Хотя многие, кто его знал, считали Фила довольно бестолковым во всем, что не касалось компьютера или тягания железа в спортзале, он частенько был способен на нестандартные озарения. За один день Фил сделал довольно убедительный сайт несуществующего благотворительного фонда и даже напечатал несколько солидных визиток, после чего Габриэль от имени фонда оплатил Софи хорошую палату и надлежащий уход в клинике.

Габриэль протянул руку и потрогал лобик Софи, затем наклонился и прислушался к дыханию. Не верилось, что она сейчас находится в травматической коме и подключена к системе искусственного жизнеобеспечения. Казалось, что девочка сладко спит и поэтому нельзя шуметь, чтобы не разбудить ее. Габриэль сидел неподвижно, потом наклонился и стал пристально вглядываться в лицо девочки, пытаясь уловить мельчайшее движение ресниц. Вскоре глаза защипало от напряжения, он откинулся на спинку, закрыл глаза и провалился в дремоту.

Девочка открывает глаза, поворачивает голову и смотрит прямо на него, спокойно и серьезно. Он чувствует ее взгляд, но боится посмотреть ей в глаза. «Интересно, какого цвета ее глаза? – думает он. – Мне нужно это знать».

«А какого цвета были глаза у твоей неродившейся дочери?» – раздается откуда-то голос Марии.

«Что ты тут делаешь?» – Габриэль смотрит вокруг, но ничего не видит без очков. – Мы же давно расстались, оставь меня в покое, не мучай. Уходи, прошу тебя!». Но она не уходит, шепчет ему прямо в ухо: «Кстати, ты ведь помнишь, мы ведь тоже собирались ее назвать Софией, в честь твоей любимой бабушки. Но ты прикончил нашу малышку. И это не я тебя мучаю, а твоя совесть». Габриэль отмахивается от назойливого голоса, почти кричит: «Не смей больше так говорить! У тебя был обыкновенный выкидыш!»

Габриэль в отчаянии закрыл уши ладонями и проснулся так же внезапно, как и уснул. В палате все было по-прежнему. В изголовье кровати лежал плюшевый львенок, потрепанная оранжевая грива ярким пятном выделялась на фоне белой подушки. В ногах, на темно-синем одеяле лежала открытая книга. Он взял ее в руки.

«…и сейчас же все, кого коснулась волшебная палочка феи, заснули. Заснули ровно на сто лет, чтобы проснуться вместе со своей хозяйкой и служить ей, как служили прежде. Заснули даже куропатки и фазаны, которые поджаривались на огне. Заснул вертел, на котором они вертелись. Заснул огонь, который их поджаривал».

Он почувствовал в горле сухой комок и стал перелистывать дальше, чтобы добраться до счастливого конца.

«Принцесса проснулась, открыла глаза и взглянула на своего избавителя.

– Ах, это вы, принц? – сказала она. – Наконец-то! Долго же вы заставили себя ждать!..»

Слез не было, и все же Габриэль беззвучно плакал, грудь и плечи непроизвольно сотрясались. Через некоторое время это прошло, и он почувствовал облегчение. Встав с кресла, Габриэль наклонился, прикоснулся губами к теплому лбу и прошептал:

– Девочка моя, ты выздоровеешь и скоро проснешься, я тебе обещаю.

Пока он умывался холодной водой из-под крана и вытирал лицо полотенцем, зашла пожилая санитарка со скуластым лицом и немного раскосыми глазами. Поздоровавшись, она подошла к капельнице возле кровати и стала менять пластиковый пакет с жидкостью.

– Скажите, как она? – Габриэль смотрел, как ловко она управляется с краниками и длинными трубками.

Она бросила на него быстрый взгляд.

– Вам бы лучше с лечащим врачом поговорить. Зайдите к нему, пока не ушел домой, у него смена заканчивается скоро.

Кабинет врача был маленьким помещением, заставленным слева стеллажами с папками. Почти посередине расположился письменный стол, на котором горела лампа с черным металлическим абажуром, позади стола под стеной стояла узкая кушетка.

Врач, видимо, уже собирался уходить, так как на нем был вязаный бежевый свитер с высоким воротом, доходящим до небритого подбородка и щек. Он крепко пожал протянутую руку и показал на стул. Усевшись напротив и нацепив очки, он стал разбирать какую-то стопку бумаг. Габриэль впервые видел его без больничного халата, и он не производил впечатление высококлассного врача, каким он был, а скорее напоминал обычного добродушного человечка, которые встречаются каждый день, вполне еще молодого, с небольшим животиком, лысеющей головой и грустными глазами. Лицо его было озабоченным, и Габриэль молча ждал, страшась того, что может услышать. Наконец врач сказал:

– Я вчера собрал консилиум, мы все пришли к единому мнению, что хотя и положение ее стабильное, то есть тяжело стабильное, – уточнил он, – вполне вероятен наихудший сценарий.

У Габриэля перехватило дыхание. В глубине души он был уверен, что она идет на поправку.

– Конечно, можно оставить все как есть, история знает много таких удачных случаев. Теоретически человек может выйти из комы через неделю, месяц, год, а может никогда не выйти. Но в нашем случае, скорее всего, ожидание ни к чему хорошему не приведет.

Габриэль прочистил горло.

– Что за наихудший сценарий?

Осознав бессмысленность вопроса, он поправился:

– Сколько у нас есть времени, доктор?

– Не знаю. – Врач вздохнул. – Но желательно, чтобы мы были готовы к операции…

– Да, – перебил его Габриэль, – надо кое-что согласовать, и со дня на день мы оплатим операцию.

Врач вздохнул.

– Учитывая, что девочку крайне нежелательно будет транспортировать, мой коллега, израильский специалист, про которого я говорил, он готов сам прилететь, – врач развел руками, – операция исключительная, отсюда и такая цена…

Он потер переносицу большим и указательным пальцами.

– Я так понимаю, что у девочки, кроме бабушки с дедушкой, нет родных? Где ее отец? Его можно найти?

– Я уже наводил справки, – слова выдавливались из Габриэля с большим трудом. – Он ушел из семьи еще до рождения Софи. После ее рождения ни разу не навещал их.

– М-да-а… Девочке не везло с самого начала. Значит, придется брать разрешение на операцию у бабушки с дедушкой. Вы с ними обсуждали это? – Он поднял глаза поверх очков.

– Нет, – промолвил Габриэль, – об этом мы не говорили, я вообще надеялся, что обойдется без операции. Ведь оставался же шанс, вы сами говорили.

– Боюсь, теперь этого шанса нет, – тот снова вздохнул, – теперь у нее кома второй степени, так называемый сопор.

– Доктор, могу я вас попросить об одолжении? Не говорите им, пожалуйста, сколько стоит операция. Пусть хоть об этом у них голова не болит, наш фонд полностью покроет разницу между страховкой и стоимостью операции.

– Это вряд ли. – Врач помотал головой и встал. – Вы же должны знать порядок таких процедур. Этого никак не скрыть. Я подготовлю необходимые бумаги, а вас попрошу поговорить с ними, подготовить. Отдайте им вот это, – он протянул файл с документами. – Это их согласие на операцию, пусть прочитают. А это счет, куда следует деньги перечислить.

Габриэль сложил счет пополам и положил в кошелек. Они попрощались и Габриэль пошел в палату, сжав до боли в костяшках пакет с документами. «Наш фонд… в котором нет денег, да и фонда никакого нет». Он осторожно толкнул дверь и вошел в палату. Бабушка Софи о чем-то тихо разговаривала с санитаркой. Вскоре санитарка вышла.

Маленькая, немного сгорбленная старушка, в белой шерстяной кофточке, она неплохо держалась, несмотря на свалившееся на них горе. Габриэль это заметил еще несколько дней назад на похоронах. Ему трудно было смотреть ей в глаза, и он снял очки, потому что так все расплывалось. Он начал ей что-то говорить, и, когда она поняла, о чем идет речь, то слегка выпрямилась и прервала его:

– Почему вы так верите этим врачам? Сколько это будет стоить?

– Вам это не будет стоить ничего, мы все расходы берем на себя.

– Нет, мы не дадим нашего согласия.

Габриэль надел очки и недоуменно уставился на нее:

– Но почему? Из-за денег? Послушайте, фонды ведь существует именно для этого, мы…