проблемы, они, наконец, были вместе, своя команда шла вперед, и даже незнакомые люди казались ближе на этом пятачке посреди большого, занятого только собой, города.
И вот, немного в стороне от всех, на каким-то чудом не занятой мини-футбольной площадке каталась на роликах девушка: голубой вязаный свитерок, такого же цвета джинсы и бейсболка. Собранные в хвостик темно-русые волосы повиновались дуновениям ветра и движениям головы. Казалось, она просто скользила по гладкой серой поверхности асфальта. Она то разгонялась, чтобы потом, проехавшись на одном коньке, описать широкий круг во всю площадку, то приседала и катилась так, обхватив колени руками. Потом вставала во весь рост и опять разгонялась, чтобы выполнить еще один элемент своей программы.
Она одновременно и здесь, и где-то очень далеко отсюда, где лед, белоснежный и исцарапанный, негромко шипит под хромированной сталью конька, где тысячи восхищенных лиц, и все смотрят на нее, с открытыми ртами и с замиранием сердца следят за блестящим исполнением очередной сложнейшей серии. И она так красива, и грациозна, и желанна, движения смелы и новы, и костюм блестит и переливается в свете мощных ламп, подчеркивая каждый изгиб стройного тела. И комментатор по телевизору кричит: "Сейчас мы с Вами, дорогие телезрители, наблюдаем рождение новой звезды не только российского, но и мирового фигурного катания! Запомните это имя, имя будущей многократной чемпионки мира и олимпийских игр!". Сейчас он назовет ее имя, и бабушка заплачет, сидя перед экраном. Она смахнет несколько капелек рукой, а потом возьмет носовой платок и промакнет уголки глаз. Да, бабушка, все было не напрасно.
И вот, музыка затихает, последний аккорд любимой мелодии на несколько секунд зависает в воздухе, и после мига тишины со всех сторон, подобно ударной волне, накатывает шквал аплодисментов. Люди стоят на трибунах, кричат, дуют во всевозможные дудки, а она внизу. в световом пятне прожекторов, и тоже плачет, и счастлива, и букеты сыплются на лед, и слепят глаза фотовспышки. И вот, выставлены все оценки: десятка за десяткой появляются на экране телевизора. Только американская судья, мерзкая жирная тетка, поставила девятку, но ее оценка была отметена и предана забвению. Она очень злилась.
"Обратите внимание, дорогие телезрители! Такого я не помню за свою практику. Мисс Фрекен Бокк, похоже, недовольна оценками, выставленными нашей спортсменке. Она что-то выговаривает своим коллегам, и... похоже... да, покидает расположение судейской бригады. Дааа, такие судьи нам не нужны! На мыло, товарищи!"
Она улыбнулась. И снова вокруг Краснодар, и так много незнакомых людей, среди которых есть даже негры, и легкая усталость в ногах, и асфальт, шуршащий под колесиками роликов. Все это было совсем рядом, было реально. Она вздохнула, глубоко втянув непривычно теплый весенний воздух. В нем быстро блекли, исчезали, растворяясь, последние кусочки мечтаний. Усталость приходила на их место, наполняя мысли, расплавленным свинцом собиралась в ногах. Она больше не скользила над площадкой, с каждым вдохом воздух царапал высохшее горло. Еле передвигая ноги. она отталкивалась от разогретого асфальта.
Капелька пота скатилась где-то под одеждой по разгоряченной спине.
А эти люди вокруг: они смеялись, бегали, кричали что-то друг-другу и просто так. Кто-то гнался за мечем, негр напевал себе под нос, неподалеку каталась еще одна... Им -- лишь усталый мимолетный взгляд, как на декорации, на которые стоит смотреть только, чтобы впоследствии на них не натолкнуться, не ушибить голову, или еще что-нибудь важное. Она закрыла глаза, подставив половину лица вечернему солнцу. Мир вокруг исчез, скрывшись за ярко-оранжевый, светящийся мирным теплом занавес. "Теперь -- отдохнуть, прилечь, не думать ни о чем." Движение век -- и мир возвратился на место.
Это была просто случайность. Совершенно случайно они встретились. Глаза в глаза. Какой-то парень смотрел на нее. По-спортивному одетый, он стоял, облокотившись о стойку турника. Стоял и смотрел. Она отвела глаза. Такой интересной вдруг стала давно знакомая надпись на асфальте: "Don't think about wh...". About что? Что ему надо? И долго он так на меня пялится?
Она почти физически ощутила его взгляд у себя на спине между лопаток и с трудом удержалась от того, чтобы не обернуться.
Она притормозила у края площадки. Рюкзак был все там же -- розовый на молодой траве. Она присела рядом. Ладонь наткнулась на что-то маленькое и твердое в траве, может, камешек. Она устроилась поудобнее, расстегнула молнию рюкзака и схватила бутылку, плохо, что уже теплой воды. Она отвинтила крышку и начала пить -- жадно, совсем не по-девичьи большими глотками. Спасительная влага вожделенной прохладой разливалась внутри. Она пила, и все это время он был там, на самом краю поля зрения, и, казалось, смотрел на нее. "Натрий плюс, калий плюс, кальций два плюса..." -- автоматически читала она на этикетке, не улавливая никакого смысла, да и не пытаясь. Нет, он точно смотрел на нее. "Че он пялится? А может, он там сейчас меня раздевает, в своих фантазиях? Ага, конечно. Калий плюс, натрий плюс, кальций два плюса... Что за чушь!" Она бросила бутылку в рюкзак, на какой-то рюкзак, взятый на всякий случай, пододвинула лежащий рядом большой лист картона и улеглась на него, подложив рюкзак под голову.
Позади солнце уже едва не касалось крыш стоявших за пустырем девятиэтажек. Их длинные тени широченными темными полосами пролегали через заросшее разнотравьем пространство. Остывала накаленная за день обшивка старого автокрана, давно оставленного, уныло ждущего своего часа около вбитых неизвестно сколько лет назад свай. Немногочисленные прохожие пересекали пустырь по двум длинным, обсаженным деревьями дорожкам -- кто медленно и степенно, как профессор, идущий домой, а кто и в явной спешке. И наверняка, у каждого были свои планы и дела -- отдых дома, либо же веселая ночь.
Когда-то и она бегала по этому пустырю с кучкой местных мальчишек. Тогда для них он был то бескрайней африканской саванной, а то и инопланетной степью. Они охотились, ловили больших зеленых, или песочного цвета ящериц, выползавших греться на странные черные бочки, торчавшие из земли в нескольких местах. Забирались они даже внутрь старого желтого крана, который, казалось, еще видел динозавров. Он превращался и в паровоз, и в танк, и в космический корабль, а иногда -- в маленький уютный домик для двоих на берегу травяного океана конца лета. И как грустно было потом прощаться с этими мальчишками, так неожиданно легко принявшими в свою компанию незнакомую приезжую девчонку. Теперь все не так: подъезды, лавочки...
