Он качает головой, а затем отдергивает руки.

– Кто ты? – с ужасом глядя на меня, выдыхает он.

После чего распахивает дверь, несмотря на то, что снаружи небезопасно. Трещины на земле становятся все шире, и он сейчас провалится.

– Коул, подожди!

Я отстегиваю ремень безопасности, чувствуя, как сердце бьется о ребра. А затем перебираюсь на водительское сиденье, чтобы схватить юношу за руку, но он отдергивает ее. Земля вновь сотрясается, воздух вибрирует от грохота, а трещины становятся просто огромными.

– Коул, стой!

Но он не слушает, а отступает назад и падает в пропасть.

Я резко просыпаюсь от собственного крика. Пытаясь отдышаться, перекатываюсь на четвереньки и сползаю на пол. Перед глазами расстилается темнота, а затылок пульсирует от обжигающей боли. И так каждое утро – тот же сон, тот же ужас в глазах Коула и та же нестерпимая боль от импланта, вживленного мне в череп.

Стараясь прогнать кошмар из своего сознания, я прижимаю ладони к глазам и раскачиваюсь на коленях взад-вперед под звуки колотящегося в груди сердца. Вот только на самом деле мое сердце не колотится, тело не раскачивается, а легкие не раздуваются от воздуха. У меня вообще нет легких. Я всего лишь частичка разума, запертая в теле, которое не способна контролировать. Не знаю, есть ли слово, описывающее то, кто я сейчас, но знаю, как называется мир, в котором застряла.

Симуляция. Виртуальная реальность.

Месяц назад я прижала искрящийся электрический кабель к разъему на затылке. Пыталась остановить Цзюнь Бэй, запустившую программу стирания воспоминаний, и думала, что этим убью нас обеих. В тот момент я попрощалась с Коулом, своим будущим, своей жизнью. А в итоге просто отдала Цзюнь Бэй контроль над телом и с тех пор торчу в симуляции лаборатории проекта «Заратустра».

Я поднимаюсь на дрожащие ноги. Сейчас я в помещении, где впервые увидела Цзюнь Бэй – комнате со стеклянной стеной, сквозь которую видно три остроконечные вершины горы. Вокруг царит полумрак, разгоняемый лишь тусклыми косыми лучами утреннего света, просачивающимися в окно. Кафельный пол усеян кусками искореженного металла и потрепанными проводами – обломками генкитов, которые я разбирала последние недели. Снаружи виднеются темные горы, покрытые лесом и укутанные густым белым туманом, а вдалеке кружат черные точки – это голуби пронзают редкие облака.

Дождавшись, пока боль в голове слегка стихнет, я пробираюсь к лабораторному столу, который растянулся вдоль стены в другом конце комнаты, и упираюсь в него руками. Гладкая столешница холодит ладони, но ощущения, которые я испытываю, лишь иллюзия – импульсы, посылаемые в мой мозг от импланта в основании черепа. Все симуляции VR работают примерно так. Не все из них воспринимаются как реальность, но если вы прижмете ладони к виртуальной поверхности, то почувствуете ее. И в этом нет ничего странного. Так что каждая часть этой лаборатории кажется настоящей – каждая дверь, каждое дерево и каждый камешек закодированы с идеальной точностью, включая запахи, вкус и восприятие. Это безупречная симуляция едва отличимая от реальности.

И из нее нет никакого выхода.

– Соберись, – бормочу я, когда грудь сжимается от боли.

Стараясь не думать о том, что не дышу по-настоящему, я заставляю себя закрыть глаза. Если не избавиться от этих мыслей, то начнется еще одна паническая атака. Я на ощупь тянусь к бутылке на столе, откручиваю крышку и подношу горлышко ко рту. Ледяная вода обжигает горло и успокаивает меня.

Может, это тело и трехмерная проекция, приближенная к моей внешности, но симуляция настолько хороша, что я чувствую голод, жажду и даже желание поспать, если слишком долго бодрствую. А еще чертовски сильную боль, если ушибу палец или порежусь обо что-то острое. Но не все виртуальные симуляции добавляют ощущения подобные голоду и боли, но Цзюнь Бэй, судя по всему, считала их важными.

Запрокинув голову, я осушаю бутылку до дна и делаю долгий, медленный вдох. В коридоре раздается эхо от босых ног, шлепающих по плитке. Через мгновение к нему добавляются приближающиеся, резкие, пронзительные голоса. Я напрягаюсь и поворачиваюсь к двери, в которую тут же врываются пятеро визжащих детей.

Это пятилетние Коул, Леобен, Анна, Зиана и Цзюнь Бэй. Их худенькие тельца прикрыты серыми спортивными костюмами с логотипами «Картакса», грудные клетки перебинтованы, а по коже вьются шрамы. Я обнаружила их в запертой спальне наверху, когда набралась смелости обыскать лабораторию, и с тех пор они стали моими хвостиками.

Да, я знаю, что они нереальны. Просто еще одна частичка этой извращенной симуляции. Они ходячие строки кода, управляемые встроенным искусственным интеллектом. И прямо сейчас они врываются на полной скорости в комнату, заполненную остатками переломанных генкитов.

– Осторожней! – кричу я, протягивая руки к вихрю из маленьких конечностей и бритых голов.

Анна спотыкается о кучу потрепанных проводов и летит вперед. Я тут же бросаюсь к ней, хватаю за талию, а затем притягиваю к себе. Она визжит от восторга, но остальные тут же останавливаются и с широко раскрытыми глазами осматривают комнату. Но я вижу лишь их босые ноги в окружении груд битого стекла и острого металла. Может, дети и часть этой симуляции, но они очень реалистично истекают кровью.

– Вы не должны так врываться сюда, – переступая через кучи хлама, ворчу я. – И уже говорила вам, насколько это опасно.

Анна ерзает у меня на руках, вынуждая опустить ее на пол, а затем обхватывает меня за талию.

– Мы хотим играть.

Широкая улыбка отражается в ее светло-голубых глазах, отчего у меня все сжимается в груди. Но я подавляю проснувшиеся чувства, заставляя себя быть сильной. Мне нужно возвести вокруг сердца толстые стены и выковать внутри клинок, который пригодится, когда я выберусь отсюда.

А я обязательно это сделаю. Потому что устала от вечного контроля. Почти все, кого я знаю, пытались манипулировать мной или лгали. Даже мое существование обусловлено нуждами другого человека. Но я больше не позволю мной помыкать.

Я хочу жить, стать свободной и готова бороться за это.

Лаклан и Цзюнь Бэй сейчас работают над кодом, способным изменить сознание людей. Они считают, что сделают мир лучше, если изменят человечество против его воли. Но я уже дважды вставала у них на пути и готова сделать это вновь, превратив свою злость в оружие.

У меня осталось достаточно сил, чтобы разрушить их планы.

Но для начала мне нужно выбраться отсюда.

Генкиты лаборатории, ее терминалы и все интерфейсы, которые мне удалось найти, оказались запрограммированы удерживать меня здесь, но они тоже часть симуляции, а значит, созданы кодом. А код можно взломать. Мне только нужно найти лазейку. В этой лаборатории есть четыре промышленных генкита, привинченных к стенам, и я разобрала их на кусочки. Выдернула из них все – провода, баки с нанораствором, – пока от них не остались лишь металлические скелеты. После чего медленно собрала их обратно, кусочек за кусочком, пытаясь разобраться в закономерностях симуляции.

Если я не смогу найти способ выбраться отсюда, возможно, мне удастся построить его.

– Я работаю, – говорю я. – И просила не беспокоить меня сегодня.

– Ну, пожалуйста, – подпрыгивая на месте, упрашивает Леобен.

Его глаза блестят, руки тонкие, как тростинки, а шею обвивают швы.

Я провожу рукой по волосам. Зиана прижимается к Анне и смотрит в пол. Пятилетний Коул прыгает вместе с Леобеном, и мое сердце замирает. Я до сих пор не привыкла к тому, что вижу его. А еще Цзюнь Бэй. Каждый раз при виде их маленьких мордашек у меня все сжимается внутри. И это никак не помогает мне выстраивать защиту вокруг сердца.

Стены лаборатории начинают дрожать. Анна визжит и крепче обхватывает меня за талию.

– Все хорошо, – успокаиваю я девочку. – Сейчас все закончится, как и всегда. Не переживай.

Дети теснее прижимаются друг к другу. Подобные толчки сотрясают лабораторию последние несколько недель. Уверена, их вызывает Цзюнь Бэй, хотя наверняка, и сама не подозревает об этом. Иногда мне удается уловить обрывки звуков или увиденные ею образы. Например, кровь на ее коже или заполненную жужжащими генкитами комнату, на стенах которой нарисованы бабочки. Она проводит какие-то эксперименты над своим телом. Мне неизвестно, что задумала Цзюнь Бэй, но знаю наверняка, что каждый раз, когда кто-то из нас испытывает боль, лаборатория начинает трястись, а имплант в основании черепа, удерживающий барьер между нашими сознаниями, деформируется.