– Папа, познакомься с моими новыми друзьями – Дюймовочкой (но на самом деле ее зовут Лелей), Белолапым и Соломоном – она назвала нас по именам. Иван и Рослав представились самостоятельно, поскольку я этого сделать не успела. – Их следует накормить, поэтому сейчас сюда принесут еду и питье, а потом мы придем к тебе – конечно, если ты не возражаешь…
Октавиандр, отметивший не только перемену настроения дочери, но и повелительные нотки, прозвучавшие в ее голосе, бросил на меня удивленный взгляд, согласно кивнул и вышел.
Слуги принесли столики и подносы с тарелками, кувшинами и чашками из тончайшего фарфора. Ориана, привычно скрестив ноги, устроилась на ковре. Я попыталась последовать ее примеру, но ничего хорошего из этого не получилось – низкими столы были только для асилков и моих высоких спутников-мужчин, а Дюймовочка – она в любой стране остается девочкой-невеличкой. Положение исправила мягкая кушетка, немедленно доставленная специально для низкорослой гостьи. Животные получили отдельные блюда и поспешили подкрепиться.
За едой разговор всегда течет легче, и я незаметно вытянула из Орианы ее грустную историю.
…Супруга Октавиандра ушла в мир иной во время родов. Отец-однолюб не решился связать свою судьбу с другой женщиной, опасаясь, что мачеха будет плохо обращаться с его обожаемой дочкой, которую он с самого рождения опекал и всячески баловал. Учителя приходили заниматься с ней во дворец, но друзьями девочка так и не обзавелась – Правитель ограничил круг общения наследницы из боязни, что посторонние могут ее обидеть. К сожалению сам, Октавиандр, большую часть своего времени занятый решением государственных вопросов, не мог уделять дочери много внимания.
Лишенная женской любви и ласки, общения с друзьями и родственниками, Ориана росла дикаркой: некому было научить девушку ухаживать за собой, ей не с кем было поделиться детскими обидами и секретами. Изолированная от общества, она чувствовала себя одинокой, никому не нужной и страдала, не решаясь обременять отца своими проблемами.
Однажды девушка случайно подслушала, как служанки пересказывали друг другу дворцовые сплетни. Горничная из новеньких остановила престарелую кормилицу наследницы и поинтересовалась: верно ли, что жене Октавиандра запретили иметь ребенка, но та не послушала совета лекарей, и это стоило ей жизни? К чести пожилой и преданной семье Правителя асилков женщины, та быстро заставила любопытную девицу замолчать и посоветовала поменьше совать нос не в свое дело.
С тех пор Ориана еще больше замкнулась. На нее неподъемным грузом легло чувство вины за смерть матери. Большую часть дня она проводила, горюя по самому родному человеку.
По городу поползли неизвестно откуда взявшиеся слухи: мол, Повелитель неспроста прячет дочь – она-де и не человек вовсе, а злобное чудовище, которое надо держать в клетке на цепи. Ликом девица столь ужасна, что скрывает его за длинными волосами, а всякий, кто посмотрит ей в глаза, окаменеет или умрет на месте от страха…
Я закашлялась и поняла, что больше не смогу проглотить ни кусочка. Сердце болело от жалости к несчастной девушке. Как жестоки порой бывают люди: соревнуясь в остросюжетных выдумках, они представили ни в чем не повинного ребенка кем-то сродни Медузе-Горгоне…
…Когда отголоски слухов дошли до Орианы, она перестала смотреться в зеркало, а потом приказала вынести его из своей комнаты и уже несколько лет скрывала свое лицо за копной рыжих волос, которые перестала не только стричь, но и расчесывать, превратив в дополнительную защиту от враждебного окружающего мира…
Я боялась новых слез Орианы, но та не заплакала. За много лет она почти свыклась с душевной болью и безумно устала от слез, и теперь впервые в жизни рассказала о себе постороннему человеку, услышав собственную историю со стороны – словно чужую.
Когда мы вдоволь наговорились, за окном начало смеркаться.
Как ни поджимало время, я отлично понимала, что разрешить столько проблем одним махом невозможно, да и нам после долгого пути требовался отдых. Начало добрым переменам, как я надеялась, было положено, а несколько часов сна вряд ли изменят ситуацию к худшему. К тому же утро, как известно, вечера мудреней!
– У нас был нелегкий день. Давай продолжим разговор завтра? Пообещай хорошенько выспаться сегодняшней ночью, потому что совсем скоро твоя жизнь, возможно, изменится. – Собеседница вздрогнула, но я поспешила заверить: – К лучшему, поверь, только к лучшему!
Ориана согласно кивнула головой, позвонила в серебряный колокольчик над кроватью и приказала явившимся на зов слугам разместить нас в лучших покоях, а утром, когда проснемся, проводить к ней.
Кот-баюн остался с девушкой, чтобы рассказать еще одну сказку – «Золушку». Белолапый составил ему компанию и развалился возле двери – будто спал там всю жизнь, вознамерившись охранять покой и сон новой знакомой, к которой проникся симпатией с первого взгляда. Хозяйка была только рада компании.
Прежде чем предпринять определенные действия, необходимо было с глазу на глаз переговорить с Правителем. Я отказалась от предложения друзей сопровождать меня – надеялась, что справлюсь сама, делая основную ставку на отцовскую любовь и справедливо полагая, что Октавиандр никогда не вникал в суть переживаний дочери и не понимал истинной причины ее плохого настроения. Большинство представителей сильного пола вообще предпочитают держаться подальше от женских «фобий» и, как правило, полагаются на традиционный «авось» в надежде, что все само собой пройдет, рассосется, устроится и т.д. – перед ними надо либо ставить конкретные вопросы, либо молча страдать от их невнимания и непонимания.
В кабинет грозного Правителя асилков, куда меня любезно проводил страж, я вошла без страха, решив говорить откровенно, но не раскрывать при этом собственных секретов.
По мере того как я пересказывала Октавиандру свободно гуляющие в землях асилков и обрастающие все более нелепыми и страшными подробностями слухи и сплетни про Ориану, Правитель сжимал кулаки до тех пор, пока не побелели ногти. А когда выяснилось, что его дочь в курсе этих небылиц и очень страдает, лицо мужчины исказила гримаса гнева – наверное, прикидывал, кого бы обвинить в случившемся, чтобы без промедления лишить головы (но не мог же он приказать отрубить ее самому себе?).
Надо отдать должное его твердому характеру: он ни разу не перебил меня, только в самый напряженный для себя момент поднялся и принялся расхаживать взад-вперед по просторному кабинету.
– Вашей дочери требуется не врач-терапевт и медикаментозное лечение, а помощь психологического характера. – Я сама удивлялась тому, что на равных, как взрослая, разговариваю с посторонним и занимающим высокое положение человеком и нисколько не теряюсь при этом – если сравнивать с ответом у доски на уроке физики, последнее гораздо сложнее. – Ей нужно просто почувствовать себя любимой дочерью и очаровательной девушкой, поверить в собственную привлекательность и самой полюбить себя. Я постараюсь убрать завесу, которой она отгородилась от реального мира, и убедить ее, что он вовсе не враждебен по отношению к ней. Но завершить начатое под силу только отцовской любви.
Я смотрела Правителю прямо в глаза, внутренне приготовившись к вспышке гнева, недоверию, отповеди (мол, яйца курицу не учат!), но Октавиандр молчал.
– Кто ты такая? – наконец спросил он, когда пауза слишком уж затянулась.
– Меня зовут Леля, – почему-то я решила назваться именем, данным при рождении. – Большего я пока открыть не могу. Лишь после того, как Вы решитесь принять нашу помощь, возможно, расскажу о себе больше. У вас есть время на раздумья – до утра.
Меня препроводили в отведенные покои. Немного поворочавшись на новом месте, я провалилась в сон, но пробудилась самостоятельно, когда за окном едва начало светать. День обещал быть трудным. Конечно, меня терзали сомнения, но я убеждала себя:
– Нельзя сомневаться, надо говорить «Я могу!» – так часто повторяла мама.
