Я открываю окно и выхожу наружу. Подхожу к катушке и начинаю заматывать ее. Заглянув внутрь, вижу, как уебок поднимается на стул, его рот хлюпает, глаза отупели под тяжелыми веками, которые ему сложно держать открытыми. Я скидываю уебка на ноги; усталыми руками он дотягивается до шланга, пытаясь его ослабить. Тупой мудак отлично ведется на уловку, забираясь на стул и пытаясь ослабить шланг, который душит его, но он точно следует моему плану! Уебок пытается последний раз стянуть шланг, а потом я бешено тяну вверх, держа обе руки на рычаге, ослабляю и натягиваю снова, заставляя обмякшего полицейского ублюдка встать на носочки.

— Не доебывайся ни до меня, ни до того, что мое, друг, — говорю я, пока залезаю обратно и выбиваю стул из-под его ног. Мудила повисает, глаза выпучены, язык свешивается, и я рад похрипывающим звукам, которые он издает, я слышал больше, чем достаточно, слов изо рта этого мусора. Потом ломающий, трещащий звук, но слышится он снаружи — я смотрю на колесо со шлангом, оно начинает, блять, изгибаться из-за веса.

Я подхожу к окну и захлопываю его, чтобы снять напряжение с катушки. Потом я иду обратно к этому Хэмми, ебаному Хомяку-уебку; вижу, как его сумасшедшие глаза раздуваются, пока он дергается и плюется, качается и брыкается, но мудила молодец, все еще сражается.

Быстрей давай подыхай, ты, ебаный полицейский подонок!

Снаружи я вижу, как катушка со шлангом гнется, поэтому я зажимаю раму окна еще сильнее, чтобы зажать шланг и облегчить давление. Но затем, пока я концентрируюсь на закрывании окна, слышу скрипящий и трещащий звук позади меня. Поворачиваюсь и вижу, как весь ебаный потолок падает! Ебаная балка сломалась напополам, и этот уебан-мусор, покрытый пылью и штукатуркой, на четвереньках ползет по полу к своему столу, пытаясь снять шланг с шеи. На всех четырех, как ебаный хомяк! Я точно не успею добраться до него, вместо этого я хватаю шланг и тяну его двумя руками, пытаясь вытянуть этого ушлепка как рыбу, но шланг уже слишком сильно ослаблен. Он встает на ноги, доходит до стола, держась одной рукой за его край, а другой тянется к ящику с пистолетом, где я его и оставил... ну ты и уебище. Он открывает ящик...

Отпускаю шланг и мудила летит через стол, но его рука в ящике! Я не успею туда добежать, и нет времени, чтобы открыть окно — поэтому я кидаюсь прямо в него, разбивая стекло, приземляясь на траву, встаю на ноги, проклиная подарок Рентона, пока лечу через двор.

Я слышу дребезжащий крик и рикошетный выстрел по ебаному гаражу или какому-то подобному сооружению снаружи. Забегаю за угол — звучит второй выстрел; к счастью, звучит дальше, чем я думал. Это место изолировано среди лесных холмов, что хорошо для задуманного мной, но бесполезно, если все идет по пизде и за тобой охотится долбоеб с пушкой.

Машина припаркована на грунтовой дороге с вдоль нее клонящимися кустами. Похоже, преследование закончилось, я заскакиваю в машину и съебываю, давя на газ, пока не доезжаю до автострады. Сначала я волнуюсь, что уебок сдаст меня прямо сейчас, но если он сдаст, запись Мел выйдет в свет, и в любом случае — мое слово против слов этого мудилы.

Я еду по автостраде, дышу спокойно и легко, но проклинаю свою неудачу. Ебаные черви в дереве! Думал, что продумал все, исследовал место с самого Рождества! А теперь я нажил себе опасного врага, невероятно замотивированного убрать меня.

Но с другой стороны, я только что дал себе еще больше мотивации выебать эту пизду. Теперь он или я. И это буду нихуя не я, я тебе говорю.

Улавливаю свое дыхание. Нормальное и умиротворенное. Дыши...

Это, блять, игра. Внезапно я чувствую, как трясусь от смеха. Думаю о моське ублюдка со шлангом на шее — пиздец приятно! Надо наслаждаться тем, что ты делаешь: если не наслаждаешься, тогда, блять, не делай этого.

В зеркале заднего вида виднеется солнце, выглядывающее из-за холмов. Не такой уж и плохой день, по крайней мере, погода. Невозможно дерьмово себя чувствовать в таком климате.

Я выхожу со строительной площадки «Тоттенхэм Корт Роуд», и, взглянув вверх, вижу собирающиеся темные тучи. В воздухе появилась резкая прохлада, я достаю свой телефон из внутреннего кармана своей кожаной куртки «Хьюго Босс». Игнорирую все сообщения, кроме одного, от Бена:

Только что приехал.

Стойко избегаю Эдинбург, но он не избегает меня! Я сожалею о том праздничном дне, когда подсыпал МДМА в напиток самому избалованному и слабому на передок слабаку. Не предусмотрел, что моя игривая алхимия могла бы привести к ебаным месяцами развернутой переписки с Карлоттой с разбитым сердцем и с похожим на хорька владельцем борделя Саймом.

Нихуя не могу сделать, чтобы вернуть их мальчика обратно из Таиланда. Помпезное дерьмо с его ебаным билетом вокруг мира и его творческим отпуском. «Это то, что я должен был сделать», написал хер в своем последнем смехотворном е-мейле, прежде, чем полностью уйти в оффлайн. Оставив свою миссис и сына совершенно обезумевшими, наказав их за гнусные поступки! Ну что за пизда! Я пробираюсь через закрытые дороги к Сохо. ИРА или ИГИЛ никогда не создавали настолько много хаоса и деморализации в Лондоне, как неолиберальные насильники планеты с их корпоративными ярмарками тщеславия. Конечно, настойчивый дождь начинает осыпать холодными брызгами.

Мой сын пригласил меня выпить в кабак с отвратительной репутацией, убежище, успокаивающее офисных работников и туристов. Это давит на меня — то, что я почти не провожу с ним времени. Чувствую себя виноватым, когда захожу в забитый бар. Он уже занял место в углу, сидит с двумя шипящими пинтами «Стеллы» на деревянном столе. Мы рядом с имитацией огня с низкими решетками. Приятный запах лака наполняет воздух.

Обмениваемся приветствиями. Бен, который выглядит озадаченным, вдруг пристально на меня смотрит:

— Пап, мне надо тебе кое-что сказать...

— Я знаю, знаю, я был эгоистичным дрочилой. Просто у меня много дел, проблемы в Шотландии с твоим дядей и твоя тетя разбита, значит, я должен...

— Это не о тебе! И не о них! — огрызается он; он будто на грани. Его шея краснеет, а глаза блестят.

Он пугает меня. Бен всегда был спокойным, неразговорчивым парнем, больше спокойным англичанином или даже стойким шотландцем, нежели буйным итальянцем.

— Я говорил тебе, что встречаюсь кое с кем.

— Да, та миниатюрная девушка, с которой...

— Это не девушка... — запинается он, — это парень. Я гей. У меня есть парень, — и он выплевывает слово, демонстрируя, как решает определенные проблемы, с которыми он, как я предполагаю, регулярно борется. Он смотрит на меня, воинственно вздернув подбородок, будто ждет скандала от меня и, вероятно, такого же дерьма, как и от мудил из Суррея.

Но все, что я чувствую — это тепло и свечение. Я никогда этого не подозревал, но я в абсолютном восторге, потому что всегда втайне мечтал о сыне-гее. Я бы ненавидел гетеросексуальную конкуренцию со своим же сыном, которая была у меня с моим отцом.

— Отлично! — пропеваю я, — это прекрасно! У меня сын — гей! Тебе к лицу! — я слегка ударяю его по плечу.

Подняв брови, он шокировано смотрит:

— Ты... ты не расстроен?

Я тыкаю в него пальцем:

— Мы говорим о гее, прямо полном гее, не би, верно?

— Да, мне нравятся только парни. Девочки вообще нет.

— Отлично! Самые охуенные новости! Выпьем! — и поднимаю свой стакан.

Он выглядит изумленным, но чокается со мной:

— Я думал, ты, ну...

Я делаю глоток «Стеллы», причмокиваю:

— Я бы, наверное, немножко бы завидовал, если б ты был би, так как у тебя было бы больше вариантов для ебли, чем у меня, — объясняю я. — Видишь ли, я всегда хотел быть бисексуалом. Хотя с мужчинами у меня никогда не получалось. Но я люблю, когда девушка надевает страпон и начинает меня...

Бен хлопает и перебивает меня:

— Пап, пап, я рад, что ты это говоришь, но я не хочу все это слушать!