Под ногой смачно чавкнуло, подошва заскользила по камням мостовой, и Филипе ухватился за забор, чтобы сохранить равновесие. Из-за ограды тут же возмутились на три собачьих голоса.

  - Собачье дерьмо, - Филипе уставился на испорченный ботинок от Гуччи.

  - Как вам не стыдно! - седовласая дама укоризненно смотрела на него поверх забора.

  - Почему мне должно быть стыдно? - не понял Филипе.

  - Потому что вы выражаетесь! Еще и при даме.

  - Во-первых, я вас не заметил, - огрызнулся он.

  - Я про Пипоку! Ее-то вы прекрасно видели, - соседка предъявила "пострадавшую" - мелкую, похожую на сардельку, собачку.

  Та согласно тявкнула и закатила глаза, демонстрируя глубину своего культурного шока.

  - А во-вторых, - продолжил Филипе, стараясь не смотреть в глаза Пипоке (слишком уж кровожадно эта карманная невнятность на него пялилась), - Я не выражался. Дона Матильда, я действительно вступил в собачье дерьмо... какашку, - исправился он под взглядом двух дам: осуждающим сеньоры Матильды и наглым Пипоки.

  - Не может такого быть! - сеньора Матильда выскочила на улицу и возмущенно уставилась на размазанную по белым камням тротуара кучку. Еще свежую, насколько Филипе мог судить по консистенции и аромату. - Откуда это здесь?

  - Вам лучше знать, - ехидно заметил Филипе и направился к своему дому.

  Идти было недалеко - Филипе поселился слева от пожилой собачницы, во втором доме от угла. Так себе соседство, с его привычкой просыпаться при малейшем шуме. Помимо жутко породистой - а от того визгливой и капризной - Пипоки, у сеньоры Матильды имелось два пса дворянских кровей, которые по ночам любили вспоминать о своих волчьих предках и тосковать. Тосковали они как на полную луну, так и на ущербную. А еще на сирену скорой помощи и просто так, без причины. Стоило дворнягам поднять вой, как просыпались все незаметные при свете дня соседские собаки.

  Филипе осел на этой глухой улочке в пригороде, надеясь не только залечь на дно на пару месяцев, но и подлечить потрепанные активной "деловой жизнью" нервы. В результате и недели не прошло, а он уже возненавидел весь род собачий и принялся подсчитывать дни до окончания срока добровольной ссылки.

  Уже в своем дворе, Филипе сбавил темп и задержался, закрывая калитку.

  "Оскар! Вернись, кому говорю!" - крики соседки с трудом пробивались сквозь заливистое собачье веселье - Оскар, по своему обыкновению, выскочил через щель в неплотно прикрытой калитке, оглашая округу радостным лаем.

  Потоптавшись немного у калитки и злорадно насладившись звуками переговоров с беглецом, Филипе неспешно пошел к дому. Незадавшийся с утра день шел на поправку.

  "Пипока, деточка! - донеслось истеричное с улицы. - Пипи! Ты где? Иди скорее к мамочке!"

  ***

  - Прекратите немедленно!

  Филипе сонно поежился, недоуменно глядя на гостью. С утра он всегда соображал не ахти, а уж после бессонной ночи, посвященной прослушиванию собачьих концертов - и подавно.

  - О чем вы?

  - Вам мало, что она пропала? Вы еще и объявления... - сеньора Матильда всхлипнула. - Моя бедная девочка! - она окончательно разрыдалась.

  Филипе от такого накала страстей растерялся. Соседка, тем временем, от истерики вновь перешла к обвинениям. Гнев сделал ее речь понятнее, и Филипе удалось разобрать слова.

  У сеньоры Матильды пропала собака. Судя по "деточке" и "беззащитной девочке", пропала Пипока.

  - Я понимаю, вы не любите собак. Но объявления зачем срывать? - почти внятно закончила соседка.

  - Какие объявления? - удивился Филипе.

  - Вот эти! - она предъявила измятый и порванный листок, с которого нахально пялилась Пипока. - Сорванные объявления были в вашем мусорном баке. Который, кстати, надо выставлять в день вывоза, а не когда вздумается.

  Под злобным взглядом собачки с фото Филипе поежился.

  - Впервые вижу, - он попытался вернуть листовку хозяйке, недоумевая, с чего вдруг та в его мусоре рылась.

  - Я объявления третий день по округе расклеиваю, вы не могли их не видеть, - возмутилась соседка.

  - Я с нашей последней встречи из дому не выходил. Давление, - Филипе многозначительно глянул на собеседницу, намекая на причину своей разыгравшейся гипертонии.

  Cобаки с началом трудовой недели совсем с катушек послетали. Дважды за ночь - около полуночи и под утро - они устраивали такой гвалт, что не помогали ни беруши, ни щедрая доза снотворного. В антрактах собачьих концертов Филипе донимала ночная возня соседей - его спальня выходила на задний двор, граничивший с замыкающим улицу дуплексом, который, по традиционно ложному уверению риэлтора, до начала курортного сезона должен был пустовать.

  Когда Филипе удалось спровадить отставшую за неимением весомых улик соседку, он выдохнул с облегчением. От гнева собачницы голова гудела, щеки горели, а в ушах стоял шум далекого моря - все симптомы подскочившего давления налицо.

  Ему еще и мусорник, послуживший причиной обвинений, пришлось в порядок приводить. Выставленный с вечера за калитку бак снова оказался опрокинут. Пакет с останками вчерашней курицы-гриль был выпотрошен, так что списать это безобразие на сеньору Матильду не выйдет - вряд ли она польстилась бы на куриные косточки.

  Дома, проглотив целых две пилюли из быстро пустеющей баночки, Филипе потянулся к телефону. Желание испортить настроение личностям, благодаря которым он застрял в Долине Весельчаков на два ближайших месяца, было сильнее головной боли.