– Подойдешь еще ближе, и я закричу, – натянуто бросила она.

Он коротко рассмеялся в ответ. С какой легкостью можно было надавить на нее. Прильнуть губами к ее шее, ощутить вкус бешено пульсирующей жилки и проверить, станет ли она кричать, зовя на помощь или от наслаждения.

Только она не принадлежала ему. А он не настолько отчаялся.

– О, не стоит волноваться. Я и не думал об этом. Я только хотел, чтобы мы, как цивилизованные люди, обсудили вопрос касательно нашего сына. Но вижу, ты не в состоянии сделать это. Что, к сожалению, не оставляет мне выбора.

Он оттолкнулся от стены, обеспокоенный тем, насколько тяжелым оказалось отодвинуться от Матильды.

– Если ты и дальше будешь отрицать правду, мне придется настоять на проведении теста для установления отцовства. Как можно скорее.

– Я не позволю, – взвилась она. – Ты не можешь…

– Могу, – резко оборвал ее Энцо. – И сделаю.

– Но Генри… – Она запнулась, словно выдала себя.

– Что Генри? – Он сдержался, чтобы не потянуться к ней и не взять ее за этот решительный маленький подбородок, заставив ее посмотреть ему в глаза.

Матильда потупилась и потерла рукой лоб, словно у нее болела голова.

– Генри не знает, – тихо ответила она. – Он в курсе, что Саймон – не его сын. Но он не знает, что ты отец моего ребенка.

Энцо и так не сомневался, что является отцом Саймона, но когда он услышал признание из уст Матильды, его охватило чувство триумфа.

А еще ему захотелось коснуться ее прелестной шейки и поцеловать так, как целовал ее четыре года назад. И не только поцеловать.

Но она принадлежала другому. И сам Энцо за это время очень изменился.

Теперь он жаждал только одного – заполучить своего сына.

– Приятно говорить правду, не так ли? – стараясь не выдать своих чувств, бросил он. – Но скажи мне, Матильда, ты призналась бы, если бы не увидела меня внизу, в гостиной? Или ты оставалась бы такой же трусливой, как тогда, когда сбежала от меня в то утро?

У нее дрожали коленки, и, если бы не стена, она рухнула бы на пол у ног обутого в дорогущие туфли Энцо Кардинали.

Он стоял так близко, что у нее перехватывало дыхание. И хоть в его голосе слышались стальные нотки, акцент, с которым он говорил, только усиливал ее волнение.

Господи, как же она любила его акцент. Благодаря ему, придуманное ею имя звучало экзотично, по-особенному, тогда как она была самой заурядной особой на свете. А взять то, как Энцо нашептывал ей ласковые словечки на итальянском, когда прикасался к ней, когда овладевал ею…

Матильда судорожно вдохнула, пытаясь унять охватившее ее желание, что давалось ей с огромным трудом.

Генри всегда говорил, что она может завести себе любовника, если хочет, главное, чтобы об этом не узнали в прессе. Он не желал лишать Матильду секса, но ее пугала страсть, поглотившая ее при встрече с Энцо, поэтому она боялась снова заходить на эту территорию.

Ей казалось, что она прекрасно обойдется без физической близости, но, снова встретившись с Энцо, поняла, что заблуждалась. Ей не хватало секса. Не хватало самого Энцо.

Только она не смогла бы заняться с ним любовью, когда в комнате за ее спиной мирно посапывал Саймон, а внизу, в гостиной, находился Генри.

Ей следовало выбросить эти мысли из головы и постараться не допустить еще одну ошибку. Хватит того, что она скрыла правду от Энцо. Испугавшись его гнева, она сделала вид, что не понимает, о чем он говорит. Ей очень хотелось объясниться с ним, но у нее возникло чувство, что он увидит в ее словах одни только оправдания.

Если честно, она боялась увидеть их сама.

Но сейчас главное – не допустить, чтобы он отобрал у нее сына. Пусть Матильда не отличалась храбростью, но Саймон был ее ребенком. Она потеряла родителей и лишилась родного дома, так что не собиралась терять что-то еще.

И если Энцо хотел услышать правду, так тому и быть.

– Генри сказал, что ему не обязательно знать, кто отец Саймона. Поэтому я не сказала. А что касается тебя… Я узнала о том, что беременна, только через четыре месяца после возвращения в Англию. И потом… у меня ушло некоторое время, чтобы вычислить, кто ты такой. Ты ведь не назвал мне свое полное имя.

– Дорогая, меня легко разыскать. Если, конечно, задаться такой целью.

– Я нашла тебя, – выдавила Матильда. – И позвонила. Но ты не ответил на мой звонок. Трубку взял кто-то другой. Когда я все объяснила, этот человек обозвал меня лгуньей и попросил больше никогда не беспокоить тебя.

– Какой еще человек? – сверкнул глазами Энцо. – И ты так просто отступила? Кто-то сказал тебе не звонить, и ты не стала?

– Я не знаю, кто это был, – огрызнулась она. – Он не представился. И я… я подумала, что, возможно, ты не вспомнишь меня. Что ты не захочешь, чтобы к тебе заявилась какая-то неопытная рыжеволосая девица и заявила, что ты стал отцом.

Матильде становилось дурно при мысли, что при встрече Энцо мог не узнать ее или назвать обманщицей, как тот человек по телефону. Или и то и другое вместе. Особенно после того, как она впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему желанной.

– Рад, что ты с такой легкостью смогла прочитать мои мысли, – с сарказмом заметил Энцо. – Находясь на таком огромном расстоянии от меня.

– Прости, – густо покраснев, сдавленно прошептала она. – Знаю, мне следовало связаться с тобой. И мне нет никаких оправданий. Просто…

Чем больше времени проходило, тем тяжелее ей было набрать его номер.

Пока в конце концов она не решила, что будет лучше для них двоих, если оставить все, как есть.

«Ты такая же эгоистичная, как твои родители», – вспомнила она слова своего дяди, брошенные в сердцах после того, как она вскользь заметила, что не хотела бы выходить замуж за Генри.

Нет, она не была эгоистичной. Она от многого отказалась, чтобы выйти замуж. И она пошла на это ради них.

– Если думаешь, что извинений будет достаточно, ты очень сильно ошибаешься, – зло бросил Энцо. – Я могу простить тебя за то, что ушла не попрощавшись в то утро. Но я не прощу тебе, что ты лишила меня четырех лет общения с моим сыном.

В его прекрасных янтарных глазах не было ни капли жалости.

– Энцо, я не прошу о прощении, – собрав все свое мужество, ответила Матильда. – Но как бы там ни было, я…

– Хватит, – грубо оборвал ее попытки объясниться Энцо. – Что бы ты ни предлагала, твои слова ничего не стоят. Есть только одно, что я готов принять от тебя. И, Матильда, предупреждаю. Если ты не пойдешь на уступки, я не стану дожидаться твоего согласия и возьму это сам.

– Нет, – решительно заявила она, машинально закрыв спиной дверь комнаты Саймона и с вызовом глядя на Энцо. – Ты заберешь его только через мой труп.

В коридоре воцарилась напряженная тишина.

– Ребенок мой, – почти мягко ответил Энцо. – И я заберу его.

Затем, не став дожидаться ее ответа, он развернулся и быстро пошел по коридору по направлению к лестнице.

Энцо захлебывался от ярости.

Его взбесило, что Матильда встала у двери в комнату Саймона так, словно он мог причинить ребенку вред…

Сначала она призналась, что сделала всего одну попытку связаться с ним, а потом заявила, что больше не стала выходить на связь, потому что подумала, что он не вспомнит ее…

Как ей могло прийти в голову, что он забудет то, что случилось между ними. Что все эти моменты физической и душевной близости окажутся для него ничего не стоящими.

Скорее всего, она просто оправдывала свою трусость.

Одна эта мысль доводила его до белого каления, несмотря на то что, когда он шел вниз по коридору, его тело было напряжено от возбуждения.

Энцо казалось, что когда-то вспыхнувшая между ними страсть давно погасла, но он ошибся. Она была такой же, как четыре года назад. Может быть, даже сильнее.

Только желание заполучить своего сына было сильнее желания овладеть Матильдой. И он заберет ребенка. Но сначала, поскольку он находился в доме Сент-Джорджа и она была его женой, было бы справедливым объявить Генри о своих намерениях.