Греческий сторож кладбища – суетливо-ленивый как все кладбищенские сторожа и радостно-шумный как все греки – хищно ждет зазевавшуюся жертву, чтобы уволочь ее вглубь парка с криками об уникальности той или иной совершенно обычной, если честно, могилы. И после 10-минутной пробежки ждет восторженных реплик в старом кондуите, который заботливо подсовывает для записи.

Мне удалось уклониться от восторженного гостеприимства и побродить по парку-кладбищу самостоятельно, неспешно и спокойно.

Среди всего многообразия памятников меня тронули два.

Один – это даже не памятник, это мемориал времен Первой мировой войны – много могил молоденьких морских офицеров, погибших, видимо, при подрыве какого-то судна или даже нескольких кораблей. Надписи скупы, подвиг ребят неясен, но краткость их жизни сама по себе символична. В который раз заставляет адресовать богам вопрос о том, зачем им нужна такая массовая жертва? Что эта жертва должна сообщить выжившим? Почему надо было убить такое количество молодых, только начавших жить людей? Ради каких мнимых ценностей надо было забрать основную данную свыше ценность – жизнь? А может, есть что-то, что ценится на Небесах выше жизни – и им, погибшим, об этом уже стало известно, а нам еще нет? Может, их наградили, взяв наверх намного раньше положенного срока – а нас наказали, оставив жить в скорби? Слабое утешение для оставшихся скорбеть – во все времена.

Вторая могила – это история любви. Очень скромный трогательный памятник долго жившей женщине, родившейся в 1911 году и дотянувшей аж до 2002 года. Пережившей две мировых войны и много разного другого…Обычно на памятнике 91-летней женщине пишут что-то вроде: любимой маме и бабушке от детей, внуков и правнуков… Это – в лучшем случае. В качестве свидетельства хорошо и правильно прожитой жизни. А то и просто – даты, констатирующие факт «из праха вышли – в прах обратимся».

Но мало кому – даже из гораздо более молодых ушедших – пишут такие слова, какие написаны на этой могиле: «Спокойной ночи, моя любовь, я скоро»… Good night my love, I will be up later… Легкая формула для краткого расставания: она легла спать, а он припозднился – и просит ее не беспокоиться, не тревожиться, спать сладко, он скоро придет, они снова будут вместе. Потому что не могут друг без друга. После всей длинной-длинной-длинной жизни…И рыбка, выбитая на памятнике, значившая что-то важное и очень личное для них обоих…

«– Вы когда умрете? – Это никому не известно и никого не касается! – Ну да, неизвестно, тоже мне – бином Ньютона!..» (с)

Скажите, если вы умрете, что вам напишут оставшиеся после вас в качестве эпитафии? А когда вы умрете в 91 год, что вам напишут?

Мне завидно. Я завидую умершей в день моего рождения англичанке Хелен (и родилась-то она в самый значимый для меня день, вот такая интересная связь между нами), которая была одарена в жизни любовью, преодолевшей ее смерть.

И вы, наверняка, тоже завидуете. Если, конечно, уже понимаете, что смерть – это не самое страшное, что бывает в жизни.

Он похоронен с ней же, в той же могиле, надпись короткая: Together again…Его звали Клайв, он жил без нее еще долгих четыре года – и вернулся к ней, как и обещал. А еще он был моложе ее на 35 лет, хотя, когда так любишь, условности не имеют никакого значения…

Как вы думаете, а в чем разница между министром и менестрелем? Оба вещают о несуществующем, оба нуждаются зрителях и поклонниках, оба зависят от кошелька правителя, обоих частенько бьют и гонят, и мало кого помнят после смерти, а если и помнят, то ужасно искажают, цитируя. Вот и выходит, что нету разницы, ибо портфель – это не отличие, это атрибут. И менестрель с портфелем может считаться министром, а министр с шутовском колпаке и с дудочкой – менестрелем…Смежные профессии, похоже…

Корфу откликается интересными снами на ту реальность, из которой на него прибываешь.

Снился мне очень интересный сон, который мог бы стать сюжетом неплохого блокбастера. Если коротко: на Земле победил технологический вариант развития цивилизации и, стремясь буквально все немедленно превратить в эффективность и результат, земляне отобрали у своих детей игрушки (зарыв их в глубокий бетонированный бункер), чтобы сразу, с раннего детства, не отвлекаясь, работать на создание полезно-ощутимых материальных ценностей на благо всех. Детки в связи с этим выросли жесткие, результативные и безжалостные – и довольно быстро уничтожили сначала своих родителей, потом себя – и, как следствие, – все живое на Земле. И вот много-много времени спустя на выжженную Землю прилетели инопланетяне, нашли бункер с уцелевшими игрушками и изумились мудрости цивилизации, которая, находясь на краю гибели, смогла спасти самое ценное, что у нее было – детские игрушки, как свидетельство развитой и очень доброй культуры.

С удивлением наблюдаю, как мой сон сбывается в реальности – в последние годы высокой технологической и политической турбулентности… Надеюсь, не придется все же паковать детские игрушки и искать бункер…

На Корфу, как мне кажется, не очень уютно будут чувствовать себя люди, для которых личный статус и власть имеют большое значение. Поэтому жить тут остаются те, кто внутри себя уже давно нашел ответ на вопрос «Земля! Земля! Кто я??». Те же, кто в порыве модного тренда накупил здесь недвижимости, но пока еще находится внутри иерархической суеты сует, довольно быстро продают свое имущество. Нередко теряя при продаже, поскольку на Корфу волатильность низкая, кризис на стоимость недвижимости не повлиял. Несколько весьма известных в России влиятельных персон таким образом прожужжали над островом – и улетели в другие края. А вот не менее известные другие персоны – из театрального мира, из мира бизнеса, из научного сообщества – остались соседствовать с нами. И мы все на «ты» не от фамильярности, а от конечности нашего числа тут.

Корфу обнуляет иерархии. В этом его оздоравливающая роль, с одной стороны, но и разочаровывающая наиболее амбициозных граждан, с другой.

Наш дом тут находится в лучшем месте на острове. В лучшем не потому, что мы тут живем (хотя и поэтому тоже), но еще и в связи с тем, что он расположен у подножия центральной местной горы Пантократор (Вседержитель). Гора довольно отчетливо являет собой профиль Бога Отца – и вот как раз там, где начинается борода Вседержителя, стоит наш дом. Может, сны такие из-за расположения?

На вершине Пантократора есть монастырь. Вообще монастырей и церквей на острове очень много и они, в основном, православные. Гордые греки объясняют себе, что любят русских (и прощают им многое) не за нефтедоллары, а за общность религии. Православие – это очень важная часть культуры острова. Много раз отстаиваемая в кровавых битвах. Поэтому мечети на острове нет (по распоряжению властей), и кофе по-турецки (т. е. в турочке) тут называют кофе по-гречески, и если вы назовете его турецким, вам ответят, что у них такого нет.

Долгое время я считала, что греки обладают каким-то особым типом просветления – и потому здесь более тысячи монастырей на участке суши, который по периметру всего 200 километров. Тем более, что по преданию первыми из христианских миссионеров сюда пришли святые апостолы Иассон и Сосипатр – двое из числа семидесяти, посланных Господом на проповедь Евангелия. Согласно некоторым источникам они прибыли на Корфу в 37 году. Если это так, то из всех областей современной Греции Корфу принял христианство самым первым.

Правда, как обычно, оказалась прозаичней. Монастыри не платили налог многочисленным правителям острова (а Корфу был и под Византией, и под Венецией, и под Францией, и под Великобританией…). Сметливые крестьяне в каждом почти дворе возвели часовенку и назвали ее монастырем, сократив существенно налогооблагаемую площадь. Но с развитием менее романтичной цивилизации эта история с сокращенным налогообложением была отменена – и монастыри стали приходить в упадок. В новейшее время у православной церкви Греции был особый статус, но предложение правительства отделить ее от государства вызвало бурные протесты в стране, где церковь играет большую роль в воспитании и жизни людей. В общем «все сложно».