Я раньше не имел дел с Клаусом, и говорю ему о нашей проблеме с виниловыми деками. Он смеется мне в лицо:

— У нас не бывало диджейских виниловых дек больше десятилетия!

— Вообще ничего нет, ни на одной из сцен?

Он смотрит на меня, будто я поехавший, медленно мотая головой.

— Блять. Что мне делать? — раздражение вынуждает меня публично афишировать мое беспокойство. Большая ошибка. Никогда не показывай свою неуверенность или страх в этой игре. Держи все в себе.

Промоутер пожимает плечами:

— Если ты не можешь играть, то и мы не можем играть. Кто-то другой выйдет.

Карл, слоняясь возле длинного бара, замечает этот диалог и подходит. Подонок уже сверкает от кокаина. По крайней мере, это делает мой следующий вопрос Клаусу лишним.

— Марк, ты менеджер, так?

Я точно знаю, куда это ведет, но моя жизнь состоит в том, что надо играть в эту утомительную игру.

— Так.

— Так, блять, управляй. Найди сет диджейских виниловых дек. Эта миссия не может быть невыполнима в Берлине. Все же до гига еще много времени. Теперь я пройдусь по территории фестиваля, выпью пару напитков, и найду, кто отсосет мне. Всегда любил немецких пташек.

Я подавляю свой гнев на него, да, и на себя. Мало что можно выиграть в этом бессмысленном споре, да и я там уже бывал. Как бы раздражительно не было это признавать, но пиздюк прав. Это моя работа — решать проблемы, а сейчас у нас огромная проблема. Но я не могу поверить этому ебаному бесполезному педриле.

— Диджеи не пользуются винилом с момента, когда Джон Робертсон был за «Хибс». Если бы вы не объебывались с ебанного 11 сентября, вы бы это прекрасно поняли. Вот почему у тебя руки, как у ебаной обезьяны. Ебаное USB — это все, что тебе нужно. Скидываешь свой сет на флешку, нажимаешь плей и машешь своими кулаками в воздухе, как тупой придурок. Это диджейство сейчас. Догоняй и не надоедай!

Конрад и Эмили кажутся более дружелюбными; они вместе работают в студии, это хорошие новости. Хотя я обеспокоен секретностью относительно этого трека. Надеюсь, толстый хуила не обсуждает новый контракт с кем-то еще.

Он подходит, втянутый в нашим конфликт, и качая головой, злорадно хихикает:

— Очень непрофессионально.

Карл отвечает с надменным презрением:

— Другие могут быть окей с этим дерьмом, бро, — говорит он мне и даже не смотрит на мою голландскую звезду, — это не диджейство, не для меня, — поет он в свою защиту. Но скрывает тот факт, что он смущен. Карл ежедневно как рыба без воды, и я точно знаю, как хуево бедный подонок себя чувствует.

Я ухожу с площадки на улицы, пытаясь поймать ебаный сигнал мобилы, чтобы найти магазин музыкального оборудования, что почти невозможно с миллионной толпой вокруг, все на телефонах. В конце концов, на экране телефона появляются полоски. Я судорожно листаю страницы, ищу что-то вроде торговой зоны, но похоже, что рядом ничего в радиусе многих миль. Небо темнеет, начинается морось. Я подавлено слоняюсь, прохожу через большой блошиный рынок.

Я не могу в это поверить.

Обычно я слеп, как шотландский рефери на длинной дистанции, но отчаяние подарило мне рентгеновское зрение. Буквально в пятнадцати минутах от площадки, на этом рынке, киоск электроники. Мне все еще нужно подойти поближе через поддельные холодильники, морозилки и колонки, чтобы убедиться, что тут и вправду есть две диджейских виниловых деки. Мое сердце стучит все сильнее и сильнее: У НИХ ЕСТЬ ИГОЛКИ И КАРТРИДЖИ! Боже, спасибо тебе! Спасибо богу танцевальной музыки Эдинбурга...

Я подхожу к восточному молодому парню в майке «Эвертона»:

— Виниловые деки, они работают?

— Да конечно, — отвечает он, — как новые.

— Сколько?

— Восемьсот евро, — выражение его лица очень серьезное.

— Они древние, — усмехаюсь я, — двести.

— Они винтажные, — холодно говорит он, — семьсот пятьдесят.

— Так не пойдет. Они, наверное, даже и не работают. Триста, — на лице парня не дергается ни один мускул.

— Они работают, как новые. Семьсот. Ты выглядишь взволнованным, будто они нужны тебе срочно. Думай об этом как об одолжении, мистер.

— Блять... — лезу в карман и отсчитываю деньги. К счастью, менеджеру всегда нужна наличка. Всегда есть мудила — торговец наркотой, швейцар отеля, уебок в такси, охрана, полицейский, коорому нужно заплатить или дать взятку.

Маленький пиздюк улыбается и пропевает мне:

— Как новые, мой друг, как новые...

— Ты бессовестный, маленький уебок-манипулятор, — отдаю парню деньги и визитку, — когда-нибудь задумывался о карьере в музыкальном бизнесе?

Сидеть в бизнес-классе — безграничное наслаждение. Это не преимущество обслуживания; больше — статус над плебеями в течение следующих нескольких часов. Сидя на своем месте, я делаю обязательно презрительное лицо, когда они проходят мимо меня в позорный класс. Кроме того, это дает мне роскошь обладания своей территорией и время на раздумья.

Через проход рядом сидит гейский ублюдок; светлые волосы, облегающие клетчатые штаны, голубая майка с круглым вырезом, и возмутительно громкий. Хотел бы я, чтобы Бен был таким. Какой смысл иметь сына-пидора, который не выделяется? Который хочет жить скучной гетерожизнью? Притеснение порождает борьбу, порождающую культуру, и было бы дерьмово, если бы пидоры пропали с планеты, так как чопорные пезды наконец-то узнали, что планета круглая. Этот парень, около тридцати пяти, в каком-то роде звезда. Даже стюарды — возмутительно для мужчины — все будто в ролях шоу Эрни Вайза в лоб с его чванством. Во имя спорта я решил посоревноваться с ним в том, кто может показать себя самым вонючим, самодовольным, требующим к себе внимания уебком на самолете.

— Как получить напиток на этом мертвом рейсе! — я трясу руками, чтобы продемонстрировать свою нервозность.

Эта уловка эффективно срабатывает; буйный пидор переключает внимание на меня, по-пидорски соблазнившись моим олимпийским нарциссизмом.

— Я слышу кельта в этом говоре! — пищит королева счастья.

— Так и есть, — отвечаю я, — мое любезное возвращение на другую сторону Стены Адриана в первый раз за долгий период. И я думал мой внутренний Мел Гибсон уснул!

— Ох, нет, я уверяю вас, он жив и здоров, но без очаровательной шотландки!

Вдруг стюардесса появляется над нами, поднося бокалы с шампанским.

— Ангел милосердия, — я моментально выпиваю бокал, пока тянусь к следующему, — можно?

Стюардесса снисходительно улыбается.

— Простите меня, пожалуйста, второй бокал мой, очень нервничаю, когда летаю!

— Ох, перестаньте, — говорит королева, беря свой бокал, — я очень волнуюсь о своих собаках в багажном отсеке, два лабрадудля, которые совсем не привыкли к путешествиям.

Пока я заглатываю свое второе шампанское, мы выезжаем на взлетную полосу и взлетаем; я рассказываю пидору ужасную историю о двух питбулях в багажном отсеке самолета, когда один питбуль вырвал нижнюю челюсть другому:

— Они напали друг на друга после того, как багаж сдвинулся и упал на них, — наклоняюсь и шепчу, — они не следят за животными на этих перелетах. У вас есть страховка, да?

— Да, есть, но...

— Но это не вернет их, — говорю я.

Он с ужасом вздыхает, пока самолет выравнивается в небе; уже можно расстегнуть ремни. Я покидаю его проведать низший класс, оставляя пережевывать ужас, в который превратился его перелет.

Эконом-часть самолета, по сути, трущобы в небе. Спад забился в место у окна. Ебать, этого южно-литского неряху будто окружила смерть. Майки напряженно сидит рядом с ним, пока Юэн дремлет у прохода со своими мрачными и депрессивными мыслями. О дивный, новый мир, в котором десятиминутное засовывание члена в жопу шлюхе может разрушить твою жизнь.

— Как поживают мужчины? Настоящие мужчины, — закатываю я глаза, — пехотинцы, тут, в эконом классе?

— Не разговаривай со мной! — кричит Спад.