Когда Надя, наконец, оказалась в костлявых объятиях своей панцирной кровати, спать оставалось не больше четырех часов. Перед тем, как она увязла в черной сонной топи, болотным огоньком мелькнула догадка, кого же ей напоминает Юра. Надя именно так и представляла Холдена Колфилда, когда читала «Над пропастью во ржи»: красная кепка, смеющиеся глаза и миллион удивительных мыслей. «Нет, – думала она, засыпая, – книжка все-таки классная».

Через пару дней Надя перестала отрицать очевидное и честно призналась себе, что влюбилась. Вся огромная, бестолковая любовь, которую она неожиданно испытала в ночь посвящения ко всем сразу и ни к кому конкретно, раскрутила барабан космического «Поля чудес»; стрелка повращалась и остановилась на секторе «Юра Стеклов»; космический Якубович улыбнулся в свои космические усы. «Нет, это не может быть случайностью, – думала Надя, – Юра необыкновенный, почти волшебный, поэтому я и влюбилась в него. Случайно я могла бы запасть и на какого-нибудь Витю». Она не понимала, как остальные могут не намечать волшебства, сопровождавшего каждый Юрин шаг; как они могут стоять с ним рядом, болтать, хором петь на «Огоньках», есть за одним столом – и не осознавать происходящего с ними счастья.

Наде казалось, что еда и сон перестали ее питать; единственным источником энергии стало воображаемое подобие солнечной батареи, которое теперь было установлено в Надином животе и заряжалось от присутствия Юры. Ее любимым временем дня стал тихий час, во время которого парни обычно выходили на спортплощадку поиграть в футбол или в баскет. Сидя на скамейке или лежа на траве, Надя смотрела, как Юра в одних шортах и красной кепке бьет по мячу, или отдает пас, или бросает мяч в корзину, иногда попадая, а иногда нет. Она любовалась его легким и гибким телом и чуть не сходила с ума, когда видела, как после игры он с полотенцем и пакетиком с надписью «NIVEA» идет в летний душ. Однажды, когда он во время очередного баскетбола подбежал попить к скамейке, на которой сидела Надя с другими девчонками, стало заметно, что у него под лопаткой есть белый шрам в виде звездочки. Надя представила, что однажды ему было очень больно, и у нее заныло в животе.

Юра был очень умный. Надя думала бы так, даже если бы не влюбилась в него. Он перешел на третий курс Санкт-Петербургского Технологического института, и Надя не могла представить, какие космические знания о веществе и материи вмещает его голова. Он знал примерно всё, это было очевидно на интеллектуальных играх, которые оказались просто отвечанием на заковыристые вопросы. Юрина вожатская команда с лаконичным названием «Ржи!» каждый раз правильно отвечала почти на всё, а вот команда, в которой была Надя (она называлась «Витя и первачки»), обычно уступала каким-нибудь подозрительно умным детям. «И то, что он учится в Питере, – думала Надя, – это ведь не только про ум, это и про смелость тоже. Нужно быть смелым, чтобы после школы уехать так далеко от родителей в незнакомый город. И не в попсовую Москву, – заключала она, – а в Питер». Впервые она задумалась об этом городе, в котором никогда не была – какой он? На ум пришли слова «загадочный» и «сумрачный». И еще – «Юрин». Мысли о Петербурге уводили ее сознание все дальше по географической карте, куда-то в Венгрию, или в Бельгию, или в Болгарию, и она вспоминала о Кристине. Интересно, может, она тоже влюбилась там в кого-нибудь? Надя подумывала написать ей во «Вконтакте», но через ее телефон старой модели не получалось выйти в интернет. Можно было попросить у Вити айфон или договориться с Олей посидеть за штабным компьютером, но не хотелось заморачиваться.

Конечно, он обращал на нее внимание. Он всегда помогал, если им случалось дежурить вместе в столовой. Поварихи почему-то не давали сначала расставить по столам пустые стаканы, а потом уже налить в них компот или чай (вкус у столовских напитков был примерно одинаковый), – они заставляли таскать тяжеленные подносы с наполненными стаканами. Юра сразу брал подносы за Надин отряд, а потом за свой, его даже не нужно было просить. Иногда по вечерам он оставлял Олежку, с которым они работали вместе, одного укладывать детей спать и приходил к ним в корпус поболтать. А на всех вожатских пьянках, если Юра брал гитару, он непременно обращался к Наде: «Ну что, про оленя?», – наполняя ее внутреннюю батарею колоссальным количеством тепла. Но все эти маленькие события, хоть и служа Наде необходимым топливом, все же оставляли ее на зыбкой почве предположений и сомнений. В общем-то, ей и там нравилось стоять, ведь оттуда так отчетливо было видно ярко-зеленое футбольное поле, по которому бежал улыбающийся Юра в красной кепке и синих шортах.

Однажды, дня за четыре до конца сезона, Надя задержалась после вечерней планерки, сдавая Оле журнал осмотра на укусы клеща. По инструкции, вожатые должны были чуть ли не три раза в день осматривать детей во всех сокровенных местах – конечно же, так никто не делал, все просто заполняли журналы подписями на случай внезапной проверки СЭС. Оля была в сентиментальном настроении; едва взглянув на нарциссическую череду автографов, она неожиданно начала расхваливать Надю, их с Витей блестящий тандем и то, как здорово им удалось сработаться. «А в Пятом отряде, представляешь, – поделилась она, – Ира и Сережа друг друга, оказывается, терпеть не могут! И я узнала об этом только сейчас! Понятно, почему их беспонтовые «Ньютончики» всегда на последнем месте! Потому что не может быть хорошего отряда, когда вожатые не друзья!» У Нади, наоборот, настроение не было сентиментальным: за весь день она в первый раз увидела Юру только сейчас, на планерке, и то он сидел, закрыв лицо кепкой, изображая благородную непроницаемость. Поэтому она раздраженно ответила Оле, что ничего не знает ни про какую дружбу и сама тоже не в восторге от Вити. Эти слова привели Олю в белую ярость; она вскочила со стула и вплотную подошла к Наде, впустив ее в облако своего запаха. Это была смесь хорошей туалетной воды «Lacoste» и говняных сигарет типа «Вайсрой» или, наоборот, дорогого «Парламента» и мыльной подделки под «Lacoste». Оля начала орать что-то про свой идеальный вожатский коллектив, в котором не бывает конфликтов, и про то, что не рассказывать ей о проблемах и дискомфорте значит поступать, как предатель. Надя собралась ответить, что наибольшей проблемой за весь сезон стал для нее этот разговор, спасибо большое, но ее опередила реплика с другого конца пустого штаба – унылого холодного помещения с неизменно высокой концентрацией комаров. «Оль, ты извини, я за вчера так ни разу и не посрал, и у меня теперь такой дискомфорт. Прости, что сразу не сказал, но я не предатель, честно!» – это был Юра, его кепка лежала рядом с ним на столе, демонстрируя примятые кудряшки. Надя замерла, в животе и в голове сразу стало горячо: неужели он тоже задержался после планерки, а она его даже не заметила? Оля тоже замерла; секунду она смотрела на Юру, как будто впервые его увидела, а потом неожиданно расхохоталась.

Она хохотала так, как будто долго смотрела на что-то безумно смешное, но сдерживалась, а потом наконец-то у нее появилась возможность хорошенько поржать. Надя сразу вспомнила, как в седьмом классе делала на биологии доклад про фикус, а Кристина незаметно для учительницы показывала ей всякие рожи, передразнивая одноклассников. Надя до сих пор не забыла это чувство, когда смех распухал внутри нее, как дрожжевое тесто, а она давила его и невозмутимо рассказывала про свой фикус. Когда, наконец, учительница поставила ей «четверку» и отпустила на место, Надя тонюсеньким голосом, обозначавшим предел ее возможностей, попросилась выйти, выбежала из класса, с трудом добежала до туалета и там бесконечно долго выпускала накопившийся смех. Она так безумно не смеялась ни до, ни после этого; в какой-то момент ей вообще уже перестало быть смешно, а смех все не прекращался; она даже испугалась, что так и задохнется в туалете, среди пошарпанного кафеля, и эта мысль породила новые пузыри дикого смеха. У Оли сейчас был подобный припадок; Надя недоумевала, где и когда их жесткая старшая вожатая успела накопить столько смеха. Оля кое-как смогла выдавить: «Ребят, простите, у меня бывает», – имея в виду то ли этот хохот, то ли предшествовавшую ему вспышку гнева. Надя посмотрела на Юру – он, уже в кепке, кивнул в сторону двери, как бы приглашая выйти с ним; и снова накатило тепло, и Оля с ее нелепыми эмоциями уже не волновала, моментально став частью прошлого, наравне с фикусом, школьным туалетом и дрожжевым смехом.