очаровательные глаза, родной Айленд. Ах, Виолетта, Виолетта! Зачем

вы так далеко? Почему так скучно и грустно без вас?..

Последние дни, перед отъездом, он ходил мимо дома Вудбергов, чтобы увидеть Виолетту. Смотрел, высматривал, но нигде ее не увидел, даже не простился. Он томился, грустнел, потому что последнее время Виола демонстрировала неприступность. Но он готов прощать ей капризы. Рон все больше и больше понимал, что не может долго жить, чтобы не видеть Виолетту. Куда бы ни шел, что бы ни делал, она стояла перед глазами, слышался ее бархатистый смех, властно-нежный голосок. Теперь перед ним

курятник, эротические сцены. Скука, тоска по дому, по всему домашнему. Занятия в студии еще не начинались из-за недобора учащихся. Он целыми днями пропадал у окна, смотрел во двор. Изредка его мысли о доме прерывала бабушка Дороти, звала кушать. Потом снова дежурство у окна. Так продолжалось до тех пор, пока в доме не появилась молодая постоялица с ребенком. Ребенок кричал,его мамаша плакала вместе с ним, не зная, как унять. Бабушка Дороти рассказала, что молодую постоялицу зовут мадам Роси. Ее муж, моряк дальнего плавания, умер или утонул. И слезам смуглолицей мадам, казалось, не будет конца. Бабушка Дороти поселила ее в комнате напротив, и Рон в приоткрытую дверь видел все.

Мадам Роси, не прячась, оголяла пышную грудь, кормила малыша. Только, заслышав крик, Рон бросался к щели, наблюдал за кормлением, впивался с азартом в дверь, будто это было самое лучшее из зрелищ, какое могла дать ему жизнь в Спенсере. Аккуратые груди мадам Роси удивительно были похожи на теплые кувшинчики, в каких мать подавала на стол молоко, они непонятным образом привлекали Рона. Ему так хотелось прильнуть к ним, как в детстве…

Неизвестно, сколько бы продолжались такие сеансы подсматривания, если бы мадам Роси не заметила как-то и не захлопнула дверь. И больше не оставляла ему такой возможности. Только однажды дверь сама открылась, Рон увидел белые груди, жадно сосущего ребенка. У него что-то вдруг подкатило к горлу, затошнило, он выскочил на улицу, чуть не вырвал, после даже злился на мадам Роси за что-то. А потом они познакомились ближе. Бабушке Дороти взбрело в голову приготовить праздничный обед. Пригласила постояльцев. За обедом Рон рассмотрел мадам и ее голопузого малыша, которого она звала Рошар, Роши. Мадам бросала нежные взгляды на малыша, изредка- на Рона, а когда малыш прямо за столом вдруг обмочился, мадам, вместо того, чтобы пойти в свою комнату и перепеленать, попросила Рона подержать его. Он отказаться не мог, принял на руки Рошара. Малыш не кричал, а пристально смотрел на него, словно хотел познакомиться. Мадам Роси перепеленала ребенка, обед и разговоры продолжились. Рон больше молчал, ел мало, стеснялся. Желая вывести из оцепенения застенчивого паренька, мадам Роси спросила:

– А чем занимаются твои родители?

–У меня только мать, – ответил Рон.

– Отец вас покинул?

– Нет, он с нами, но для меня он не существует.

Бабушка Дороти и мадам Роси переглянулись. Недовольно закричал

маленький Рошар. Рон, закрыв лицо руками, выскочил из-за стола.

Наступило неловкое молчание.

Пришел вечер, потемнели окна. Рон лежал в своей каморке, не

зажигал свет. К нему постучались. Дверь после стука сразу же открылась.

На входе появилась мадам Роси. Она смотрела в темноту, пытаясь разглядеть своего нового знакомого.

В комнату ворвался запах каких-то загадочных духов.

–Ты не спишь, дорогой Роня?

– Нет.

–Мне тебя жалко…

– Не надо меня жалеть, я уже взрослый.

– Мужчина?

– Буду мужчиной.

– Хорошо, хорошо, будешь мужчиной. Я тебя не хотела обидеть, унизить,

только желала бы узнать, что произошло у вас с отцом? Если ты мне

расскажешь, – тебе станет легче.

– Отца я не считаю отцом. Я – нежелательный ребенок. Он меня хотел

уничтожить!..

– Да? – спросила мадам Роси, даже осеклась на полуслове от неожиданности. – Ты же хороший мальчик, но, видно, заброшенный, нелюбимый. Думаю, ты станешь со временем отличным мужчиной, – приободряла Роси, но поняла, что сказала нечто лишнее, потому перевела разговор на другую тему: – Я тоже невезучая, счастье мне не светит. – И она вздохнула тяжело и тоскливо.

Рон молчал. Он не знал, что сказать, как посочувствовать. Ему не хватало опыта в подобных разговорах, он отвернулся к стене, заплакал.

– Не плачь, Роня, не плачь,– успокаивала его мадам Роси.

– Знай, ты не один такой несчастный. Мне тоже тяжело, но я уже не плачу. Рон рыдал, и ничего нельзя было с ним поделать. Тогда начала плакать и мадам Роси. Она гладила по головке Рона, шуршала в его волосах, шептала:

– Не плачь… Мы начнем выбираться из несчастий вместе, вот посмотришь.

После того вечера прошла неделя, может, чуть больше. Рон начал

посещать уроки. Он старался избегать мадам Роси. Ему было стыдно

за свои слезы: раскис перед женщиной, как ребенок, проявил слабость. Корил, казнил себя, только через какое-то время успокоился. В одну из ночей мадам Роси, уложив ребенка, пришла к Рону, присела на кровать. Запах тех же непонятных духов разнесся по комнате. От нее исходил жар, она пылала, Рон почувствовал это сразу. Мадам Роси взяла его за руку.

– Да не бойся ты, глупенький,– сказала она взволнованным голосом.

–Ты, вероятно, спал? Я тебя разбудила?

Рон молчал, он даже немного побаивался ее. Не знал, зачем она

пришла в позднее время.

– Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь.

В темноте Рон видел только блестящие серьги да чувствовал ее

горячее дыхание. Мадам Роси наклонилась, поцеловала его в лоб, погладила,

отчего он еще больше разволновался, приподнялся на кровати, сел,

продолжая молчать.

– Я же к тебе пришла, Роня, ты видишь? Что же ты молчишь? Обними

меня, если хочешь… Ты можешь делать со мной все, что пожелаешь…

Но выудить из перепуганного парня хоть слово было делом почти

безнадежным. Тогда мадам Роси начала щекотать его.

– Бабушка Дороти сказала, что тебе уже, семнадцатый год, а поведением

ты, как несмышленый мальчик. Что с тобой? Ты на кого-то обижен, на отца

обижен? Скажи. Твое молчание меня пугает. Ты целовал девочек?

– Да,– еле слышно прошептал он. -Виолетту.

–Виолетту? – спросила мадам Роси, – Какое чудесное имя! Ты ее, наверно,

любишь?

– Конечно.

–И целовал, и обнимал? Знаешь, что один поцелуй может изменить

судьбу?

– Нет.

– А хочешь понять женщину? Хочешь стать настоящим мужчиной?-

спросила мадам Роси и прильнула к нему.

Рон лежал, боясь пошевелиться. Ему было и страшно, и любопытно

одновременно, он с интересом ожидал, какое же будет продолжение. Мадам Роси прилегла на кровать, продолжала теребить, щекотать, гладить его. Скудный свет из окна еле освещал лицо мадам Роси, но по горячему дыханию, по мягким прелестям, которыми она старалась теснее прижаться, он мысленно дорисовывал ее, запомнившуюся днем, и уже, казалось ему, втайне для себя начинал сознавать в сладостной полудреме неожиданно нахлынувшее, где-то внутри возникшее, загоревшееся теплое возбуждение. В ответ на необычные, никогда не испытанные ласки, от ее полусонной сладости в голосе, нежности пухлых губ он немел, его тело наполнялось чем-то обнаженно-радостным, он дрожал, горел, понимая, что больше не в силах сдерживать любовный напор мадам Роси.

И удивление, и счастье неожиданной встречи так сразили его, опрокинув все мечты о тех далеких, оставленных в Айленде , днях.

Он уже почти забыл отдаленную любовь к Виолетте, ее туманный образ-видение затмился в дрожащей тишине ночи, уступив место реальному наслаждению, жарким поцелуям, таким желанным, долгожданным,

счастливым и радостным.

– Я заласкаю тебя, милый,– сказала мадам Роси.

И одно слово «милый» перевернуло в нем все, сразило, ошеломило его. Так нежно с ним никто и никогда не обращался.

– Греческие ласки сведут с ума любого,– с гордостью сообщила мадам Роси, продолжая пускать в ход все новые и новые приемы.