Все, что я могу – заклинать этот мир ритуалами, замечать в нем тайные закономерности, которые делают его немного более предсказуемым и просто не наступать на люки. И выбирать левый эскалатор. Использовать все найденные секреты, чтобы сделать свою жизнь хоть чуточку проще.

Поэтому я открыла дверь подъезда как можно шире – так она на пару мгновений дольше держится, перед тем как захлопнуться, и дает мне больше времени проскочить и нажать кнопку лифта. Нечестная игра, но иногда можно.

Вчера прекрасный, но нервный сосед помешал примете сработать. В этот раз я специально оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не последует за мной, чтобы испортить мой ритуал по заклинанию спокойного вечера.

Все чисто.

Я задержала дыхание, отпустила дверь, рванулась по лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньку, чтобы успеть нажать кнопку… и чуть не воткнулась прямо в чертового соседа!

На этот раз он был в классическом темно-синем пиджаке с белой рубашкой и джинсах. Не такой уютно-роскошный как в прошлый раз, но этот образ шел ему еще больше. В моем подъезде, где стены покрашены в самый унылый зеленый, который только можно вообразить, на полу лежит обколотая и замазанная цементом плитка двадцатилетней давности, на дверях лифта выцарапано: «Секаса хочу» и «Наташка – жопа», его элегантный казуальный стиль выглядел так, будто кто-то в «Фотошопе» неумело налепил профессиональный снимок из каталога «Бриони» на фотку, сделанную мобильником.

Мне кажется, от него исходит сияние – а может, это просто плохо обтравленные края фотографии? Пиджак застегнут на одну пуговицу, манжеты рубашки выглядывают из-под рукава, я уверена, ровно на полтора сантиметра, и даже джинсы идеального классического цвета индиго. Его присутствие подняло уровень элегантности всего нашего квартала в два раза. Если не в три.

Вот этот неловкий момент, когда я чуть не врезалась в него, запыхавшаяся, безумная, устремленная к вожделенной кнопке, а потом изумленно затормозившая, наконец заметив препятствие – он, наверное, запомнится мне теперь на всю жизнь. И всю жизнь я буду поджимать пальцы от неловкости и кусать губы, мысленно видя как ползет вверх четко очерченная бровь, изгибается уголок рта, а темный взгляд из рассеянного становится изумленным.

Кнопку я, разумеется, не нажала. И услышала, как за спиной громко блямкнула дверь подъезда.

Блин!

Мой сосед сверху смотрит на меня с насмешкой, словно знает о моих глупых ритуалах. Моя кровь – кипяток, меня штормит – горячие волны то приливают к щекам, то откатываются, оставляя за собой изморозь озноба. Мне то стыдно, то неловко, то вдруг невыразимо приятно от того, как внимательно его взгляд изучает меня.

Я все-таки тянусь к кнопке лифта, потому что никто из нас так его и не вызвал. Его пальцы постукивают по стене рядом с ней, и вдруг я вижу то, чего не замечала раньше.

У него обручальное кольцо.

Вот черт!

Давайте, расскажите мне, что мои ритуалы не работают, что приметы – просто суеверия и ничего не случится, если я разочек их нарушу!

Я же не дура, у меня аналитический ум и IQ выше среднего. Я бы не стала их соблюдать, если бы, черт возьми, эти приметы не сбывались!

Вчера скандал, сегодня кольцо.

Мне кажется, я бледнею просто на глазах. Кровь отливает от лица, и я чувствую, как покалывает щеки холод.

Чтобы окончательно меня добить, этот мужчина, от которого у меня подгибаются ноги и в голове взрываются фейерверки, вдруг кривит губы и с той же насмешкой, что и во взгляде, спрашивает:

– Так вы, кажется, говорили, что живете в квартире подо мной?

– Да.

Ева, он женат, говорю я себе. Все, отведи глаза в сторону. Неважно, почему он спрашивает!

– Прямо вот соседка снизу?

– Да.

Ева, у тебя дома свой мужчина, прекрати пялиться на это совершенство!

– А зовут вас случайно не Ева?

– Ева…

Я таю как мороженое. Он знает мое имя!

Точно деградировала до уровня девятого класса.

– А мужа вашего Олег? – уже полуутвердительно говорит он.

– Я не замужем… – отвечаю машинально, пока не понимая, к чему он ведет.

– Мне все равно, – отрезает он. – А вот то, что у меня в квартире вчера всю ночь было отчетливо слышны все ваши претензии к друг друг – вот это не все равно. Почему я должен знать подробности вашей семейных, финансовых и сексуальных проблем? Вы считаете уместным посвящать в них посторонних людей?

И он раздраженно хлопает ладонью по кнопке вызова.

Я не знаю как оправдываться.

Судорожно вспоминаю все то, что мы вчера с Олегом наговооили друг другу – и краснею. Господи. Господи. Нет. Ну нет! Это все – из-за одной захлопнушейся двери? Или я еще в чем-то провинилась?

С удовольствием рванула бы сейчас по лестнице пешком, собрала бы рюкзачок, села на поезд Москва-Владивосток, перешла границу с Китаем и затерялась в каком-нибудь городе-призраке покрупнее.

Но лифт как раз приезжает и распахивает двери, и откровенно сбежать будет слишком по-детски. Я и так выставила себя полной идиоткой.

Поэтому я захожу с соседом в лифт – и оказываюсь в ловушке.

Он раздражен и зол, у него морщинка между нахмуренными бровями, а взгляд мечет молнии. Он кривит губы в гримасе отвращения, но почему-то его огненная злость только притягивает меня.

И когда он тянется к панели с кнопками, чтобы нажать сначала мой десятый, потом свой одиннадцатый, я задерживаю на секунду дыхание от того что в тесном лифте он слишком близко. Его кожа излучает жар даже через рубашку и пиджак, а запах «Dior Homme» снова нагло тащит к себе.

На мгновение я прислоняюсь к его груди и, вместо того, чтобы холодно отстраниться, как предписывают правила вежливости по отношению к соседям, задерживаюсь и глубоко вдыхаю его запах – смесь его собственного, парфюма, холодного ветра и ноток натуральной кожи. Мне не хочется отрываться.

Мне жарко, мне тесно, мне невыносимо.

Это самые странные ощущения в моей жизни.

Что я делаю вообще!

А если он поймет, что я это специально?

Но он будто не замечает.

Прожимает кнопку и отстраняется, оставляя меня в раздрае.

Вот черт!

Черт-черт-черт!

Я не знаю, что со мной происходит, но это очень плохо. Он женат. У меня бойфренд… сожитель… гражданский муж, да какая разница!

Но я впервые испытываю такое по отношению к мужчине.

Мне всегда хватало симпатии, красивых глаз, того, что меня хотят.

Даже когда я была отчаянно влюблена, это чувство оно жило где-то в голове, вгрызаясь в мозг обезумевшей крысой, но не было настолько витальным. Подобной животной тяги я не ощущала никогда.

Он отстраняется и я едва ловлю себя на остатках силы воли, чтобы не прижаться обратно. На сегодня достаточно унижений.

Каждая из тридцати двух секунд поездки до десятого этажа оставляет у меня на коже невидимые кислотные ожоги. Я отворачиваюсь и только краем глаза вижу рукав пиджака, край белой рубашки из-под него, блеск браслета часов. Пальцы у него сухие, с узловатыми костяшками, аккуратными прямоугольными ногтями. Я рассматриваю их между огненными вдохами и натурально схожу с ума от того, какие они совершенные.

Ева, прекрати!

Я едва дожидаюсь, пока лифт остановится на моем этаже. Даже не дожидаюсь – едва двери начинают открываться, я пытаюсь протиснуться, бьюсь о них как дурная бабочка и слышу за спиной обидный смешок.

Когда лифт уезжает наверх, я только закрываю глаза, пережижая, пока отпустит острое ощущение позора.

Но я снова забываю, что ему надо всего лишь этажом выше. И все, что мне остается, когда я слышу, как он выходит из лифта – затаиться и ждать, слушать, как сосед долго ищет ключи по карманам, находит и роняет, поднимает, отпирает дверь, ругаясь полушепотом, и наконец захлопывает ее за собой.