Как любви святой откровенье,

Поцелуй небес на устах…

Похоронена любовь

и отпета,

Не вернёмся мы с тобой

в это лето,

Не дотянемся судьбой

друг до друга

Ни упругой тетивой,

ни дерзким плугом.

Даже временно туда

не вернёмся.

Расстаёмся, навсегда

расстаёмся!

Не жалею, не хочу,

не мечтаю,

А при встрече прочь лечу,

улетаю.

Дважды в реку не войти

одну и ту же.

Ты другой и мне почти

таким не нужен.

К грешным чувственным устам

хоть приклейся,

Но забыть свои не дам -

не надейся.

Унесло тебя рекой,

меня – морем.

Что не выплесну строкой,

выжгу горем.

Дверь закрыта навсегда,

песнь допета.

Не вернётся никогда

наше лето.

Кто часто пишет, мало говорит.

Он слово бережёт для нужной строчки.

В сердцах перемолчит, перекипит

И после этого лишь все расставит точки.

Кто часто пишет, бережёт свой жар,

Словесный пыл не тратит, как попало.

Где остальным мерещится накал,

Ему всегда накала в слове мало.

Он, молча, ждёт, когда придёт пора,

И слово докипит до нужного "Ура!",

И зазвучит в тональности единой,

И наблюдает, как издалека,

Касаясь лиры пальчиком слегка,

Шлёт Муза нот ему поток

для песни лебединой…

Старенькое крыльцо.

Паутины нить.

Вечность в лицо -

Как бы её сохранить.

В дымке пряного дня

К взлёту Пегас готов.

Песни есть у меня,

Да всё почему-то не то!

Муза несёт с небес

Рифм и словес поток.

Ля бемоль, фа диез -

Снова не то!

Когда он вдруг заявил,

Что никогда не любил,

Лучшие песни мои

По-гу-бил.

А ветер воет, а собака лает,

Слюной и пеной истекая по усам.

А кто талантливого бездарем считает,

Вполне возможно что бездарен сам.

Чем уповать на мнения и лица,

Не лучше ль жить в ладу с самим собой?

Слюна иссякнет, лай угомонится,

А что для вечности бездарный чей-то вой?..

(Людмиле Колесниковой)

Как хорошо бывает на рассвете

вдруг выйти в сад,

Вдыхая в просыпающемся лете

роз аромат,

С роскошных бархатцев и лилий лаской нежной

стряхнуть росу,

Пыльцой раскрашиваясь щедро и потешно

на и в носу,

Взирать критичным и ворчливым взглядом,

как твой щенок

То резво носится, то крутит задом

вьюном у ног,

С улыбкою на плод хурмы незрелой

поднять свой взор

И съесть, сорвав с куста меж этим делом,

большой немытый помидор…

Моя берлога, одинокий мой приют,

Где можно мысли уложить всегда в порядок,

Не выбираясь трое суток кряду

На спешно-грешный праведников суд.

Здесь мне покойно и совсем не одиноко

И все бессонницы мои, что сон, сладки,

Когда задремлет вдруг словарь под боком,

Распутывать устав словес мотки.

И здесь возможно быть самой собой,

Достав жемчужницы со дна своих глубин,

Надежно скрытые от глупости чужой

В броню из слов и стихотворный дым.

И вот уж вновь раскроюсь, как цветок,

Акценты все в своём сознании сместив

На столь запутанный молитвенный поток

Из мыслей-чувств, где царствуешь лишь Ты.

Вериги дружбы сброшены на время,

Паломник одинок в своём пути.

Чужих досужих представлений бремя

Порой уже невмоготу нести.

Изволь и действовать, как прочие, и мыслить

Их штампами нечестных образцов.

Сама не виснешь, на тебе повиснут

Объятием непрошеных льстецов.

Помыслишь о божественно-высоком,

С небес за ноги стянут в тот же миг,

Узрев своим, пока лишь книжным оком,

Что перед ними злостный еретик.

Как уберечь себя в себе, не знаю.

Каким засовом ларцы затворить?

С пером жар-птицы ночи дожидаю,

Чтоб всей не требовалось птицы им словить!

Звонь колокольная. Синь поднебесная.

Птица прибрежная, ветром гонимая.

Пена морская. В смерти бессмертная

Странница белая. – Марина…

Юность победная. Тоска безысходная.

Из жён всех живейшая.

Озорунья ранимая.

Нервом сверхчувственным песнь лебединая.

Пена. Сирена морская. – Марина…

Править бельканто неспешным строку за строкой,

По свету гласом разлившись сурдинно-альтовым,

Мысль напоить вечной музыкой,

Благоговеть перед Словом,

Жить в ощущении горней бездонной любви,

Сердцем целуя трепещущим нервные струны

Душ человеческих, жаждущих МУЗЫКИ

…А не цыганских бубнов.

Дремотою блаженной ли в окне

Пожар ночных зарниц моих горюет

Иль в каждодневном суетном огне

Очаг пылает,– всё одно взыскует

Сиюминутное и вечное ко мне.

И чудится, что вечность уж близка,

И суета сует всего лишь мнится,

И бренность слов рождённого стиха

Не обнажится, не проговорится…

Но планка вечности всегда столь высока,

Что мой талант – заложник вечный языка!

Уже не хочется ни спорить, ни мечтать.

Иллюзии не повод жить в кручине.

Стихом когда-то я вполне могла летать,

А вот парить меня, похоже, отучили.

И как ни грустно, но приходится признать:

Кому сонеты посвящаются при жизни,

Не трудятся обычно написать

За жизнь банального четверостишья.

На том спасибо, были вольны что читать

В минуту грустную Ронсаровы творенья,

Шекспиру быть предметом вдохновенья,

Причиной смерти Пушкина не стать.

Их нужно уж за то благодарить,

Что не терял поэт способность воспарить.

Мне рядом с вами почему-то плохо пишется.

Вы веселы, а мне совсем не хочется

Смеяться вашим смехом чуть нарочитым,

Когда тональность чуждая в нём слышится

И небрежение к тому. что мне не пишется,

По летней утренней росе не бродится

И одиноко так, что почему-то

Мне рядом с вами не хватает одиночества.

Ничего уже не жду,

Остаюсь собою.

Чем пиры в дурном чаду,

Лучше уж с сумою.

По вопросу о суме

На Руси все профи.

Помышляют ль о гумне

На Голгофе?

Века смутного страда

Сеет лишь смутьянов.

В полный рост лебеда -

Авангард бурьянов.