Опубликованные в этой книге рассказы о старце Симеоне безыскусны, но увлекательны и в высшей степени поучительны, так как в них воссоздается духовный облик самого отца Симеона, сочетавшего в себе смирение и простоту с «старческим» богомыслием и прозорливостью.

Особенно ценно, что при подготовке настоящего издания нам удалось обнаружить ряд не публиковавшихся ранее письменных свидетельств о старце, а также побеседовать с его духовными чадами, поделившимися личными воспоминаниями о своем духовнике.

Старец иеросхимонах Симеон

Cтарец Симеон (в миру – Василий Иванович Желнин) родился 1 марта 1869 года в крестьянской семье в д. Яковлевской Островского уезда Псковской губернии. Крещен был в храме погоста Вехнево.

Уже с детских лет Василий, под впечатлением рассказов о преподобном Серафиме Саровском (задолго до его прославления), устремился встать на иноческий путь, подражая этому великому молитвеннику земли Русской.

Духовному развитию будущего инока содействовало и его общение с известным своей прозорливостью отцом Корнилием[3], монахом местного Крыпецкого монастыря. Укрепилось же в отроке Василии благое желание принять иноческий постриг после неоднократных посещений им вместе с родителями, Иоанном и Наталией, Псково-Печерской обители.

Предоставим слово самому отцу Симеону, в конце жизни рассказавшему о себе в предельно простой и скромной автобиографии.

Мемориальная келья старца Симеона

Из «Автобиографических записей»[4] старца Симеона

Жил я в дому своего отца в деревне Псковской губернии. В семилетнем возрасте я помню, как в дом отца моего приезжал, бывало, отец Корнилий, монах Крыпецкого монастыря. Иногда и ночевал у нас, и ложился спать всегда со мною, и, бывало, говорил мне: «Будешь ты монахом, будешь старец великий». Иногда брал меня с собою по сбору [пожертвований на монастырь][5] и говорил: «Вася, вот здесь не дадут, а вот здесь подадут нам», – так и бывало. И много другого говорил он, но я уже забыл.

Будучи 10 лет, я пас своих лошадей и слышал, как люди рассказывали про жизнь отца Серафима, Саровского чудотворца. Как он молился на камне в лесу. Вот я и задумал подражать ему. Нашел в поле большой камень и стал на нем молиться. В возрасте 12–13 лет ежегодно ходил я со своими родителями в Печерский монастырь помолиться. Так мне все в нем нравилось и так хотелось остаться в нем навсегда, и эта мысль меня никогда не покидала. Когда исполнилось мне 20 лет, я стал просить отца, чтобы он отпустил меня в монастырь, но он и слушать не хотел, а говорил: «Женить тебя надо, а не в монахи»; а я еще ответил: «Не хочу жениться и не буду никогда». И так продолжалось до 25-летнего возраста.

В это время жил в нашей местности старец Симеон, как звали его наши деревенские люди, и считали его за блаженного. Этот старец приходил в дом отца моего; родители принимали его, и он иногда оставался ночевать. И вот однажды я решил спросить его совета и благословения идти в монастырь, но он никогда не давал мне на это никакого ответа. А вот в одно прекрасное время приходит к нам в дом и говорит отцу: «Я пришел к тебе умирать». А я в это время подхожу и говорю: «Батюшка, благослови меня в монастырь!» Он берет веревку, свернул ее жгутом и давай меня бить и гнать из дома во двор, со двора на улицу и гнал вдоль улицы за деревню, а потом вернулся домой, сел на лавку, затем лег и умер. Люди, видевшие это, поняли, что он выгонял меня из дома идти в монастырь. Но отец по-прежнему не хотел отпускать меня; но потом смирился и отпустил.

По прибытии в монастырь был я принят отцом Мефодием[6], бывшим в то время наместником монастыря. Он взял меня к себе в келейники. Жил он в настоятельском доме – наверху. Пробыв у него в келейниках семь лет, я кроме келейного послушания нес еще общее послушание монастырское, как и вся братия. В это время строили за монастырскими святыми воротами гостиницу для приходящих и приезжих богомольцев. Некоторые из братии работали здесь с 5 часов утра и до позднего вечера, до ужина. И так продолжалось пять лет, и в продолжение этого времени мне мало приходилось спать на постели; я большей частью засыпал, сидя за столом за книгой, и, бывало, проспишь так до утра, когда надо уже идти на работу.

Со времен преподобного Корнилия и в наше время был установлен крестный ход с чудотворными иконами в Псков, Изборск, Порхов, Остров, Качаново, Палкино и другие места Латвии и Эстонии в память победы над Баторием и другими народами. В память чудесного заступления образа Успения Божией Матери и образа Умиления Божией Матери крестные ходы назначались по указанию и расписанию. На это по распоряжению правящих иерархов Псковской епархии назначались местным наместником иеромонахи, иеродиаконы и послушники на совершение молебнов, а также певцы и охраняющие святые иконы монахи и руководящие крестным ходом. Иногда и сам отец наместник сопровождал крестный ход, служил в приходах Божественную литургию, куда и меня брал, так как я был уже иеродиаконом. Он любил меня за голос – громкий тенор. Ночевали в деревнях у прихожан; ели, что было приготовлено. И скажет, бывало, наместник: «Не гнушайся. Что подадут, то и кушай, ибо Господь сказал ученикам, чтобы они ели то, что им подадут – где они находились в доме. На это Он дал им благословение».

Однажды наместник при разговоре со мной – это было в конце его земной жизни – сказал мне: «Я скоро умру, в день Пасхи, но не дома; а когда меня привезут и будут брать мое тело, то на один час будет от моего тела запах тления, а когда внесут в пещеры, то запах прекратится». Когда он говорил о смерти, то упомянул, почему на время от его тела будет [исходить] запах тления: «Это, – говорит, – потому, что меня люди везде хвалили; вот Господь и захотел смирить меня этим запахом по смерти, чтобы я не превозносился». <…>

Так в действительности и исполнилось его предсказание. На Страстной неделе [в 1906 году] отец Мефодий был вызван в Питер в Святейший Синод. Там он заболел и умер в первый день Пасхи; и все, что он сказал о себе, все исполнилось в точности. Когда гроб ввезли в Печоры, то тление прекратилось, а когда внесли в монастырь и в церковь, то от тела было благоухание.

Пробыв несколько лет в чине иеродиакона, я был посвящен в иеромонахи, после чего вскоре был назначен в Псков, в Снетогорский монастырь, в качестве эконома – для восстановления монастыря и монастырского хозяйства. Прожив там четыре года, вплоть до революции, при епископе Евсевии[7] вернулся обратно в обитель свою, будучи сорока шести лет. <…>

[В середине 1920-х годов] начальство монастыря хотело возложить на меня большое бремя послушания, поставить наместником монастыря. Видя, что это послушание мне не под силу, стал отказываться; да к тому я очень устал – и на этом основании стал просить схиму, в чем мне впервое отказали и все же настаивали, чтобы я принял наместничество. Но я наотрез отказался от этого еще ввиду внутреннего внушения принять схиму. На это упорно не соглашался епископ Иоанн Булин, но, наконец, все же согласился и разрешил постричь меня с именем Симеон – в память Симеона Богоприимца – 2 февраля (1927 года. – Прим. ред.) и перевел меня в келью рядом с храмом Успения Божией Матери, куда привел сам и сказал: «Вот тебе келья, здесь и умрешь».