Эмили откинула свои темные волосы. Выражение ее лица недоверчивое.

— Ты правда веришь в то, что песня про это?

— Да. О лесбиянке и о тайном гетеросексуальным романе «с единственным мужчиной, который может научить ее...»

Громкий, ироничный смех извергается откуда-то из ее нутра.

— Ну да, только ты меня ничему не научил. Еб твою мать, Марк, у меня были парни раньше! Не льсти себе, — хихикает она, — Старр только вторая девушка, с которой я встречаюсь, — и ее нижняя губа начинает дрожать, когда она осознает вину.

Ебать. Как всегда, переоценил себя. Я все еще верю — несмотря на все, что говорит мне против этого — каждая женщина в мире способна влюбиться в меня. И что, возможно, им приходится бороться со своими желаниями. Это мировоззрение, можешь называть это заблуждением, одно из самых величайших способностей. Конечно, обратная сторона этого — я склонен манипулировать.

— Так это лишь фаза?

— Ой, отъебись, Марк. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Это называется жизнь. Называется 2016. Я не разделяю сексуальных партнеров по полу. Если мне кто-нибудь нравится, я сплю с ним. Ты — интересный мужчина, Марк, не обесценивай себя, ты многое сделал. «Лакшери» был одним из самых больших клубов Европы. Ты всегда нанимал девушек диджеев. Ты принес большой успех Ивану.

— Да, но он съебался сразу же, как вырос, — напоминаю я ей.

— Тебе надо снова больше думать о музыке, Марк. Ты был увлечен ей. Теперь ты можешь слушать миксы, которые тебе отправит любой мудак с двумя с половиной подписчиков. Ты ищешь следующую звезду, вместо того, чтобы дать музыке вести тебя.

Она настолько права, что это, блять, пугает.

— Я знаю это. Но я старая пизда, и выгляжу смешным, прячась в тени клуба, набитого детьми.

— Ты думаешь, я ребенок?

— Нет, конечно, нет. Но я ровесник твоего отца и твой менеджер, плюс ты в отношениях, — говорю я, и внезапно думаю не о Старр, а о Вики, и пытаюсь перестать думать.

— Ой, не надо кормить меня этим дерьмом.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Я рад, что кусочки нашего существования переплелись под сокрушительными плитами забвения, но...

Палец Эмили ложится поперек моих губ, заставляя меня замолчать.

— Пожалуйста, Марк, не надо речи у смертного одра стареющего парня; всегда грустное и утомительно наблюдать за превращением секса в смерть.

— Как много старых парней у тебя было? — сразу же жалею, что спросил об этом.

— Намного меньше, чем было у тебя было молоденьких девушек, с которыми ты выскальзывал из клубов.

— Уже давно не было. И я не сплю с клиентами: так просто не правильно, — утверждаю я, опрометчиво добавляя: — И Майки убил бы меня.

— И что, блять, мой папа сделает? Мне двадцать два, еб твою мать! Ты такой же странный, как и он!

Ебаный Иисус, я больше, чем в два раза старше.

— Думаю, что много чего, — представляю я, и иду в ванную за электрической бритвой.

— Так не говори ему, — кричит она, — и я не скажу твоему папе. У тебя же есть папа — я имею в виду, он все еще жив? Он уже, наверно, древний!

Я тащу бритву по лицу. Смотрю на свое отражение в зеркале: пустой дурак, который так ничему и не научился.

— Да. Мой отец постарее будет и более хрупкий, чем раньше; он — хитрый жук, но все еще держится.

— Что бы он сказал, если бы узнал, что ты спишь с кем-то, кто годится тебе в дочери?

— Спал в прошлом, однажды, в пьяной суматохе, — подчеркиваю я. — Он бы не гордился мной, но ему же давно пофиг на то, что я делаю.

— И моему папе, должно быть, тоже. Это жутко.

— Он просто хочет лучшего для тебя, потому что волнуется за тебя, я это вижу.

Я не могу поверить жалким словам, которые слабенько выпадают изо рта, или в то, что я защищаю Майки, которому я, очевидно, не нравлюсь. Я только что трахнул его девочку всеми способами, а теперь почти хочу сказать ей, чтобы она хорошо училась или что она наказана.

Я появляюсь из ванной и, к счастью, мой телефон звонит и мне необходимо ответить, так как это Донован Ройс, промоутер «Электрик Дейзи Карнивал» в Вегасе, который никогда не перезванивает.

— Марк! Ебать, бро!

— Хай, Дон. Так что насчет места для моего мальчика? — в зеркале коридора я вижу злобный взгляд Эмили. Но я должен работать и для ребят тоже.

— Если честно, будет просто ультра-толпа адептов танцевальной музыки.. они не для N-Sign. Они слишком молоды, музыкально не воспитаны для такой утонченности.

— Дон, пожалуйста. Он много работает для этого камбэка.

— Марк, это N-Sign, Ебаный Юарт! Я ебал девушек в старшей школе под его плакатом! Мужик — легенда хаус-музыки для меня! Это не тебе мне продавать N-Sing. Это я должен продавать его детям, с концентрацией внимания как у рыбы. Которые даже не хотят танцевать, а просто сотрясать воздух, орать «ура» и тереться друг о друга, пока не заиграет следующий поп-хит. Они не хотят идти в этот трип со старым маэстро.

— Так давай обучим их, Дон. Ты раньше был настоящим приверженцем, — я смотрю на Эмили, растянувшуюся на кровати, ее длинная тонкая фигура почти в асане.

Громкий смех слышится в трубке:

— Ты, наверное, в отчаянии, если пытаешься провернуть этот трюк. Это бизнес, бро, к сожалению, ничем не могу помочь.

Разговор пиздец депрессивный. Но это — чистая правда: Карл никогда не попадет на сцену известного фестиваля электронной музыки, если только не сделает новый поп-хит. Иронично, но мудила способен на это. Но для начала я должен вернуть его в место, которое он ненавидит: студию. Я оборачиваюсь на Эмили:

— Как насчет моей девочки, Эмили, DJ Night Vision?

— Мне нравится ее дерьмо, но она не сексуальная.

— Не согласен, — говорю я, сильно задетый. Мои пустые яйца говорят совсем о другом.

— Окей; «Апсайд-даун Хаус», вечерний слот. Скажи ей, чтобы показала немного кожи. Может быть, вырез. У нее же есть сиськи, да?

Еб твою мать. Да кто он такой, этот мудила? «Апсайд-даун Хаус» тоже, маленькая сцена.

— Ранний вечер. «Вестлэнд». Как раз для нее.

— «Вестлэнд» полностью забит. Я могу дать ей место на «Квантам Валли», но при условии, что она сможет играть транс.

— Она, блять, и есть транс, друг, — я подмигиваю Эмили, которая мотает головой.

— С четырех до пяти.

— Вечерний слот друг, помоги брату.

Громкий вздох по телефону, а потом:

— С семи пятнадцати до половины девятого вечера.

— По рукам. Мужик, я бы тебя так выебал, что ты бы закатывал глаза до самых яиц, — говорю я ему.

— Воу... спасибо, — думаю, сказал он.

Когда я кладу трубку, Эмили настороженно вскрикивает:

— Что это была за хуйня?

— Достал тебе место на «EDC», — говорю я ей по секрету, надевая одежду.

— «EDC»! Это достаточно большое событие!

— Только «Квантам Валли», ранний вечер, и тебе нужно будет зарядить их транс-волнами, — говорю с фальшивой тоской.

— Но это же, блять, отлично! «Квантам Валли» — самое лучшее место на «EDC»! Ты красавчик, Марк Рентон!

Все дело в манипулировании ожиданиями.

— Спасибо, улыбаюсь я, — и телефон снова звонит.

— Выключи его и иди в постель!

— Не могу, малышка, это не ок для нас обоих. Если я трахнул одного из моих диджеев, я должен трахнуть их всех. Это называется демократия. И я всегда был бесполезным игроком в другой команде. Давай оставим это и обсудим позже, — предлагаю я, пока телефон звенит.

— Ты не будешь говорить, что я переспала с тобой ради этого гига?

— Не будь смешной: я твой менеджер. Это моя работа — метафорически быть выебаным, чтобы доставать вам гиги. Если ты хочешь добраться до верха через постель, еби промоутеров, а не того, кто уже и так на двадцать процентов в тебе.

Эмили плюхается назад, размышляя об этом, затем резко вскакивает:

— У меня есть теория о тебе, Марк Рентон, — говорит она, дразняще выгнув бровь. Вот: каждая молодая девушка должна купить сумочку с Пингвином Фрейдом, вышитым на подкладке. — Думаю, что ты был юнцом, который стеснялся рыжих волос на голове и лобке, и тусил с другом, который выглядел намного лучше, наверное, даже с бóльшим членом, чем у тебя, который вел себя более уверенно с девушками... Пока верно?