— И какого хуя ты будешь делать с почкой Спада? — громко спрашиваю я.

— Он должен ее Сайму, — говорит Майки.

— Он пожертвовал почку... за деньги? Сайму?

— Почти. Он испортил одну для Сайма. Не для самого Сайма, но ту, за которую Сайм заплатил, — объясняет Майки.

— Ебаный Иисус! Вы, ребята, проебали свои головы!

Больной хмуро смотрит на меня:

— К сожалению, мы еще не сказали Спаду...

Потом я слышу хриплый голос за спиной:

— Не сказали мне что?

Минивэн дергается, разрезая душные улицы Берлина в час пик. Марк Рентон сидит рядом с водителем, мягко и терпеливо говорит по телефону. Спад Мерфи, которого пришлось нести в машину, сидит сзади, едва ли соображая. Зажатый своей медицинской командой, состоящей из Йозефа и Юэна, он лихорадочно пытается осознать последний поворот в мрачной саге последних дней. Добавив это дерьмо к жизни в общем. Он пытается думать о переломном моменте, моменте, когда все пошло не так. Смотрит на Рентона, на сереющий коричнево- рыжий пух на его голове, думая о деньгах, которые его друг дал ему много лет назад. Они отправили его обратно на путь наркомании, с которого он в принципе редко отклонялся.

— Скажите мне еще раз... — умоляет он Саймона Уильямсона, Майки Форрестера, Юэна Маккоркиндейла и турецкого мужчину, которого он теперь знает как Йозефа.

— Да, теперь у тебя только одна почка, — хмуро и твердо говорит Больной. — Это был единственный способ решить проблемы с Саймом.

— Но как?.. — Спад трогает замотанную рану. Она болит. Несмотря на обезболивающие что ему дали, его тело горит, бьется в агонии.

Майки, который сидит на среднем сидении с Больным, объясняет:

— Сайму она нужна была свежей, и привезти тебя сюда было самым лучшим вариантом. Герыч был неплохим бонусом. Два зайца одним выстрелом.

— Так что, во мне не было... героина...

— Был, — Майки поднимает окровавленный пакет белого порошка, — два зайца одним выстрелом, — повторяет он настойчиво. — Тут засуха, и Сайм знает парня, так что...

Спад не может говорить. Он медленно трясет головой и утопает в своем сидении. Юэн похож на кучу тряпок. Доктор по ногам говорит о своей невиновности пациенту.

— Я впутался во все это только потому, что я никогда не был с другой женщиной должным образом...

— Ты, — указывает на него Спад, — ты женат на его сестре... — его глаза прожигают Саймона Уильямсона.

— Да, Карлотте, — грустно кивает Юэн.

Глаза Спада становятся тоскливыми:

— Она была красивая... когда была юной девушкой...

— Все еще красивая, — говорит Юэн, подстраиваясь под мрачный тон Спада.

— Ты любишь ее?

— Да, — говорит Юэн со слезами на его глазах.

— Как насчет меня? — начинает хныкать Спад. — Я никогда не буду снова с женщиной! У меня годы не было дырок! Все закончилось для меня, даже не начавшись!

Больной поворачивается к Спаду:

— Если это все, о чем ты волнуешься, я помогу тебе, еб твою мать, — и снова хмурится в сторону Юэна, — я привык помогать тормозам, которые не могут помочь себе!

— Да, ты-то можешь, — едко прикрикивает на него Юэн. — Ебаный сутенер. Какая благородная профессия!

Саймон Уильямсон горячо возражает:

— Ага! Ну, ты и твой глупый сын не жаловались, когда засовывали хуи в шлюх!

Признание Уильямсона рефлекторно отражается в глазах его зятя. Юэн выглядит так, будто он въехал в кирпичную стену. Он задыхается в ошеломленный тишине. Затем он делает вдох, вены на его шее набухают:

— Росс... ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С РОССОМ? — хрипло вырывается из его горла.

— Я помог ему! Это то, что ты должен был сделать!

— Ты ебаный мешок дерьма! Ты сводил своего сына с проституткой, когда он был младше возраста согласия?!

— Он никогда не просил, так как ему этого не было это нужно, — заявляет Саймон Уильямсон внезапно, с горечью думая, что его сын сосет член другого мужчины. — Он воспитан правильно!

— Очевидно, не тобой! Ты понимаешь, что то, что ты сделал с моим сыном — противозаконно? Это ебаное насилие над ребенком! Ебаная педофилия!

— Отебись! Маленький приятель умолял меня свести его с женщиной. Теперь он счастлив, как муха в дерьме! Где ты был, когда ему нужен был совет по срыву вишенки? В Таиланде, трахал шлюх! Ты не видел его с самого Рождества, ты, двуличный уебок!

Юэн роняет голову в руки:

— И правда... мы потеряны... потеряны как человечество... у нас нет дисциплины и мы просто слушаем громкие речи лживых тиранов, чтобы наказать и вознаградить себя... мы пропали...

— Ни у одного мудилы нет сигареты? — спрашивает Майки.

Йозеф достает пачку, дает одну Майки, который закуривает и помогает прикурить Больному.

— В машине курить нельзя, — гавкает водитель Дитер.

— Что? — зло огрызается Майки.

— Если хочешь курить, иди пешком.

Майки и Больной слушаются, пока Майки смотрит на GPS на телефоне. Следуя инструкциям Майки, они останавливаются на узкой дороге возле магазинов, прямо перед забитым перекрестком. Потом Майки дает Больному белый ящик, который тот ставит себе на колени, выходит из машины и сразу звонит. Рентон пытается разговаривать, но Больной требует тишины, в попытках подслушать разговор Майки с Саймом.

— Все хорошо Вик. Ага, Вик. Условия были санитарные, Вик.

Потом они слышат рык мотоцикла, который сразу подъезжает к ним.

— Он тут, Вик. Мне надо идти, но миссия завершена.

Больной сидит расслабленный, но, в тоже время, очень напряженный, с коробкой на коленях. Спад кричит на него:

— Отдай нам коробку! Это мое! Моя почка!

Больной игнорирует его, передавая коробку через окно Майки и байкеру:

— Это Сайму, Спад, — говорит он, оборачиваясь назад, — он должен получить это или нам пиздец!

— Но не тогда, когда я еще не получил Тото обратно! — пищит Спад в ужасе, пока Майки Форрестер и байкер укладывают ящик в отсек для перевозки на мотоцикле. Байкер садится обратно и уезжает в спешке, пропадая за считанные секунды в вечернем берлинском потоке.

Майки залезает обратно и Рентон нервно кивает стероидному водителю, который заводит машину и направляется к месту проведения фестиваля. Спад растягивается на спинке сидения, все еще разглагольствуя под анестезией, или, наверное, в лихорадке. Рентон волнуется.

— Это мое... верни... Моя собака... Мне нужно вернуть свою собаку... Майки... что Сайм сказал о Тото?

— Сказал, что с ним все хорошо, Спад, за ним хорошо следят...

Спад пытается переваривать это и решает, что хочет верить в это. Должен верить в это.

— Я дал тебе кое-что большее, чем почка, Дэнни, — трезво рассуждает Больной, — я дал тебе твою жизнь.

Рентон поворачивается на Больного, тряся головой, пока машина едет сквозь улицы Берлина.

— Не знаю, кто это, но знаю, что ни один из этих парней не диджей N-Sing Юарт, — говорит Рентону Дитер, многозначительно глядя на него.

Рентон чувствует, как его рука тянется к кошельку, доставая деньги:

— Окей, мне пришло сообщение о том, что он вернулся сам. Вот, за то, что потревожили тебя, — и передает деньги. Дитер смотрит на него с сомнением, прежде, чем взять их.

— Как насчет... как насчет моей почки? — бормочет Спад.

— Она отправится к маленькой девочке в Баварии, — врет Майки, — как бы, почка. Мы спасем ее жизнь, друг. Малышка была в очереди годами. Наверное, ты чувствуешь себя клево!

Но Спад уже не может даже говорить. Он сидит с закрытыми глазами, его голова лежит на спинке сидения, всасывая воздух через зубы, тяжелыми, резкими очередями.

Они оставляют его в отеле Рентона с Юэном и Йозефом. Когда Рентон, Больной и Майки собираются уходить, Спад паникует:

— Куда вы идете?

— У меня гиг, друг, — говорит Рентон. Он смотрит на Больного.

— Не волнуйся, Дэнни, — воркует Больной, — Юэн и Йозеф тут, — он кивает на турецкого анестезиолога-любителя, — они присмотрят за тобой. Ты и вправду в самых лучших руках. Юэн очистит тебя и даст что-то от боли. Скоро ты уснешь, как младенец. Нет смысла в том, чтобы ты куда-то шел, — Больной смотрит на Майки Форрестера, который согласно кивает.