дерутся за них? Да чтобы он, Рон, когда-нибудь дрался из-за этих девчонок и унижался перед ними, лез целоваться, как другие!.. Нет, никогда, никогда!.. Бетси снова подошла к зеркалу, покружилась, прижала руками грудь, почему-то улыбнулась, вздохнула. Рону стало жалко сестру. Если ее обманывает этот паршивый железнодорожник, то он с ним расправится, когда подрастет. Пусть он не думает, что за Бетси некому заступиться! Негодяй! Бетси теперь нравилась ему все больше и больше. В платье она совершенно не такая, обычная, а вот без платья, без платья – совсем другое дело! Так вот она какая на самом деле! Ему захотелось сказать, что он любит ее , будет защищать миловидную свою сестренку, когда подрастет, и

никому в обиду не даст. Вот она подошла к тазу, залезла в него моментально. Только мелькнули икры ног. Бетси мылась. Рон видел ее кудрявую головку да шею. Ему не хотелось уходить, а смотреть и смотреть на любимую сестру, хотелось гордиться тем, что у него есть такая красивая сестра, за которую дерутся мальчишки. Вот только она может достаться паршивому железнодорожнику. Есть же ребята лучше! Рон подозревал, что Бетси, возможно, влюбилась в железнодорожника. Хотя он никогда его не видел, но уверен, что от всех железнодорожников пахнет мазутом. Бетси достойна лучшего парня. Но она может выскочить замуж за него, и тогда дети будут железнодорожники, и от них будет исходить запах мазута. Нет, нет!

Бетси заканчивала мытье. Легко брала ковшик, омывала всю себя,

грудь, мыла лицо, волосы, вышла на коврик, повернулась к свету. Глаза ее счастливые, радостные светились тихо и ласково. Она начала что-то непонятное напевать. Рону стало еще больнее, невыносимее оттого, что его родная сестра достанется железнодорожнику, и он будет целовать ее. Потом женится на ней, а после бросит. Он знал: так бывает. Вот паршивый

железнодорожник!

Сестра вытирала полотенцем свое нежное тельце, водила им по завиткам волос, красивому упругому телу, нежно касалась шеи, лица,

пальчиков ног. Рон смотрел и смотрел, не мог оторваться. Затем она начала протирать самые укромные места. У него зачастило дыхание. Он чуть было не выдал себя в своем укрытии… Еле выдержал свое заточение.

III

В то утро гремела музыка, был праздник Святого Патрика. Весь мир, казалось, преобразился. Деревья, трава, цветы – все стало ярким, свежим, приятным. Рон ждал этого праздника, так как мать сообщила: могут приехать гости и его двоюродная сестра Лера. С тех пор, когда они впервые с Лерой повстречались, она не выходила из его головы. День начинался ошеломляюще быстро. Рон надел свою лучшую рубашку в синюю полосочку, штанишки с темными подтяжками. На ноги – босоножки. Он вышел на крыльцо и ощутил праздничное удивление, увидел солнечную дорожку в сад, радостную зелень. Утренний воздух был не такой, как днем, сиял блаженством и счастьем. Рон побежал в сад, потом вернулся, он не мог нарадоваться тому, что скоро, скоро появится загадочная Лера…

Время уже подвигалось к обеду, а Леры не было. И никто из родственников не приезжал. Праздник сразу угас. Солнце начало жечь макушку, пыль лезла в глаза, трава пожухла, все вокруг вдруг стало грустным-прегрустным. Мать решила спасти праздник, велела выносить столы во двор, пригласила соседей – семью Вудбергов, у которых была семилетняя девочка Виолетта, Виола, как ее звали свои. Рон не раз играл с ней, но с Лерой она не сравнится. Лера умеет нравиться и все знает, не то, что несмышленая Виолетка.

Столы накрыты, соседи извещены. Гости начали медленно собираться. Рассаживались на зеленых скамейках под яблонями. Рон строгал ножиком свистульку из лозы, а краем глаза наблюдал, не идет ли эта фифочка Виола, которую он в жизни не сравнил бы с Лерой. И вот она появилась. Шла с матерью за ручку. Вся разряженная в разные-преразные кружева, которые Рон терпеть не мог, из-за того, что они ему напоминали паутину. А пауков он панически боялся. За семьей Вудбергов пришли дальние родственники по отцу Сталберги, которых Рон недолюбливал, затем пожаловали Толботы. Уселись по местам. Рядом с ним села сестра Бетси, чтобы учить его, как держать вилку и нож, будто он сам не знает. Теперь-то Рон все разузнал про Бетси, даже то, из чего она состоит, что скрывает под платьем. И пусть не задается, не учит его жить! О Бетси он все знает. Теперь он наблюдал за Виолеткой, которую посадили, как специально, напротив. Она вертелась в своих кружавчиках, чуть из них не выпрыгивала, надувала губы, показывала

язык. Так и хотелось ухватить за этот язык! Но Рон не такой, он сдержан, воспитан, не опустится до фифочки, не ответит тем же. Гулянье шло под праздничную музыку Статтнера и песни Холмквиста. Гости пили, чинно вели какие-то разговоры, которые не интересовали его. Зануда отец скрипел о своих болячках, а Толботы больше судачили о ценах на оптовых рынках. Все жаловались на дороговизну, ругали правительство. Ну, конечно, речь шла о

погоде. Гости сделали перерыв, вышли из-за столов. Виолетта подошла к Рону, сказала:

– Я хочу с тобой поиграть! – и с громким смехом побежала в сад.

За ней медленно пошел Рон. Виолетка вернулась, схватила его за руку, потянула в сад.

–Быстрее, быстрее ,– шептала она.-Ты еще маленький и ничего не понимаешь!

Под вишнями Виолетка села на траву, разложила широкое платье,

поправила кружавчики, рюшечки, потом внимательно посмотрела на Рона. Он стоял в нерешительности.

–Давай играть так, будто мы взрослые,– предложила Виола.

– А как?

– Ты не знаешь, что делают взрослые, когда остаются одни?

–Не знаю.

–Ложись рядом,– сказала Виола и чуть отодвинулась.

Рон замешкался. Тогда Виолетка приподнялась, дернула его за руку. Он повалился на ее кружавчики и так продолжал лежать молча.

– Ты что? – спросила Виолетта. – Не знаешь?.. Обними меня и целуй! Скорее целуй!

Рон несмело коснулся ее щеки губами.

–Говори мне всякие нежные слова. Ну, говори же, говори! – шептала Виолетта.

Рон молчал, ничего не говорил. Потом он вспомнил, как ласково и необычно поступала Лера. Но то Лера! Виолетка совсем другая, непонятная. Он недавно наблюдал за сестрой Бетси, когда она мылась, ему вдруг захотелось узнать, что представляет собой Виолетка без платья и этих кружавчиков. Он осмелел, приподнял ворох спутанных кружев, оголил ноги. Виолетта перестала дышать.

– Ну, делай, как взрослые! Давай любить друг друга, а то без любви дети будут кривые… Влюбляется не тело, а душа! Ты понял?

– Понял,– произнес Рон.

– Я больше тебя люблю, чем ты меня!

Рон смотрел на нежное тельце, пахнущее детским мылом, и ничего, кроме мальчишеского интереса, не чувствовал. И тут в голове у него закружились, поплыли вишни, цветы, стало вдруг так, как тогда с Лерой. Виолетта передавала свои волнения ему. Букет девчоночьих запахов, смешанных с цветами волновал. Рон казался себе самостоятельным, взрослым. Они вышли из сада, держась за руки.

– Теперь мы с тобой муж и жена – сказала Виолетта.

Вид у них был загадочный и серьезный, словно случилось что-то особенное в их жизни, чего они так долго ждали. Жизнь, казалось, наполнилась для них новым смыслом, счастливыми событиями, постоянным ожиданием чего-то неизвестного, впечатлительно-приятного.

IV

Рон подрастал, мать подумывала уже над тем, куда его определить

после школы, какую бы ему выбрать специальность. В шестнадцать лет он уже прилично рисовал, пробовал создавать картины. И мать решила отдать его на учебу в город Спенсер, где имелась школа художников-фотомастеров, там была приличная студия. Он не возражал, а отцу не было до него дела. Вскоре, перед самыми холодами, она привезла его в студию, показала шефу,

рыжеволосому, опрятно одетому господину. Тот назвал цену за учебу, они договорились.

– Учись, Роня, – сказала Марта на прощание, когда определила его на квартиру своих дальних родственников. Квартирка так себе, без особых удобств. Бабушка Дороти согласилась кормить, стирать, наблюдать за учебой. Комнатку выделила три на четыре метра с одним окном и видом на курятник. Расставаясь, мать даже всплакнула немного. Рон, проводив ee, сел у окна, смотрел во двор, плакал. Немного развеселил его куцехвостый петух оранжево-черного цвета, который то и дело топтал своих подруг одну за другой с большим азартом и умением. Вспомнилась Виолетта, ее грустные , такие далекие, обворожительные, ставшие родными, такие