Судьба шателенов могла быть и несколько иной, но результат в итоге был тот же. К примеру, кто-то из них мог быть обязан своим положением службе у крупного знатного сеньора, короля, герцога или графа и, таким образом, изначально быть не самовольным строителем собственного замка, а комендантом крепости, обустроенной по распоряжению кого-либо из законных представителей центральной власти. С ослаблением королевской власти и потерей контроля деятельности местных управленцев такие шателены становились полновластными владыками в своих областях, сохраняя лишь номинальную зависимость от сюзеренов. Свое должностное положение и возложенные на них функции коменданты замков очень скоро превращали в наследственные, а некогда королевские укрепления воспринимали как неотъемлемую родовую собственность. Таким образом, они приходили к тому же положению в рамках сословной иерархии, что и шателены – самовольные строители.

Каждый из таких владельцев замка имел в своем подчинении небольшой, но весьма эффективно действующий в масштабах региона отряд, состоящий из полутора десятка воинов, которые в итоге образовывали нижнее звено формировавшейся таким образом рыцарской иерархии. Это были так называемые однощитные рыцари, которые приносили присягу на верность шателену, а сами не имели зависевших от них вассалов. Они обычно проживали в замке и кормились со стола его владельца, составляя таким образом и мобильный вооруженный отряд, и постоянный гарнизон укрепления. Однако шателен мог также выделить кому-то из них небольшое поместье неподалеку, тем самым сделав его уже своим «оземеленным» вассалом.

Именно такими путем и подобными ему в течение X–XI вв. количество рыцарей выросло по сравнению с каролингской эпохой вдвое, что привело к существенному усилению демографического давления в рамках сословия, уже в течение XI в. окончательно исчерпавшего ресурсную базу для дальнейшего количественного роста и обогащения. В это время произошло постепенное замыкание рыцарского сословия в себе, что делало невозможным его массовое пополнение выходцами из других групп средневекового общества. Все, кто успел в него проникнуть ранее, – будь-то бывшие незнатные свободные простолюдины, министериалы (в том числе из полусвободных и несвободных категорий населения), – составили единую с представителями давней родовой аристократии группу воинов-milites, «сражающихся», доступ в которую все более ограничивался происхождением либо специальным пожалованием. Произошло это вследствие достижения предела роста, после чего появилась реальная возможность уменьшения и даже полной потери собственности, деградации социальных позиций и даже лишения статуса свободного человека. Для того что избежать этого, утверждается право майората (от major – «старший»), согласно которому все земельные владения отца доставались старшему из сыновей, остальные же должны были довольствоваться громким родовым именем и частью движимого имущества – оружием, доспехами, боевыми лошадьми, деньгами, драгоценностями, одеждой. О незавидной доле таких рыцарей свидетельствуют сохранившиеся в источниках того времени прозвища, дававшиеся им современниками, – Неимущий, Безземельный, Голяк, Бедняк.

Малоимущие представители рыцарства были той беспокойной средой, которая порождала нескончаемые частные войны – файды, истинная причина которых – желание захватить добычу – была надежно прикрыта кровной местью и выпяченным напоказ желанием восстановить попранную ранее справедливость. Характерный пример жестокости, сопровождавшей непрестанную борьбу рыцарей за власть, собственность и престиж, приводит в своем сочинении хронист Гвиберт Ножанский, описывая действия одного из местных сеньоров Томаса Марльского: «Его кровожадность была… беспрецедентна для нашего времени… Потому что он не стремился убедиться в истинной виновности своих жертв, чтобы потом казнить их ударом меча, как это было принято. Вместо этого он резал их как скот и подвергал чудовищным пыткам. Когда он вымогал у пленников, кто бы они ни были, выкуп, он приказывал подвешивать их за половые органы – иногда даже проделывал это собственноручно, – и если вес тела оказывался слишком велик, тело жертвы разрывалось и кишки вываливались наружу. Других подвешивали за большие пальцы рук, а к плечам прикрепляли камни. А он ходил под ними и, если не мог добиться от них того, что они на самом деле не могли ему дать, бил их дубинкой до тех пор, пока они не соглашались на его условия или не умирали. Никто не знает, сколько людей погибло в его темницах от голода, болезней и избиений…» Приведенное описание чудовищных жестокостей, видимо, существенно сгущает краски и призвано произвести впечатление на читателя, однако оно позволяет составить представление о том, что считалось нормой поведения рыцаря в ту эпоху и никого не могло удивить. Захват пленных и даже простое убийство «ударом меча, как это было принято», как видим, было обычным делом, и лишь неслыханные пытки вызывали ужас и возмущение.

Штурм деревянного рыцарского замка с использованием огня (фрагмент гобелена из Байё, XI в.)

Поскольку слабая королевская власть была бессильна противостоять все нараставшему валу анархии, функцию по наведению порядка и установлению мира взяла на себя церковь. Уже в конце X в. на провинциальных церковных соборах, прежде всего на юге Франции, возникло движение, направленное на установление так называемого Божьего мира, без которого, как утверждали его инициаторы, «никто не сможет увидеть Господа». Начинание клириков было обусловлено не столько христианскими заповедями, сколько вполне земными интересами, так как от рыцарского разбоя страдало прежде всего духовенство, не способное должным образом защитить свои владения без поддержки светской власти, в отличие от воинственных сеньоров. Согласно условиям Божьего мира от рыцарей требовалось не причинять никакого ущерба тем, кто не принадлежал к воюющим сторонам, – местному духовенству, крестьянам, торговцам, паломникам, женщинам. В случае несоблюдения Божьего мира клирики создавали так называемые «сообщества мира», призванные преследовать нарушителей и наказывать их, возмещая ущерб потерпевшим. Такие объединения имели собственные суд и казну, могли созывать особое «войско мира», которое и должно было вести справедливую войну против возмутителей спокойствия. Со временем эта местная инициатива распространилась, усовершенствовалась и нашла поддержку на более высоком церковном уровне. В 1041 г. на соборе в Тулузе было принято постановление об обязательном введении так называемого Божьего перемирия во время церковных праздников, Рождественского и Великого постов, по воскресеньям, а позднее и всю вторую половину недели – с вечера среды до утра понедельника. Появилась в это время также концепция мест «вечного» мира, где война не могла вестись никогда и ни при каких условиях. Такими местами объявлялись, прежде всего, монастыри и церкви.

Следующим шагом после ограничения времени и мест ведения военных действий в пределах западноевропейского христианского мира стало все более активное выталкивание избыточной рыцарской массы на окраины Европы. Как нельзя лучше для этого подходили не столь отдаленные регионы, где воины могли проявить себя, не только не нанося ущерба мирному христианскому населению, но и послужить во славу церкви, воюя против иноверцев. Такими местами в XI в. стали захваченные мусульманами Пиренейский полуостров и Южная Италия. В 1063 г. папа римский Александр II благословил европейских, прежде всего французских рыцарей на участие в походе в Испанию, обещал им отпущение грехов и отправил в качестве сопровождающего своего легата – полномочного представителя папской курии. Объявив войну против тех, «кто преследует христиан», понтифик заявил об отсутствии греха в пролитии крови неверных. Впоследствии папа римский отменил покаяние и дал отпущение грехов участникам битвы при Барбастро, в которой король Арагона Санчо Рамирес разгромил мусульман. В 1073 г. папа Григорий VII даровал французским рыцарям во главе с графом Эблем II де Руси (ок. 1050–1103) право на владение всеми отвоеванными у мусульман в Испании землями, при условии что они признают над собой верховный сюзеренитет папства.