Передние ряды автобуса всё редели, и наконец, очередь дошла и до моего ряда. Я ещё немного оттягивала момент, пропуская вперёд Амелию и ребят со своего ряда. Они забрали кое-какие вещи с верхних полок и направились к выходу. Я была последней в группе, кто вышел на свежий воздух. Подошла к женщине с бейджем на груди по имени «Вики». Глядя в нечто похожее на планшет в своей руке и держа над ним специальную ручку, Вики спросила:
– Имя?
– Селин Сандерс, – ответила я.
Женщина поспешно кивнула, но потом, словно не сразу расслышав, потемнела, глянув на меня исподлобья. Она не стала спрашивать, поскольку знала ответ: я – та самая Сандерс, дочь Шеннен и Оливера Сандерс. Мои родители – легендарные агенты Укуса, и я уже давно готова к тому, что здесь все на меня так будут смотреть поначалу. В их глазах я буду читать один и тот же вопрос «Ты дочь тех самых Сандерсов?». А потом, когда уже этот факт будет доказан, они все будут сравнивать меня с мамой и папой, с их победами в моём возрасте. Порой будут приговаривать «мамина дочка». Но чаще всего, я думаю, они будут осуждающе мотать головой, предполагая, что возможно я – приёмный ребёнок. Моя планка давно завышена, её нарисовала общественность, и я должна прыгать выше головы, чтобы дотянуться до неё. Кажется, я знаю об этом с рождения и словно торопилась жить взахлёб всегда. Поэтому-то и роды у мамы были стремительными. И первое слово я сказала в восемь месяцев, через два месяца пошла, а в год уже бегала, наверно, намереваясь сбежать из дома. Уже в два года я знала алфавит, в три начала читать, в четыре – писать. Поступая в первый класс, я уже умела всё то, чему там учили. Не просто умела, а опережала учебную программу на два-три года. Но вскоре я поняла, что моя высокая успеваемость нравится лишь родителям и учителям и совсем не нравится моим сверстникам. «Выделывается» – думали они про меня. Тогда я перестала информировать окружение о своих выдающихся способностях – не поднимала руки на уроках, даже если знала ответ на вопрос, и всё чаще занималась в полном одиночестве, ни перед кем не хвастаясь, чисто для себя. Так я и стала… не то, чтобы замкнутой, скорее тихой – той про кого говорят «вся в себе».
Поглядев на меня с полминуты, Вики ввела моё имя в поисковую строку планшета, вскоре протянув мне планшет с ручкой.
– Распишись внизу листа.
Я так и сделала, потом вернула ей гаджет. Она отдала несколько команд, после чего из боковой стенки планшета вылезла электронная карта с графической печатью и моим именем.
– Пропуск всегда носить при себе, – сказала Вики. – Если с его помощью какая-либо дверь не открывается, значит, тебе туда нельзя. Забери свои вещи, пройди к группе и жди.
Сунув карточку в задний карман чёрных джинсов, я прошла к открытому багажному отсеку автобуса. Отыскав свою спортивную чёрную сумку средних размеров, я закинула её на плечо и двинула к ребятам, кукующим возле главных дверей в академию. Но не стала прибиваться ни к кому из них, держа умеренную дистанцию. Через некоторое время, нас провели в академию. Обстановка внутри была такой же, как и в любом престижном университете в стиле «Ампир». Мраморные разноцветные полы с различными рисунками – в некоторых комнатах их застилали красивые ковры. Высокие потолки, просторные холлы, коридоры и комнаты. В жилых и гостевых зонах в интерьере преобладали шоколадные, бордовые, где-то чёрные и золотые оттенки. Стены и потолки где-то украшала лепнина, а где-то золочёные плиты с различными рисунками, порой даже картинами. Нас провели по коридору мимо трёх дверей, а затем, завели в одну из комнат. Это было обычной аудиторией, где располагались скамейки с партами, каждый ряд возвышался друг над другом. Я не хотела особенно выделяться, но и прятаться сильно я тоже не желала, поэтому выбрала третий ряд. Не по центру, но и не с краю. Вики попросила всех присутствующих устраиваться здесь и ждать пришествия Христа (это не цитата), после чего покинула нас. Не прошло и пяти минут, как в аудиторию прошли местные шишки. Им даже не нужно было представляться, поскольку они были легендами Укуса в различных отраслях. Теми, о ком если и не слагаются легенды, то хоть немного поговаривают. Среди двух женщин и двух мужчин, мне была не знакома лишь одна особа – блондинка лет тридцати пяти, расположившаяся возле Энтони Уокера. Возможно, она стала преподавать недавно, может быть, лишь в этом году. Чтобы стать одним из преподавателей Центра, агенту управления достаточно проработать пять лет абсолютно на любой должности. Кто-то желает идти преподавателем в более раннем возрасте, но, как правило, ими становятся те, кто уже лет пятнадцать проработал в управлении и устал. Здесь им спокойно живется, и платят хорошо, они здесь все начальники в какой-то степени. Хотя в управлении после двадцати лет практики абсолютно всем агентам светит обязательное повышение. Могут сделать тебя и не большим начальником, но в любом случае, после сорока лет агенты Укуса занимают руководящие должности. На пьедестал к доске взошли четверо преподавателей, но вперёд вырывалась Элисон Старк. Именно она произнесла приветственное «Доброе утро», представилась и сказала, что является управляющей центра уже пять лет. Но для меня это было не новостью – Элисон давняя подруга моей мамы, особенно часто она стала говорить об Элисон перед моей отправкой в Центр. В свои сорок три года Элисон выглядела шикарно, как и моя мама – они одногодки, вместе проходили обучение в своё время. Я бы не назвала Элисон блондинкой, но и для шатенки она была слишком светлой, цвет её длинных блестящих волос – нечто между двумя этими понятиями. У неё была немного стервозная внешность, очерченные скулы и строптивый взгляд голубых глаз. Но она не казалась злобной фурией, а скорее истинной женщиной – красивой, стройной и с мощной внутренней притягательностью. По правую руку от Элисон разместился невысокий мужчина тридцати шести лет. Несмотря на то, что он сейчас тут не скакал бодрым заводным кузнечиком, от него «пахло» нескончаемой энергией. Тёмные волнистые волосы были зачёсаны назад, голубые глаза светились жизнью, но в них жила и тоска. Взгляд был не потухшим, но и не беззаботным. Думаю, с годами у всех взгляд меняется: пока ты молод и полон сил, ты – неисправимый оптимист, но с возрастом становишься реалистом, если не пессимистом. Энтони Уокер повидал немало дерьма за четырнадцать лет работы детективом полиции. Он ушёл преподавать только два года назад, но продолжает консультировать управление. Слева от Элисон находился генерал Йен Перри. Седоволосый мужчина пятидесяти лет с приятной улыбкой, красивыми морщинками «гусиные лапки» у серо-голубых глаз. Несмотря на свой возраст, он был в прекрасной форме. Подтянутый, спортивный, но, мне кажется, военные люди всегда умели стареть красиво. Он двадцать лет участвовал в спасательных операциях, побывал в нескольких горячих точках, обосновался на базе очень давно. Рядом с ним должен находиться полковник, но его здесь почему-то не было, чем я была весьма разочарована. Специалист в области шпионажа и спасательных операций Уилл Руссо был хорош во всём, даже слишком хорош. После выпуска в восемьдесят пятом году, он работал в разведывательном отделе, считался мастером конспирации. Но спустя пять лет заключил контракт с армией и стал специализироваться на спасательных операциях. Три двухгодичные командировки в период с девяноста первого по девяноста седьмой год, после чего Руссо ушёл преподавать в девяноста восьмом, четыре года назад.
– Намеревается ли Руссо почтить нас своим присутствием? – предварительно оглядевшись, спросила Элисон у генерала. Она говорила очень тихо, и я её не слышала, просто я умею читать по губам.
– Сказал, что скоро будет, – отозвался Перри.
– Ты с ним хоть говорил? Или снова прикрываешь? – взъелась Элисон.
Мужчина снисходительно усмехнулся.
– Говорил я с ним. По телефону. Начинай без него, – отмахнулся генерал, явно решив не вступать в этот диспут. По всему было ясно, что полковник Руссо уже не в первый раз заставляет их всех краснеть.
