Старенький лифт предсказуемо не работал из-за того, что электричество до сих пор не дали, поэтому пришлось подниматься пешком. Я включил телефонный фонарик и преодолел три лестничных пролёта, пропахших сигаретным дымом, мусором и чем-то тухлым. Остановился же только у двери, обшитой деревянными рейками. Я пару секунд помялся возле неё, а затем негромко постучал. Не люблю лишний раз привлекать внимание местных жителей. Вот чуют они во мне что-то инородное.
За дверью раздались шаги, а потом она немного приоткрылась. В щель стала видна симпатичная рыжая девушка в клетчатом халате и мягких тапочках. Она держала в руке тарелочку с голубой каёмочкой. В центре плошки стояла зажжённая свеча.
Карие глаза Веры изумлённо распахнулись, а алые губки выдохнули:
– Роб? Ты как тут оказался?
– Ты знаешь, я в душе немного мотылёк. Гляжу, свет… ну, а дальше инстинкт привёл меня сюда.
– Теперь понятно как тебя Машка захомутала, – ехидно сказала девушка, поправив чёлку. – Чего пришёл-то?
– Так я же давно обещался зайти. Вот и выгадал момент, – расплылся я в своей самой обаятельной улыбке.
– Ну, проходи, – усмехнулась она, то ли поверив, то ли нет.
Я проскользнул мимо неё и снял кроссовки. Вера в это время заперла дверь, а затем провела меня через короткий коридор и мы оказались именно там, куда я и хотел попасть – на её кухне. Тут царствовал домашний уют и насыщенный аромат какой-то выпечки. У меня аж в животе квакнуло.
Девушка услышала и насмешливо бросила, поставив свечу на стол, накрытый клеёнкой:
– Не кормит тебя твоя фифочка?
– Да она же красивая, – вяло махнул я рукой, глядя на неё голодными глазами.
– Так чего же ты с ней встречаешься?
– Да она же красивая, – с другой интонацией повторил я и присел на скрипнувшую табуретку.
– Чай с пирожками будешь? Как раз напекла перед тем, как свет выключили. Да и чайник ещё горячий.
– Буду, – истово закивал я головой, внутренне поставив себе лайк: операция прошла как по нотам. Второй Суворов, не иначе.
Тем временем Вера перешла от слов к делу и засуетилась на крохотной кухоньке, где места едва хватало для двух человек. Я принялся наблюдать за ней, слыша стук дождевых капель о стекло и тихую музыку, льющуюся из телефона, лежащего на холодильнике советских времён.
Вера была невысокого роста и ладно скроенной. Все её движения и жесты казались какими-то до предела естественными и не наигранными: мимолётная улыбка на полных губах, секундный прищур и даже то, как она морщила аккуратный носик, выглядело очень мило и не фальшиво.
Пока я разглядывал её, девушка уже успела поставить на стол пластиковый тазик с пирожками, кружку с чаем и коробку рафинада.
– Налетай, – весело сказала Вера, указав на выпечку.
Дважды меня просить не надо было: я мигом стал пожирать пирожки, запивая их сладким чаем.
– Эвоно как ты оголодал, – удивилась она, сев напротив меня с маленькой чашкой в руке.
– Настоящий мужик всегда хочет есть, – вспомнил я слова одного парня из местного кафе. – Кстати, потрясающие пирожки.
– Это да, – без стеснения согласилась девушка, убрав с рукава халата какую-то соринку, после чего выстрелила целой очередью вопросов: – Какие новости? Где был? Как там твой друг?
– Ну, из новостей… Вот за ноутбуком сегодня в центр ездил. Старый совсем тормозом стал, – принялся отвечать я, проглатывая по половине пирожка зараз. – А о котором друге ты говоришь?
– О Петре, – усмехнулась она, будто у неё были какие-то мысли на его счёт. В груди шевельнулось что-то вроде ревности.
– Так мы с ним друзья? – удивился я, нарочито широко открыв глаза. – Не знал. Надо будет записать.
– Я к чему спрашиваю… Он сейчас с кем-нибудь встречается? – проговорила Вера, глядя на меня поверх чашки, которую держала обеими руками. В её глазах отражалось пламя свечи.
– Ну он живёт с женщиной, – протянул я, следя за реакцией девушки. – Мамой её называет.
– Отлично, – повеселела она, победно глотнув ароматный напиток, а потом живо добавила, играя ямочками на щеках: – У меня подруга освободилась. Ты её не знаешь. Думаю вот познакомить с ним.
– Хм… ну хоть какое-то развлечение, – озорно произнёс я, а затем наткнулся на её пронзительный взгляд и скомкано промычал: – Хорошая, вообще-то, мысль.
– А то, – широко улыбнулась Вера, брызжа тёплыми эмоциями.
– Слушай, я побегу, наверное, а то ещё столько дел.
Девушка выразительно посмотрела на пирожки, затем на опустевшую кружку, в которой был чай, а следом её взгляд переместился на часы с кукушкой. Кажется, она что-то начала подозревать, но вслух своих мыслей не высказала, а произнесла совсем другое:
– Ладно, иди. И как-нибудь аккуратненько спросили у Пети, что он думает о Лиде Егорьевой. Он её знает.
– Всё сделаю в лучшем виде, – пылко заявил я, поднявшись с табуретки.
Девушка кивнула и проводила меня до двери. Потом я спустился по лестнице и забрался в машину. Дождь к этому времени уже прекратился. Я завёл автомобиль и поехал восвояси.
Через пару минут ожили окна домов и городские фонари. Они принялись освещать переполненные мусорные баки, потрескавшиеся фасады и бродячих собак, опасливо выбиравшихся из подтопленных подвалов.
Я стал не так тщательно следить за дорогой, которая вела меня в центр города. Моё жильё находилось именно там, в престижном по местным меркам доме. Все мои соседи сплошь владели ларьками с шаурмой, пекарнями, продуктовыми магазинчиками и прочим мелким бизнесом. Квартирка у меня была своя: всё, что осталось от былого богатства.
Некоторое время назад батя дал мне денег и отправил сюда, пока решал вопросы в столице. На той неделе суд принял окончательное решение: пять лет в колонии общего режима. Дело было сфабрикованным и созданным лишь для того, чтобы отобрать весь его бизнес и заблокировать счета. Батя, кстати, ярый любитель всего французского, просто перешёл дорогу не тому человеку, поэтому оказался за решёткой. Такой фортель судьбы предсказуемо ударил по всей семье. Я из-за этого завяз в глухой провинции, сестра осталась без денег, а мать подала на развод, и сейчас строит отношения с бывшим другом отца где-то в Испании.
Пока я был погружен в невесёлые мысли, то успел въехать в свой двор, после чего умудрился припарковать машину недалеко от подъезда. Затем проник в него и стал в одиночестве подниматься на лифте, держа в руках коробку с ноутбуком.
Зеркало, установленное на одной из стен лифта, отражало высокого хмурого парня с короткой стрижкой. Всё знакомые говорили, что я похож на мать: те же голубые глаза, тонкие аристократичные черты лица и даже цвет волос был как у неё – светло-русый. Мелькнуло мимолётное желание разбить своё отражение. Я уже два месяца не разговаривал с матерью, и, видимо, её это устраивало, а ведь раньше она называла меня своим барином. У неё была крепкая уверенность в том, что она из древнего боярского рода, который чуть ли не к Рюрику восходит. Основывалась же её уверенность на том, что моя покойная бабушка говорила, что у нас через поколение передается очень похожее отклонение, связанное с глазами, которое есть у некоторых членов нашего древнего рода. Заключалось же оно в том, что у человека прямо с рождения на одной радужке имелись две черные точки, а на другой – ещё одно ровно такое же пятнышко. И надо же такому произойти, что я родился именно с таким отклонением, которое было у деда, погибшего при загадочных обстоятельствах в сибирской глуши. Тут же все сказки бабушки стали явью: ну для матери, а не для меня, немного знакомого с генетикой.
Наверное, ещё стоит упомянуть, что жить эти точки мне не мешали, а скорее наоборот – они помогли мне стать маминым любимчиком, ведь у Софи их не было.
Тут лифт остановился и выплюнул меня на шестом этаже. Я достал ключ, вставил его в замок и провернул несколько раз, после чего открыл дверь и насторожился. В коридоре пахло жареной картошкой, а в кухне горел свет. Кто бы это мог быть? Я растерянно замер. В этот миг из кухни вышел одноглазый кот серо-чёрной расцветки.
