В комнату вошёл Артур, и внимание Юноны тут же переключилось на него, девушка засуетилась возле мужа тёплым домашним котёнком.

Милидия тоже тихо заговорила с Фискалом:

– Мне так понравились ноты, что Вы принесли, я обязательно их выучу.

– Тебе, Вам, правда нравится – он осёкся – но исполнили Вы их прескверно. – Тут произошло то, что не ожидал, пожалуй, никто из находившихся в комнате. Юноша заговорил громко, пылко и то с раздражением, злостью, то с нежностью – И вообще, сударыня, Вы, на мой взгляд, несколько ограничены в своём понимании жизни, едва ли к чему-то приспособлены, слабы, как котёнок, красавицей Вас так же не назовёшь – Все были, по меньшей мере, ошарашены этим заявлением. Артур хотел было заставить замолчать волшебника, но Милидия будто сказала взглядом: « Пусть продолжает.» – Характер у Вас тоже не ангельский, Вы свободолюбивы, строптивы, капризны, избалованы, непомерно горды, излишне серьёзны. К тому же абсолютно не обладаете чувством юмора. Но в Вас зашевелилось что-то необычное, Вы тайна, которая не доступна даже мне. И принимая во внимание, что в придачу ко всем своим недостаткам производите впечатление порядочной девушки, я согласен отдать Вам руку и сердце.

Милидия внимательно слушавшая всё это странное объяснение в любви с достоинством ответила:

– Мне жаль, но я не люблю Вас, простите и прощайте.

И ушла гордо задрав свой аристократичный нос.

Глава 11.

Мантилья из сумрачных кружев.

– Что ты натворил – прошипела Юнона, пулей вылетев из комнаты.

Артур даже не находил нужным что-либо говорить, он подошёл к юноше и отвесил ему пощёчину. К лицу Фискала прихлынула кровь. Прошло ещё несколько мгновение, и гробовую тишину голос Риверса:

– Идиот, ты же можешь потерять её навсегда…

Навсегда? Навсегда?!

***

Милидия графиня де*Шеврез поднялась к себе в комнату. Нет, хватит с неё всего этого, ей уже не нужно не волшебства, ни волшебников, она сможет быть если не счастливой, то хотя бы полезной людям. А разве, это и не есть счастье, спрашивал рассудок, но сердце видимо считало иначе, глупое, наивное сердце, из-за него теперь в глазах стояли слёзы.

«Но полно, сейчас сюда придёт Юнона, она не должна плакать при ней, соберись и вытерпи, я объясню ей, что не хочу изводить бедного влюблённого юношу, и попрощаюсь с ней, непринуждённо, может и с грустью, но такой, которую можно обосновать расставание с друзьями. Надо быть твёрдой, успокоить Юнону и чисто светло проститься с ней».

Вошла Юнона.

– Милая, пожалуйста, не переживай, – быстро, но нежно с явным участием заговорила она – Да, Фискал наговорил тебе глупостей, да у него скверный характер, но можно простить даже его недостатки, если любишь, можно простить всё, если очень любишь.

– Юнона, мне искрение жаль его, но я не люблю его. Право, думаю, в моём поведении не было ничего, что бы дало ему хоть малейший повод думать обратное. Но если, я и допустила, хоть малейшую ошибку, подавшую ему надежду, что же я сожалею об этом.

– Но мне показалось, да, наверное, показалось.

– Наверное, мне лучше уйти.

– Куда, зачем?

– Я не хочу причинять ему страдания – сухо, холодно проговорила девушка, – так будет лучше, лучше для всех – общие фразы – со мной всё будет хорошо.

– Но, как же так?

– Так должно было быть, не принимай это слишком близко сердцу – мягко, успокаивающе заговорила графиня – всё проходит и это пройдёт. Всё будет хорошо, правда, правда.

Юнона ушла в самом печальном чувстве. Она не смогла ни понять, ни предотвратить, ни остановить, не смогла ничего.

Милидия же, едва сдерживающая до этого чувства и эмоции, подошла к платяному шкафу, рывком выкинула оттуда все вещи, на щеколду закрыла дверь.

« Пора собираться, всё будет хорошо, ты откроешь свою школу и будешь счастливой среди детей, так надо» – из нот, которые она ещё держала в руках выпала подарочная карточка-портрет Фискала, с которой бессовестно-озорно смотрели васильковые, синеющие глаза, а до плеча вились золотистые волосы. Из груди её вырвался сдавленный не то крик, не то стон. Слёзы, градом хлынули из глаз. И от них и от тихих, сдержанных стонов она задыхалась. « Зачем я плачу пред тобой, эгоист, не люблю… Совсем не люблю….»

Она раньше никогда так не плакала, никогда. И это продолжалось довольно-таки долго. Но в одно мгновение девушка вскочила и подошла к зеркалу. « Опять зрачки болезненно зелёные, и лицо раскраснелось, ты будто ряженый в Сочельник. Тебе нельзя такой показываться, вдруг Юнона или Артур увидят, а если увидит…. Нет, не смей даже вспоминать его имя. Его никогда не было в твоей жизни, перестань думать о всяких глупостях, о всякой ерунде, займись делом и успокойся» Все ей вещи уместились в саквояж, корзинку, и аккуратную сумочку. Вот и всё… Теперь ей уже не следует ходить в красивых платьях, она ещё раз обернулась к зеркалу и её нежно-персиковое платье сменилось чёрным, даже кружева были тонкие, плотные, как тесьма и только по краям рукавов и закрытому воротничку. Да, чёрный ей никогда не нравился, не шёл, лицо не то бледнело, не то серело, волосы блекли, но теперь ей и хотелось быть страшненькой. Из зеркала на неё смотрела тень, приведение, призрак, да ещё и лицо заплаканно. Волосы она убрала в тугой пучок, не украсив его ни лентой, ни гребнем. И тут ей в голову пришла гениальная идея. Она закрепила в волосах плотную кружевную тёмную мантилью. Теперь никто не увидит её лица. Вот так вот.

***

Потерять? Потерять навсегда?! Навсегда! Артур говорит что-то ещё, но это не важно, пусть воспитывает, раз ему так нравится. Одно только слово «потерять» не выходило из сознания. Глупо, странно. Он впервые ощутил, что ничего не может с этим поделать, неужели это конец? Нет, не правильно, не естественно, с самого начала всё было так глупо. Да, он наговорил ей гадостей, Да, он виноват и это конец… Он потерял её невозвратно. И всё его скверный характер. За что, почему любить её… С её характером, с этим отказом… И этими глазами, томными, карими глазами чародейки, с них всё началось они во всём виноваты.

Из оцепенения его вывела Юнона своей трижды повторенной фразой:

– Милидия обещала спуститься в гостиную и попрощаться, Вы обязаны пред ней извиниться, если у Вас, конечно, хватит мужества.

– Я хочу поговорить с ней наедине.

Артур бросил ему такой взгляд, который явно значил: « Следовало бы Вам говорить с ней наедине ранее» – но сдержался от подобного комментария.

Юный волшебник ушёл.

– Как она, – тихо спросил он, так, чтобы Фискал не слышал.

– Я ничего не понимаю, мне казалось, Милидия влюблена, но когда я пришла к ней она была спокойна и сама утешала меня, а потом, когда я уже вышла я, будто слышала её крик или стон, потянула ручку двери, та была заперта.

***

– Вы в чёрном? – на лестнице стоял тот, кого Милидии хотелось бы видеть меньше всего.

– Да, в чёрном – голос не предал – но какое Вам до этого дело?

– Вы как вдова в трауре, черный не идёт Вам, я хотел извиниться перед Вами, но не скажу ни слова, пока на Вас эта мантилья из сумрачных кружев.

– Если Вам нечего сказать мне, я спешу, прощайте.

– Так ты не откроешь лица?

– Нет.

–Почему?

– Вы всегда делали что хотели, так почему же не допускаете, что такое право может быть закреплено и за другими?

– Вот значит как?!

–Да, так…

Милидия спешила уйти, и поравнялась с ним на лестнице. Фискал, не упуская мгновения, дернул мантилью, и та сорвалась, а тугой пучок предательски рассыпался по плечам тёмными волнами. Её лицо забледнело в тусклом свете, оно ещё хранило следы слёз. Она подняла томные ресницы, скрывающие её глаза полные обиды. От слез, они приобрели болезненный зеленоватый оттенок.

– Ты плакала?

– Нет.

– У тебя глаза, как персидская больная бирюза?

–Зачем Вы стянули с меня в мантилью?

Он схватил её за плечи.