Сегодня лицо вошедшего в кабинет капитана выражало крайнюю степень раздражения.

– Ну, и какого черта вы уговорили руководство объединить дела?

– Никого я не уговаривала. Начальство без моих советов разобралось и решило, что это уже серия, к тому же – они родственники. И вообще – почему вы врываетесь в кабинет и даже не потрудились поздороваться?

– Побегали бы с мое, – огрызнулся Двигунов, усаживаясь на стул для посетителей.

– И как результат? – поинтересовалась Полина, машинально раскладывая перед собой фотографии.

– Эти два убийства никак между собой не связаны, – пробормотал оперативник, метнув в Полину недобрый взгляд. – Вечно вам больше всех надо. Два абсолютно разных дела.

– Да? А поза, в которой нашли оба трупа? А кубики в карманах? А родственные связи?

– Ну, вы серьезно думаете, что у нас завелся маньяк? В нашем-то болоте?

– Вадим Григорьевич, вы препираетесь со мной из принципа? Или потому, что я женщина, а вы считаете, что это мешает мне быть хорошим следователем? – прищурилась Полина.

Двигунов поднял голову от блокнота, в котором что-то чертил карандашом, и непонимающе посмотрел на нее.

– В каком смысле?

– В таком. Мы с вами работаем не впервые, и вы постоянно стараетесь игнорировать мои указания, не слушаете доводов, не принимаете моих версий. Я спросила у коллег – точно так же вы ведете себя со всеми женщинами-следователями, тогда как с мужчинами у вас всегда полное взаимопонимание.

– Не поленились, значит, справки навести?

– Не поленилась, – подтвердила Полина. – Как не поленюсь попросить начальство, чтобы вас к моим делам не привлекали.

– Гонор демонстрируете, Полина Дмитриевна?

– Нет. Просто хочу нормально, продуктивно работать, а не тратить время на никому не нужные свары. Если я говорю, что вижу серию в этих убийствах, то вы стараетесь найти мне доказательства либо моей правоты, либо моих заблуждений. А если не согласны – то передайте это дело тому сотруднику, которому не мешает работать мой пол.

Двигунов смотрел на нее, слегка даже приоткрыв рот от неожиданности. Он действительно не любил работать с женщинами-следователями, но никому из них прежде не приходило в голову поговорить с ним об этом. А Каргополова сделала это сразу, как только заподозрила пренебрежение к своим распоряжениям. И Двигунов вдруг подумал, что уже одно это – то, что не стала за спиной шептаться, а в глаза сказала – мол, не нравится – так и вали с дела, – вполне достойно его уважения.

– Знаете, Полина Дмитриевна, вы, кажется, не так поняли мои слова. Или я выразился не точно. Связь между убийствами, безусловно, налицо, а вот между жертвами… – он почесал начавший лысеть затылок. – Совершенно разные люди, никаких точек соприкосновения. Молодая девушка и мужчина средних лет… ну, дядя и племянница… но я так понял, что они не особенно близко общались – он почти маргинал, не работал, выпивал, а она – благополучная студентка.

– А вы думаете, что в серии всегда есть связь между жертвами?

– Ну, как правило…

– Возможно, мы имеем дело с человеком, для которого единственная цель – убить, – задумчиво протянула Полина, глядя на лежащий перед ней снимок с изображенным кубиком. На его гранях была буква «И».

– Убийство ради убийства?

– Да. А чтобы о нем заговорили, он маскирует это под серию, подбрасывает кубики – имитирует почерк.

– Может, в конце соберем слово? – невесело пошутил Двигунов, тоже бросив взгляд на снимок. – Уже есть «И» и «С». Остается надеяться, что мы успеем поймать его раньше, чем он сложит слово «искупление», например.

– Что-то мне совсем не смешно…

– Да и мне не весело, Полина Дмитриевна. Не представляю даже, за что зацепиться. Связи убитых сейчас отрабатываем, но пока никаких пересечений, кроме родства. Но отец убитой категорически заявил, что и сам видел своего брата в последний раз около полугода назад, а уж дочь точно с дядей в кустах не бражничала.

– Мне кажется, еще рано делать выводы. Давайте попробуем понять, почему именно эти люди. И еще… мне не дают покоя эти кубики, я все утро верчу снимки…

– Я их осмотрел, – сказал Двигунов, перелистывая странички блокнота в поисках нужной записи. – А, вот. В общем, кубики эти явно не современные, не из тех, что сейчас выпускают. Надо бы экспертизу назначить – вдруг что-то поймем.

– А с чего вы решили, что они не современные?

– Сколько лет вашей дочери? – вдруг спросил Двигунов, и Полина немного растерялась.

– Девять… а что?

– А то, что таких игрушек вы ей уже давно не покупаете. Но даже когда покупали, то вряд ли могли найти кубики из настоящего дерева. Сейчас же кругом пластик, а это – куски древесины, цельные, как в советское время делали. У меня такие были – от отца бабушка сохранила. На древесину наклеены бумажные картинки, у которых края быстро обтрепывались, но зато такие кубики вполне безопасны для детей, – объяснил Двигунов. – Так что наши игрушки – как раз из тех времен, когда на детях не экономили.

– И о чем это говорит?

– Пока не знаю. Но чувствую, что тут может быть какое-то послание. Давайте от экспертов отчета дождемся – вдруг я прав?

Полина посмотрела на Двигунова с уважением и впервые подумала, что он не так уж плох, как пытается казаться. Во всяком случае, голова у него работает как надо.

Батарея ноутбука совершенно разрядилась. Борис застонал – зарядное устройство осталось в машине, а спускаться с седьмого этажа пешком, а потом возвращаться обратно совершенно не хотелось.

«Кто придумал ремонтировать оба лифта сразу? – раздраженно подумал Борис, глядя в окно и мечтая оказаться сейчас где угодно, только не в редакции. – А может, ну ее, статью эту? Завтра допишу…»

Он уже закрыл погасший ноутбук и даже выдумал благовидный предлог, под которым сможет исчезнуть из редакции на остаток дня, принялся наводить порядок на столе, но тут в кабинет буквально вломилась секретарша главного редактора:

– Борька, тебя шеф требует срочно!

– Зачем? – поморщился Борис, чувствуя, что план побега срывается.

– Хочет, чтобы ты срочно метнулся в Хмелевск и попытался поговорить со следователем, который ведет дела об убийствах в парках.

Пальцы Бориса, сжимавшие карандаш, дрогнули:

– Что?

– Ну, Боря! – заканючила секретарша. – Пожалуйста! Он велел, чтоб через две минуты…

Борис бросил карандаш на стол и поднялся:

– Все, не ной. Иду я.

Кабинет главреда находился на восьмом этаже, в самом конце длинного коридора. В эту часть здания сотрудники редакции всегда ходили с неохотой, «как на расстрел», по меткому определению одного из журналистов – гулкий полутемный коридор напоминал дорогу к месту казни, а кабинет главреда между собой так и называли «расстрельной». Характер у главреда был тот еще…

Секретарша резво обогнала Бориса и успела заскочить в приемную раньше, плюхнулась за стол и нажала кнопку интеркома:

– Николай Николаевич, здесь Нифонтов.

– Пусть заходит, – прорычало устройство.

Борис зажмурился на секунду, несколько раз сжал и снова разжал кулаки и, наконец, толкнул массивную дверь.

Главред стоял у большого окна, заложив руки за спину, и покачивался с пяток на носки, рассматривая что-то на улице.

– Николай Николаевич, вызывали?

– Вызывал, – не поворачиваясь, пробасил главред. Его грубый голос никак не вязался с довольно субтильной невысокой фигуркой и вызывал диссонанс у всякого, кто видел Ник Ника, как за глаза звали его сотрудники, впервые. – Ты, Боря, чем сейчас занят?

– Готовлю статью о коррупции в региональных филиалах столичных вузов.

– Это потерпит, – решительно отрезал главред. – Срочно нужен материал по серийному убийце из Хмелевска.

– А почему я?

– Ну, а кто еще? – вздохнул Николай Николаевич, отрываясь от созерцания улицы. – Ты, Боренька, у меня сейчас самый рейтинговый журналист, к тому же был ведь там недавно, значит, город мало-мальски видел, тебе и карты, как говорится, в руки.