У нас на Геене все девушки красавицы с короткими ногами.

  А у парней, наоборот, должны быть длинные стройные ноги, - капрал Штольц облизнул губы.

  Я поняла, почему капрал Штольц был так щедр на новые ботинки для меня и для Бонни.

  Он, в отличие от нас, был уверен, что ботинки на высокой подошве никому из девушек не нужны, потому что безобразно удлиняют ноги, и, по его мнению, уродуют нас.

  - Очень хорошо, что капрал Штольц дурак, а мы не дуры, - за дверью Бонни прошептала мне.

  Она даже не стала дожидаться, пока мы удалимся от склада на приличное расстояние. - У меня никогда не было столь шикарных ботинок - лакированные, белые, на четырех инчах подошвы.

  Мечта сбылась. - Бонни не отводила взгляда от своих ботинок. - Джейн, ты умница, что догадалась дать капралу взятку.

  - У нас не было другого выбора, - я тоже рассматривала с величайшим удовольствием ботинки. - Деньги нам в армии не понадобились бы.

  Пришлось бы их сдать под расписку, а дальше - сама понимаешь, они бы исчезли в недрах имперской канцелярии.

  - Я буду в этих ботинках спать, чтобы их не украли, - Бонни прошептала с благоговением. - Я в детстве мечтала о сандаликах - мечта выше, чем у Императора.

  Однажды, я с отцом случайно попала в обувной бутик.

  Отец в тот день перебрал медовухи, поэтому вместо хлебного магазина вечером, когда основные распродажи, потому что хлеб чёрствый, мы оказались в обувном бутике.

  Мой папа никак не мог понять, почему хлеб похож на обувь.

  И в бутике я увидела сандалики - розовые с бантиком.

  Мне было шесть лет, и никогда я не носила обувь.

  Летом бегала босиком - резала ноги на стекляшках и обжигала на свежем залитом горячем асфальте.

  В другие времена года вместо обуви мои родители обвязывали мои ноги тряпками - удобно, практично, дешево.

  - Папа, я понимаю, что никогда не увижу счастья, потому что родилась в семье нищих авиаконструктора и директора банка, - я разрыдалась в магазине. - Но розовые сандалики могут перевернуть всю мою жизнь.

  Подари мне на день рождения - не на восемнадцатилетие, не на шестнадцатилетие, не на четырендцатилетие, а на семь лет - розовые сандалики с розочкой.

  - Дочка моя, Бонни, - отец растрогался, стал серьёзным, похожим на трезвого. - Прости, что мы с мамой - нищие авиаконструктор и директор банка, а не богатые сантехник и укладчица рельсов и шпал.

  Знаешь, я обещаю, что к твоему дню рождения будут у тебя розовые сандалики с розочкой. - Папа пообещал и крепко-крепко поцеловал - думал, что меня целует - но поцеловал продавщицу из бутика.

  Я от счастья летела домой и горела до самого дня рождения.

  Каждый день я спрашивала у отца, который сидел, сгорбившись над схемами самолетов:

  - Папа, ты точно копишь деньги мне на розовые сандалики?

  Не пропил их еще?

  - Не пропил, - отец смешно морщил нос, подходил к дырке в полу, извлекал из тайника мешочек и показывал мне монетки, которые неуклонно прибывали.

  И к моему дню рождения должна была набраться нужная сумма на розовые сандалики.

  Я чуть не умерла от волнения, когда мы, наконец, отправились торжественно в обувной бутик.

  Я запомнила толстые каменые стены бутика, вырубленного в скале, узкие окна с мозаикой, похожие на окна тюрьмы, огромную комнату с тяжелой стариной мебелью с древнего кладбища.

  При входе в бутик стоял таз с водой; я вымыла ноги с мылом, прежде, чем дотронулась до сандаликов.

  - Нэнси, примеряй сандалики, а я пока поговорю с продавщицей о тенденциях современной детской обуви, - отец, как всегда напился, потому что волновался из-за своей непрестижной работы и маленькой зарплаты.

  Я примеряла разные сандалики, они все мне казались одного размера - я взяла бы любые: и маленькие, и большие.

  - Папа, мы берем эти миленькие сандалики, - я с радостным детским воплем побежала к отцу.

  И застыла, словно увязла, будто попала ногами в жидкий бетон.

  - Моя дорогая Жильберта, - очки отца запотели.

  Он пытался ухватить продавщицу обуви за грудь. - Стань моей любовницей на час.

  Деньги у меня есть! - Отец потрясал мешочком, в котором звенели монетки, скопленные на мои сандалики.

  Продавщица обуви хохотала, увертывалась от потных рук пьяного отца.

  Я превратилась в глиняную амфору - потому что все поняла.

  Не видать мне сандаликов розовеньких с розочкой, потому что отец отдаст деньги продавщице за один только поцелуй.

  Я спокойно сняла сандалики, отнесла на полку и ждала, когда представление закончится.

  - Я тебе потом еще принесу много денег, - мой отец передал мешочек с монетками продавщице. - Жильберта, у меня очень много денег, я несметно богатый! - Отец пьяно захохотал и хватал руками воздух.

  - Вот, когда принесешь много денег, тогда я подумаю над твоим предложением, - продавщица Жильберта спрятала деньги в корзинку.

  Я не осуждала и не осуждаю отца, потому что его люблю.