– Славно, что вы приехали, мой друг! – прогремел Аттвуд, крепко пожимая руку невысокому щуплому мужчине средних лет, аккуратно одетому и гладко выбритому, за исключением тонких усиков на узком и скуластом лице.

– Не мог упустить случая, когда приглашаете лично вы, – парировал сэр Гален Гилмор с улыбкой.

– Означает ли это, что вы соскучились по моему обществу?

– Это означает лишь то, что дело предстоит быть интересным и важным, если рядом объявились вы!

Оба одновременно засмеялись. Марисса, стоя поодаль и наблюдая за ними, поняла, что несмотря на колкость в сказанном, эти люди давние приятели и уважают друг друга.

– Добро пожаловать в «Эддингтон Холл», сэр Гилмор, – приветливо произнесла Розелин на правах хозяйки и жестом руки пригласила гостя пройти в гостиную, где уже затопили камин.

– Благодарю, миледи.

Там их уже поджидали Алисдэйр Эддингтон, его младший брат Кенрик, Горден Дин и приходской священник Джейкоб Олдридж. На этот раз барона и баронессы Милтон, равно как и их дочери Джиневры, не было. Дворецкий Майрон Фрипп учтиво принял плащ полицейского детектива из Лондона, его цилиндр и трость.

– Господа, я весь внимание! – произнес Гилмор, устраиваясь у камина.

– Сэр Валентайн? – Норберт выразительно посмотрел на ученого.

Доктор Аттвуд, не теряя времени, стал излагать суть происшествия, особо акцентируя внимание на деталях, известных к этому времени. Гален внимательно слушал, не перебивая. Джейкоб Олдридж, высокий и худой мужчина с длинными и тонкими руками, раз от раза осенял себя крестным знамением в момент, когда ему приходилось внимать столь жутким подробностям преступления, описываемым ученым из Лондона. Причем говорил последний совершенно ровным и, можно сказать, равнодушным тоном, что очень удивляло настоятеля прихода, для которого каждое слово из уст Аттвуда имело сильный эмоциональный окрас. Разве можно с таким спокойствием не то, чтобы говорить, а даже слушать о чудовищном случае растерзания мисс Тоу? Когда профессор окончил рассказ, на короткое мгновение воцарилась тишина – детектив был задумчив и размышлял, тогда как все остальные присутствующие выжидающе смотрели на него.

– Сегодня двадцать шестое апреля. Тело обнаружили двадцать третьего вечером, – наконец подал голос Гилмор. – Аккурат в день вашего приезда сюда. Вы говорите, что запах учуял пес лесника. Точно так же его могли учуять звери. Однако на останках следов укусов диких зверей не обнаружили. Следовательно, пес и лесник их опередили, а раз так, тогда можно предположить, опираясь также на ваши заключения, что жертву умертвили двадцать третьего апреля и при удобном случае отвезли и выбросили в лесу. Раньше не могли, иначе ее порядком подъели бы волки или вепри. А до этого времени девушку шесть дней держали где-то взаперти. Верно?

– Да, – согласился Аттвуд.

– И где же? Это должно быть тихое и малолюдное место. Здесь есть такие?

– Предостаточно, – кивнул Норберт. – Дом того же лесника, например. Или рыбацкая хижина у реки.

– Составьте список, милорд, – то ли попросил, то ли приказал сэр Гален. – Нам необходимо найти это место. Констебль уже опросил свидетелей?

– Я думаю, вряд ли, – покачал головой сэр Валентайн. – Этот бедняга уж слишком растерялся.

– Да он просто глуп! – не сдерживая эмоций, фыркнул Горден Дин.

– Не исключено. Мне необходимо поговорить с ним. А затем я хотел бы допросить этого лесничего Вудроу Додда и родственников девушки. Потом тех, кто близко знал ее. В том числе всех вас.

– К вашим услугам, – выпалил Алисдэйр, за последние дни потерявший хорошее расположение духа.

Гален Гилмор внимательно посмотрел на молодого виконта, но ничего не сказал в ответ.

Когда он остался наедине с доктором Аттвудом, тут же пытливо спросил:

– Вы ведь не все договорили, Валентайн, верно? Там, в гостиной?

– Никогда не сомневался в вашей проницательности, – ответил ученый, слегка поглаживая бородку. – Я действительно утаил кое-что.

– Говорите.

– Наш убийца знает толк в медицине. По крайней мере, он знаком с ней.

– Отчего такой вывод? – глаза инспектора заблестели.

– При осмотре тела я увидел, что вену, из которой спустили кровь, резали не единожды, – веско произнес Аттвуд. – Еще два пореза рядом.

– Но тогда мисс Тоу умерла бы раньше от кровопотери? – удивился Гилмор. – Как такое может быть? И причем здесь знание медицины?

– Эти порезы весьма тщательно заштопаны, мой друг!

– Как?!

– Тонкой иглой и льняной нитью!

– Разве это возможно?

– Практика зашивать раны насчитывает не одну тысячу лет, – сложив руки на груди, сказал сэр Валентайн. – Еще медицина Древнего Египта, по разным свидетельствам, применяла льняные хирургические швы для ран горла, плеча и рук. Однако что касается сосудов в теле человека – здесь несколько иная картина. Главным методом лечения поврежденных вен и артерий традиционно считается обычная перевязка сосудов. Многие умы думали и думают по сей день над наложением швов на поврежденную вену или артерию, но есть мнение, что это неизбежно приведет к так называемому тромбозу в области шва, и впоследствии грозит закупоркой сосуда и смертью. У этой теории есть и противники, например, великий русский хирург Пирогов, проводивший сложнейшие хирургические операции в условиях боевых действий. Он, к слову, полностью опровергает догматическое сегодня мнение о бесперспективности наложения шва на поврежденный сосуд. Мне выпала честь быть знакомым с ним лично и несколько раз дискутировать на важнейшие медицинские темы. А другой выдающийся русский хирург Экк впервые осуществил эксперимент на собаке по сшиванию воротной и нижней полой вен.

– Не совсем понимаю, доктор, – проворчал Гилмор. – Поясните.

– Накладывать шов на поврежденный сосуд – это огромный прорыв в медицине! И наш безумец, который так жестоко истязал бедняжку Элеонор, проделал две такие операции на ней! Представляете? Две!

– Хотите сказать, он экспериментирует? – детектив недоверчиво прищурился.

– Не исключаю такой версии. Для чего тогда зашивать вену дважды?

– Продлить мучения жертвы. Насладиться зрелищем. Или кровью, которую этот безумец выкачивал из нее.

– И эту версию исключать нельзя, – согласился Аттвуд. – Однако то, что он зашивает сосуд, продлевая жизнь своей жертве, уже свидетельствует и о глубоких познаниях в медицине в целом, и об эксперименте русского доктора Экка в частности. Ведь поймите – это может стать великим открытием! Вдруг наш убийца амбициозен и тщеславен? Жаждет войти в историю? Войти в касту хирургов-первооткрывателей?

– Слишком много вопросов возникает в таком случае, – с сомнением в голосе произнес Гален. – Почему здесь, в этом месте? Почему эксперимент сразу на людях и так жестоко, когда можно на животных? К чему тогда кровопускание и уродование тела? Что он делает с кровью? К чему весь этот бред со следами дьявола? Кто именно в этих местах может обладать такими глубокими знаниями медицины, как вы и доктор графства?

– Некоторые ответы могут быть в качестве предположений. А в остальном – не знаю, мой друг. Но чем скорее мы найдем их, тем быстрее поймаем безумца…

Джиневра Милтон была в ярости. Она не находила себе места от мысли, что Алисдэйр Эддингтон совершенно не обращает на нее внимания. Подлец! Негодяй! Но… такой милый и желанный! Злость часто и неожиданно для нее самой сменялась нежностью при появлении образа любимого в ее голове. Она представляла себе, как он обнимает ее и чувственно целует в губы. В такие мгновения сладострастная слабость разливалась по всему телу. Ну почему, почему он так жесток и равнодушен? Наступала обида, тут же превращаясь в гнев, от которого лицо покрывалось румянцем. Кулачки Джиневры сильно сжимались, а дыхание учащалось. И так происходило довольно часто, стоило девушке оказаться в собственной комнате наедине со своими фантазиями. С момента приезда виконта из Лондона в «Эддингтон Холл» такие мысли становились все сильнее и навязчивее. От них было очень тяжело избавиться, и практически невозможно контролировать, чтобы они не появлялись вовсе. Она безумно любила Алисдэйра и мечтала только о нем. О той минуте, когда он наконец-то обратит свой взор на нее, а в глазах будет светиться любовь к ней.