– Я ещё несовершеннолетняя, – брякнула я, сквозь поцелуй.

– Три дня, – улыбнулся он.

– Ну, начинается. И что теперь? Как восемнадцать, так секс?

– А ты как хотела? – артистично вытаращился он на меня. Закусив щеку, я промолчала. – Ты не хочешь? – задал он, скорее, риторический вопрос, примыкая губами к моей шее и спускаясь ниже. Постепенно отпускает мои запястья, проводит ладонью по моему телу, сдавливает грудь. Подбирается к моим губам и целует. Прижимается телом. Мне жарко. Жарко от его поцелуя, от ощущения его тела на мне. И где-то там под одеждой покрываются испариной тела. Капельки пота скользят по его шикарному телу, пробегают меж кубиков пресса. Я представляю эти капли, это тело… и мне жарко! Я чувствую его эрекцию, только тогда и прихожу в себя. Изворачиваюсь в сторону, убираю его руку со своей груди. Не сразу, но Уилл послушно отступает. Выдыхает мне в шею. Потом переваливается на спину, разглядывая небо. Это было нашей не ночной, а вечерней тренировкой. В свободное время я просто подальше отошла от базы.

– Ты злишься? – спросила я.

Уилл глянул на меня, одновременно хмуро и посмеиваясь.

– Нет. Это будет тогда, когда ты захочешь…

Глава 7

25 октября 2005 года…

Я не люблю свой день рождения. Не ненавижу, просто это скорее не мой день, чем мой. Несмотря на то, что у мамы были стремительные роды и с минимумом последствий для неё, у меня были осложнения. Почти сразу после рождения мне поставили какую-то болезнь – не смертельную, не заразную и не страшную, но всё же меня от неё лечили. И, похоже, зря они это делали. То ли диагноз был ошибочным, то ли у меня была какая-то индивидуальная реакция на лечение. С тех пор у меня незначительные, но всё же проблемы по женской части. В свой второй день рождения я неудачно ударилась бровью, распорола её, было много крови. Несмотря на врождённую ускоренную регенерацию всё же у таких как я остаются шрамы от ранений. Так что, с тех пор у меня едва заметный шрам на брови. В мой четвёртый день рождения родители устроили пикник. Я куда-то отбежала и заблудилась. Нашли меня только через шесть часов замёрзшую, простуженную и с ссадинами на коленках. В свой шестой день рождения в школе я свалилась с дерева, почти сломала руку – была треснута локтевая кость. А на следующий год я училась в третьем классе, и именно в свой «праздник» дёрнул меня чёрт признаться Брайану в любви, который в ответ толкнул меня в лужу. Каждый раз, когда я праздновала этот день, он заканчивался чем-то нехорошим. То я получала травмы, то испытывала психологические удары. Довольно в раннем возрасте я поняла, что лучше не праздновать этот день. В конце-то концов, что это за праздник? Ты стал ближе к смерти? Когда я перестала праздновать этот день, то он перестал заканчиваться чем-то нехорошим. Я принимала поздравления, но на этом всё. Если предлагали отмечать, я говорила, что занята – учусь, сплю или ещё что. Мои друзья уже привыкли к моему нежеланию справлять этот день, а вот родители – нет. Они притащились сюда и лишили нас с Уиллом совместного времяпрепровождения. Опять же! Всё произошло не так, как я хотела. Не люблю я этот день! Совсем неудивительно, что именно в мой день рождения был выписан Лоуренс. В течение дня он ко мне не лез, но я оттого не расслабилась. Он казался очень странным, будто бы что-то задумал.

На одни сутки приходится два дежурных сержанта, работающих посменно и днём и ночью. На ночное дежурство один сержант заступает в десять вечера, второй меняет его в два ночи. График не из лёгких, согласна. Но, мне кажется, в будущем нам пригодится всё это. В конце концов, в работе агента случаются и засады и бессонные ночи. Сегодня дежурными сержантами были мы с Морганом, и весь день он пытался взять всю работу на себя, а ночью предложил мне вообще не выходить. Но я не стала принимать никаких поблажек. Люблю, когда всё идёт по плану, выпало дежурство – так тому и быть. В общем, я заступила в первую смену ночного дежурства. Некоторое время стояла у входа в казарму, потом стала расхаживать поблизости, специально в зоне видимости видеокамеры. Да, на территории базы есть видеокамеры, но на системе видеонаблюдения никто постоянно не сидит. Камеры нужны на всякий случай – тревогу они не пробьют, увидев какой-либо беспредел, для того и нужны дежурные. К тому же слепые зоны ещё никто не отменял – этим и воспользовался Лоуренс со своей сворой. На самом деле, на всей территории центра с безопасностью всё не очень хорошо. Возможно, проблема в том, что мелкую работу здесь исполняют ученики Центра. Это происходит по той простой причине, что агенты Укуса пять лет учатся не для того, чтобы потом работать уборщиком или охранником, а человека в такое место на работу не возьмёшь. Поэтому уборкой территории занимаются ученики во время дежурства, субботников или общественных работ. А охраной обеспечивает база подготовки – на постах сидят старшие сержанты, отучившиеся четыре года в Центре. В первый год обучения сержанты дежурят по своей роте, а на второй год обучения, я и другие сержанты роты будут периодически дежурить и на постах у входа. Все люди и визарды разные. Разумеется, встречаются честные, принципиальные, ответственные ученики и работники. Но в большинстве своём, ученики на работе, за которую им не платят, филонят. Поэтому-то и в комнате видеонаблюдения никто не дежурит постоянно, и поэтому происходит иногда нарушение закона и уставов.

Шёл двенадцатый час ночи. На улице было спокойно и весьма прохладно. Я зашла в слепую зону, огляделась и убедилась в том, что здесь никого нет. Закурила. Сделала затяжку, выдохнула сигаретный дым, а когда затянулась во второй раз, услышала приближающиеся слева шаги. Уилл выглянул из-за угла, изгибая брови. «Спалилась» – именно с таким лицом, я выпустила дым. Наморщив лоб и свернув губы трубочкой, полковник подошёл ко мне. Последовала пауза. Мне казалось глупым тушить сигарету, делая вид, что ничего не было, но и курить дальше тоже казалось непозволительным. Так что сигарета тихо тлела в руке, я молчала, Уилл тоже. Но потом он скривился и спросил:

– Давно ты куришь?

– Э-эм… нет. Да я немного. Так просто балуюсь…

– С этого всё и начинается, – покачал головой Руссо.

Я цыкнула. Потушила сигарету о стену казармы, а затем кинула на землю и закопала немного.

– Это первая сигарета за двое суток, – оправдалась я. Уилл мыкнул с таким видом, мол, я вас понимаю, но это самообман. Я так и слышала, как он говорит «Сначала одна сигарета в сутки, потом пачка, а потом ты уже жить без них не можешь». – Что, запрещать мне будешь?

Уилл свёл брови, повременив с ответом.

– Нет. Я не из тех, кто указывает женщинам, что им делать со своим телом и здоровьем.

– Неужели? – посмотрела я на мужчину скептически.

Он беззвучно засмеялся, стараясь не показывать вида.

– Я тебе никогда не указывал, я просто рекомендовал, – акцентировал он последнее слово.

– А, – сделала я понимающий вид. Потом нахмурилась: – серьёзно?

Руссо облизал губы, чтобы не засмеяться.

– Значит, ты не будешь мне говорить, что от меня теперь пахнет не вкусно, и ты ко мне не приблизишься, пока я не брошу курить?

– Да я ж сам курю.

– И что?

– А то, что я половины запахов вообще не чувствую! Тем более уж запах никотина, – бросил он. Я хмуро и молча уставилась на полковника. – Ты не знала, что от курения обоняние ухудшается?

Я тяжело вздохнула, закатив глаза. И как он только так виртуозно начал рассказывать мне о вреде курения?

– Подумаешь – запах, – продолжил Руссо. – Но зубы желтеют и разрушаются! Кожа стареет. Про возможный рак, хронический бронхит, отдышку и снижение иммунитета, отчего тебя посещает регулярная ангина и простуды – я уж промолчу!

– Чего ж, тогда, сказал? – прыснула я. – И надо добавить, что я – женщина и мне ещё рожать.

– Ну, родить-то родишь, – он задумчиво почесал щёку. – А вот какой ребёнок там выйдет – неизвестно. У курящих матерей часто дети с заячьей губой рождаются, пороком сердца или вообще мёртвые!