Сава неожиданно произнес:
– У здешних вятичей нередко такие жилища на деревьях устраивают. Охотничьи домики. Видишь, как укромно, – чужаки такое и не приметят.
Добрыня даже не стал спрашивать, откуда священнику это известно.
Озираясь, он заметил, что поляна, на которой дожидалась своего суженого дочь волхва, неплохо защищена от лесных духов: то там, то тут из зарослей торчали воздетые на шестах головы домашних животных – светлели костью черепа коз, коров, была даже одна лошадиная. А еще вокруг всей поляны шла будто проведенная плугом широкая полоса-межа. Добрыня знал, что служители-волхвы делают над такой межой особый наговор, охраняющий тех, кто внутри, от всякого внешнего чародейства. Вот и выходило, что упомянутый Забавой волхв Домжар хоть и отправил любимое дитя к лешему в чащи, но явно позаботился о том, чтобы дочь никто не обидел. Будь это не Забава, а какая иная чужая ему девица, заботился бы он так? Женщины вятичей, насколько знал Добрыня, вообще редко покидают свои селения и не углубляются в чащи, полные опасностей и страхов. Забава же явно не опасалась леса. И явно не ждала встречи с косматым суженым. Не верила в него? Или доверяла заботе родителя? В любом случае, спустившись из своего устроенного на дереве жилища с котелком, она была по-прежнему беспечна и улыбчива. А еще очень хороша собой. Так хороша, что Добрыня ощутил смутное беспокойство. Не то чтобы желание взыграло, а словно бы восхищение тронуло душу. Давно милые девы его так не волновали, как эта синеглазка с распущенными темно-русыми волосами, с венком из незабудок на голове.
Сава тоже смотрел на нее с явным восхищением. Послушно принял у нее из рук котел. И добротный котел – из чищеной бронзы, с зубчатыми узорами по краю. Настоящее богатство по местным меркам.
– Начинайте готовить, – приказала Забава. – А хворост для костра везде. – И махнула рукой в сторону леса.
Тут даже Добрыня опешил.
– А сама? Ты нас в гости позвала, тебе нас и потчевать.
– Я позвала, а потчевать вы меня будете, – уперев руки в бока, заявила девушка. – Велика честь, чтобы дочь Домжара для вас, пришлых, куховарила.
Ого! Но делать нечего, она тут хозяйка. Вот посадник новгородский и отправился в лес за дровами, пока Сава занимался разделкой рыбин.
Добрыня и в чащу не углубился, как заметил самого лешего. Тот тенью мелькнул за стволами, смотрел неприветливо из-под нависших зеленоватых косм. Духи леса редко когда к смертным расположены – они для них чужие. Этот же – сутулый, лохматый, поросший травой, как шерстью, – был огромен, выше Добрыни ростом. Но, едва глянув на человека, удалился. Не любят лесные духи смертных, сторонятся, если силу свою над ним не чувствуют. А Добрыня страха ему не выказывал, да и оберегов у него было предостаточно – даже освященный крестик имелся на шнурке на груди.
Когда посадник вернулся на поляну с охапкой сушняка, Сава с Забавой о чем-то спорили, препирались. И все же такими милыми показались они ему после сумрака леса и таящейся там нежити, что он улыбнулся.
– Лучше всю рыбу не чистить, – пояснял девушке Сава, пристроившись на корточках у котелка с водой. – Внутренности уберу, а от пера и чешуи только больше навара будет.
– У нас так не делают! У нас режут, чистят и мелко нарезают! – настаивала Забава. – Зачем мне шелуху рыбную есть, если от нее горечь одна.
– Не будет горечи, – не уступал Сава. – А когда уха подойдет, я опущу в нее ненадолго дымный уголек – от этого вкус только приятнее станет. И не хмурь брови, упрямица. Я знаю, как на Днепре рыбную похлебку готовят. На княжьем пиру такую подать не стыдно. А ты мне лучше луковицу подай. И ее я чистить не стану: в пере она даже больше вкуса рыбной юшке даст.
Добрыня усмехнулся: не знал он, что молодой священник такой умелец стряпать. Ну да пусть развлекаются, позже он переговорит с Забавой, есть что расспросить у нее.
Пока же девушка устроилась в сторонке, отвернулась, как будто обиделась, что ее не послушали. Но потом все-таки сказала, что, мол, пусть пришлый Неждан и готовит по-своему, но, когда уха будет на подходе, она лично вольет в нее мучную болтушку.
Добрыня попробовал было подольститься к ней, говоря, что, видать, знатная стряпуха дочка волхва, но Забава только губки пунцовые надула. Призналась через миг: да, она, конечно, знает толк в ведении хозяйства, однако возиться у печки с ухватом явно не любительница – жарко, дымно, утомительно. Зато когда станет госпожой в своем доме, сумеет наставлять нерадивую челядь.
– А без челяди тебе не обойтись? – усмехнулся в усы Добрыня. – Или у вятичей дочери волхвов все госпожами ходят?
– Все не все, но я точно знаю, что за бедного да бесхозного отец меня не отдаст.
И Забава с удовольствием посмотрела на свои белые холеные ладошки.
Сава лишь хмыкнул.
– Такую привередливую да ленивую тебя никто замуж не возьмет. Любому мужу в доме настоящая хозяйка нужна.
– А я и буду хозяйкой, – гордо вскинула голову красавица. – Причем у того, кто мне жизнь достойную даст. Мне нужен муж, который на главное место в доме меня посадит и любить станет за красу мою. А у печи с горшками и ухватом прислужницы пусть возятся.
– Ну и хвастливая же ты, – присаливая парующую рыбную юшку, покачал головой Сава. – И кому ты такая нужна будешь? Какой прок от тебя?
– Как какой прок? А детей мужу рожать? Красивых, здоровых детей! А домом его управлять, советы добрые давать да любиться до забытья? А уж любиться я умею. Пробовала уже на прошлых купальских гуляниях. Мне понравилось.
Сава даже вспыхнул от ее слов. Буркнул сурово:
– Девушке, вошедшей в возраст, не помешало бы иметь больше скромности и рассудительности.
Добрыня же расхохотался.
– Да ты, никак, боярыней решила стать, лесовичка?
– Может, и стану, – топнула ногой Забава.
Она устроилась поудобнее, обхватила обтянутые подолом колени.
– Мне отец обещал, что жить буду в сытости и почете. И никакими любовными утехами меня в курную избу никто не заманит. Я уже видела, как в иных краях жены мужей нарочитых живут.
– Как же, видела! Да ты из лесу и носа не высовываешь. Вы, вятичи, боитесь остального мира, потому и называют вас чащобой дикой.
Забава невозмутимо откинула длинные волосы за плечи, подняла увенчанную незабудками голову.
– А вот и не чащоба мы! С помощью Велеса и Сварога небесного мы тоже в мир выходим, торгуем по рекам. Домжар, отец мой, счету обучен, ему старейшины доверяют возить товары от нескольких родов на торг-мену в волжские грады. Он и меня однажды взял!
– Никогда не слыхивал, чтобы волхвы торговали, – заметил Добрыня, сняв удерживающий волосы ремешок и тряхнув волосами. Ох и жарко же становилось! Ночью они с Савой едва ли не зубами стучали, а днем теплынь, как в середине лета. От духоты лесной даже соловьи умолкли в лесу.
Забава невозмутимо уточнила, что, когда Домжар ездил на торги, он переодевался купцом. У них были хорошие вятичские товары: цеженый мед, барсучий жир, меха разного зверя, а еще бобровая струя, столь ценимая булгарскими лекарями. Домжар и отвез им ее по уговору.
– Так ты побывала в самом Булгаре45 на Волге? – изогнул брови Добрыня. Надо же, вятичи чащобные, а в такой торговый город пробрались.
Забава подбоченилась.
– Сварог небесный свидетель, что так и было. Я тогда еще девчонкой была, но все помню. И, главное, помню, в каких нарядах булгарские павы на рынок выходят, сколько бляшек и бусин ярких у них на груди, как подвески на головных уборах сверкают. Видела я и товары всевозможные на шумных торгах, видела высокие башни, минаретами называвшиеся46, и гуляли мы по площадям и предместьям, никто нас не обижал и не задевал. И, помоги матерь Макошь, никогда бы не подумала, что в мире может быть столько народа, что люди собираются таким скопом в одном месте… У нас в лесах даже на день подателя жизни Сварога или на игрища купальские столько не сходится. Мне с тех пор иногда даже снится то многолюдье, – вздохнула девушка.
