Старик умолк и призадумался.

Бросив на Сондру несколько озадаченный взгляд, Беннон пробормотал:

– Пожалуй, сегодня старик настроен на философский лад.

– Я это заметила, – ответила Сондра, остановив на Бенноне долгий взгляд своих темных глаз. Он никогда не мог понять, что таится в ее взгляде, что она думает, когда так смотрит на него. Чувство недосказанности не покидало его даже в минуты их наибольшей близости.

Он, в свою очередь, посмотрел на Сондру, на ее платиновые волосы, гладко откинутые со лба, строгую линию губ, которые так страстно отзывались на каждое его прикосновение.

Когда он думал о своем будущем, а это случалось, в нем незримо присутствовала Сондра. Плавные движения ее рук, характерные легкие пожатия ее плеч придавали ей особую нежность. Она никогда ни о чем его не просила, не ставила ему никаких условий. Она просто была рядом, спокойная и ждущая.

В гардеробе Беннон помог Сондре снять шубку из канадского бобра и, спрятав в карман ее номерок, провел ее в бальный зал.

Кит и Джон раскланивались направо и налево, переходили от одной группки знакомых к другой, пробивались сквозь плотную толпу гостей, небрежно демонстрирующих творения модных домов Сен-Лорана, Унгаро, Лакруа, и, совершая непременный ритуал рукопожатий, легких касаний щекой, заменяющих ныне в свете привычные поцелуи, задерживались на мгновение то тут, то там и, скользя дальше, небрежно посылали воздушные поцелуи или просто взмах рукой. Покончив с этим обрядом, Джон отвел Кит туда, где она могла наконец передохнуть и, отставив недопитый бокал с потерявшим вкус шампанским, заменить его новым. До нее все еще долетали обрывки разговоров о модном курорте, пластической операции, загрязнении среды, пользе свежего воздуха, объединении двух Германий и разделе Канады.

– Это безумие какое-то, – тихо проговорила она, отпив глоток шампанского.

– Ты о чем? – удивленно поднял брови Джон.

– О чем они говорят и зачем? Сначала они боялись, что японцы скупят всю Америку, лет десять назад их пугали страны ОПЭК[2] и арабские шейхи, теперь они, кажется, боятся немцев.

– Совершенно верно.

– Надеюсь, он уже привык, – вдруг сказала Кит, глядя на пианиста, усаживающегося за рояль, и других музыкантов, готовящих инструменты.

– Кто?

– Пианист. Ведь его никто не слушает.

– Попробуй он только умолкнуть, как сразу все услышат.

– Возможно, – Кит улыбнулась. Ее внимание уже привлекла опоздавшая пара, только что вошедшая в зал. Она сразу же узнала лысеющего, с жестким взглядом магната с Уолл-стрит. – Это Саймон Ренквист, не так ли? А эта блондинка, его дочь?

– Подружка.

– Но ей не более девятнадцати! – Поднеся бокал к губам, Кит следила за парой, глядя поверх края бокала. Между ними тридцать лет разницы, не меньше, подумала она. – Что их может объединить, черт возьми?

– Не будь смешной! – Джон посмотрел на нее долгим взглядом.

– Я не притворяюсь, поверь. – Но Кит самой стало смешно от нелепости своего вопроса.

А Джон, улыбаясь, уже поднял бокал в ответ на приветствие Джека Николсона, а затем отпил шампанского.

– Чертовски хочется выкурить сигарету, – пробормотал он, отлично зная, что это невозможно, ибо в зале никто не курил.

– Чтобы заработать рак? Не испытывай судьбу, Джон. – Кит посмотрела на него с упреком. – Лично мне чертовски хочется есть.

– Нет ничего проще, – воскликнул Джон и поманил одного из официантов с подносом на поднятой руке.

– Леди голодна, – сказал он, указав на Кит.

– Мадам. – Загорелый малый протянул ей блюдо с бутербродами и блинчиками с икрой.

Кит колебалась.

– Господи, почему мамаши твердят нам, что в перчатках есть не полагается?

Джон молча выбрал для Кит блинчик с икрой и поднес к ее рту. Глаза его озорно светились, он с явным удовольствием предвкушал все, что будет дальше. Кит послушно открыла рот, собираясь откусить кусочек, но весь блин вдруг оказался у нее во рту. И хотя ей тоже было смешно, она испугалась, что шутка может окончиться плохо. С трудом она все же проглотила едва пережеванный блинчик.

– Это плохая шутка, – все еще смеясь, вытерла она уголки рта салфеткой.

– Зато было чертовски вкусно, не так ли? – улыбался Джон.

– М-м, восхитительно, – согласилась Кит, облизывая губы. – Настоящая, зернистая, без обмана.

– На губах осталась икринка.

– Где? – Она снова провела языком по губам, но Джон остановил ее.

– Постой, я сниму сам.

Она невольно приблизила к нему лицо и в ту же секунду почувствовала на губах прикосновение его языка. Он бережно слизнул с ее губ икринку. Кит застыла от неожиданности и странного оцепенения.

– Эй, Тревис, не дело целоваться на публике, – вдруг раздался мужской голос. Джон отпрянул, но не оглянулся, а с удовольствием смотрел на зардевшееся, растерянное лицо Кит. Наконец он обернулся к стоящему рядом Тони Эйкинсу, шалопаю и гуляке.

– Иногда, Тони, бывают моменты, когда соблазн слишком велик, – сдержанно улыбнувшись, ответил нерастерявшийся Джон.

– Ай-я-яй, Джонни, ты цитируешь меня, мой друг. – Саркастическая улыбка Тони немедленно сошла с его лица, когда его взгляд остановился на смущенной Кит.

– Не хочешь ли ты сказать, Джон, что это прелестное создание – новая звезда твоего фильма? Я кое-что читал об этом в газетах. Кит Мастерс, не так ли?

– Вы не ошиблись, она самая, – придя в себя, подтвердила Кит. Джон промолчал.

– Охотно верю. – Тони взял ее руку и, склонив голову, коснулся губами ее ладони в перчатке. – Новая звезда на голливудском небосклоне.

– Вы мне льстите, мистер... – Кит осторожно, но решительно высвободила руку.

– Эйкинс. Мистер Эйкинс.

– А где Меделин? – быстро спросил Джон. Но Тони, мельком взглянув на него, перевел свой взгляд на Кит.

– Он говорит о Меделине Сен-Джеймс. Вы слышали о ней, я уверен.

– Да. – Кит знала, что речь идет о внучке миллиардера и единственной наследнице семейства Хофстед.

– Так вот, я – один из предметов ее багажа, – пояснил Эйкинс. – Мисс Сен-Джеймс сегодня пожаловала в Аспен с четырьмя сундуками, пятью чемоданами и Тони Эйкинсом в придачу.

Кит не смогла удержаться от смеха.

– Я не верю, что все обстоит именно так.

– Но это действительно так, – настаивал Тони, улыбаясь все шире. – Но я не жалуюсь, поверьте. Мне, пожалуй, даже нравится находиться на ее содержании. Как иначе мог бы я попасть на этот бал и другие, подобные ему, а?

Кит не знала, шутит ли он или говорит серьезно.

– Вы невозможны.

– Да, я такой, но я не жалуюсь, – ответил тот не задумываясь. – Скажите, вас никто не предупреждал об этом золотом мальчике, баловне судьбы? – Он, не стесняясь, указал на Джона. – О его романах с партнершами ходят легенды. Иногда я думаю, чем это объяснить? Удобством непосредственной близости, целесообразностью?

– А может быть, просто хорошим вкусом, – парировала Кит.

– Вы находчивы, остры на язык, моя дорогая, – одобрительно кивнул Тони, удивленно округлив глаза. – Возможно, Голливуд и оценит вас.

– Кому ты продаешь свой товар на сей раз? – не выдержал Джон и, повернувшись к Кит, пояснил: – Тони – это тот самый «надежный источник», на который всегда ссылаются разного рода бульварные издания. Это приносит ему неплохой дополнительный доход, помимо прочего.

– Собирать слухи и сплетни – дело неблагородное, согласен. Но кому-то же нужно этим заниматься, – невозмутимо ответил Тони, продолжая улыбаться. Слова Джона ничуть не задели его. – К тому же за это хорошо платят.

Кит пыталась скрыть то почти шоковое впечатление, которое произвел на нее откровенный цинизм Тони Эйкинса. Восемь лет пребывания в Голливуде не закалили ее настолько, чтобы отнестись к этому как к остроумной шутке.

– Джон, дорогой, – пропела внезапно появившаяся Меделин Сен-Джеймс, сверкающее видение в серебряной парче, и чмокнула воздух у щеки Джона Тревиса, стараясь повернуться своей лучшей стороной к оказавшемуся поблизости фоторепортеру. – Как ты? Мы не виделись вечность. Дай вспомнить, когда это было, – сказала она, отступив и глядя на Джона. – А, вспомнила, на теннисном матче, помнишь? Господи, прошло целых два года!