Существенным стимулом количественного роста рыцарского сословия стал образовавшийся в то время, после постепенного угасания, а затем и окончательного ухода с исторической арены Франкской империи Каролингов, вакуум власти на местах. Крупные феодалы признавали лишь формальную власть верховного сюзерена – короля, присвоив себе всю полноту административных, налоговых и судебных функций. Они действовали по праву силы и практической возможности удержать за собой контроль и обеспечить его осуществление над определенными территориями. Однако и этим графам, маркграфам и герцогам было непросто уследить за всем, что творилось на номинально подвластной им значительной территории без твердой опоры на местах. Власть здесь можно было осуществлять, лишь опираясь на находящихся непосредственно в регионе преданных воинов, способных силой поддерживать установленный порядок.
Ярким проявлением регионализации власти в X–XI вв. стало массовое строительство в то время тысяч рыцарских замков, густой сетью покрывших всю территорию Западной Европы. Среди исследователей этот процесс получил яркое название «озамкование» (от итал. incastellamento), обозначавшее обзаведение собственным замком. Нередко эти укрепленные сооружения стояли через каждые 3–5 км, контролируя ограниченную территорию площадью в несколько квадратных километров, как раз достаточную по своему экономическому потенциалу для того, чтобы содержать небольшой охранявший замок вооруженный отряд. Во главе этой воинской дружины стоял владелец или комендант замка, которого по-французски называли шателеном – châtelain, словом, происходящим, в конечном итоге, от латинского castellum – укрепление, крепость.
Сам замок обычно был при этом весьма бесхитростным, можно даже сказать примитивным комплексом сооружений, не требовавшим существенных финансовых, трудовых и временных затрат. Исключением были немногочисленные укрепления, обустраивавшиеся на месте старых, еще античных крепостей, либо же резиденции крупных сеньоров, имевшие по нескольку оборонительных линий и внутренних дворов. Типичный же замок той эпохи представлял собой простую, грубо и без изысков, но прочно сколоченную обычно двухэтажную (реже этажей могло быть три и даже четыре) деревянную башню – так называемый донжон, возведенный на естественном либо насыпанном строителями земляном холме. Длина стены такой башни могла достигать 12 м, но нередко бывала меньшей. На верхнем этаже донжона жил сам хозяин замка с семьей, на нижнем размещались запасы продовольствия, инвентарь, конюшня и скот. В подвальном помещении, врытом в холм, могла находиться темница для пленников. Здесь же зачастую обустраивалась сокровищница замка, а также то, что позволяло укреплению выдерживать осаду, – колодезь, обеспечивавший обитателей замка водой. Вокруг башни выкапывали ров с валом с его внутренней стороны, на котором сооружали бревенчатый палисад. Через ров, обычно сухой, к въездным воротам перебрасывался съемный мост, который убирали при опасности нападения или осады.
Возвести деревянный замок при обилии строительного материала в покрывавших до 80 % территории Западной Европы лесах для хорошо организованной и должным образом мотивированной бригады строителей было делом нескольких недель, причем основное сооружение можно было поставить всего за несколько дней и даже чуть ли не за одну ночь. Строились такие укрепления без какого-либо разрешения от вышестоящих властей, более того, даже прямые запреты не способны были воспрепятствовать процессу озамкования. Так, капитулярий Карла Лысого от 864 г. гласил: «Мы хотим и настоятельно повелеваем, чтобы всякий, выстроивший в последнее время без нашего соизволения замки, укрепления и изгороди, совершенно уничтожил их к августовским календам, так как соседи и окрестные жители терпят от них много грабежей и стеснений». Однако все более слабевшая центральная власть была неспособна проконтролировать выполнение своих распоряжений, и они попросту игнорировались.
Процесс стихийного озамкования начался, как видим, уже в IX в., в значительной степени в связи с угрозой грабительских военных вторжений норманнов с севера и от побережья вдоль крупных рек, арабов с юга и венгров с востока. Строительство замков не прекратилось и тогда, когда внешняя военная угроза спала, ведь, наученные опытом предыдущих столетий, рыцари осознали, что замок является надежной опорой их власти в определенной местности. В нем можно было не только переждать неприятельский набег, отбивая штурмы и выдерживая осаду, но он позволял также держать в подчинении всю прилегающую округу, диктуя волю его хозяина окрестному населению. При слабости центральной власти, власти короля, и невысокой эффективности региональной власти крупных сеньоров, не способных одновременно уследить за всеми окраинами своих обширных владений, хозяин отдельно стоящего самовольно воздвигнутого замка имел все шансы прочно закрепиться на захваченном клочке земли. Власть такого шателена изначально не была юридически узаконенной, ее источником не было чье-либо пожалование, однако она обладала несомненным преимуществом – опорой на локально расположенную вооруженную силу, способную оперативно отреагировать на любые проявления неповиновения и обеспечить выполнение распоряжений. Вследствие этого власть сеньора замка была эффективной, действенной, а значит, и действительной, настоящей, признаваемой местным населением. Среди исследователей власть владельцев замков в границах подконтрольной им территории получила название «баналитетной (или банальной) сеньории» от германского слова «бан» – право издавать распоряжения и запреты. Такая сеньория получала властные полномочия, исходя из фактической возможности, а следовательно, и права реализовывать властные полномочия, осуществлять власть как таковую во всех сферах – административной, фискальной, судебной и военной.
Замки были наглядным подтверждением того, что власть в бывшей франкской империи Каролингов окончательно раздробилась. Конечно же, на локальную, ограниченную территориально военную силу владельца замка всегда находилась более мощная военная сила крупного сеньора – графа или герцога, на границе земель которого либо в их пределах был самовольно сооружен замок. Однако при этом обеим сторонам гораздо целесообразнее и выгоднее было договориться о разделении своих прерогатив и полномочий, чем затевать вооруженное противостояние, одинаково накладное и потенциально опасное по своим последствиям для каждой из них. К каким последствиям для сильного феодала мог привести конфликт со своевольным строителем замка? В результате на место этого шателена-самозванца ставили верного человека. Так, видимо, и происходило, если имелась подходящая кандидатура. Но если годного претендента не было, следовало сделать верным человеком того, кто и так уже контролировал эту часть владений, закрепив достигнутое соглашение присягой на верность – фуа (foi). Во Франции эта церемония получила название «оммаж» (hommage, от французского l’homme – «человек, муж»), поскольку принесший клятву становился верным человеком своего покровителя-сюзерена. Вот что собой представляли оммаж и фуа согласно одному из французских средневековых памятников феодального права: «Когда кто-либо – мужчина или женщина – вступает в вассальную зависимость от сеньора, он должен стать перед ним на колени, соединить руки и, вложив их в руки сеньора, сказать ему: „Господин, вот я становлюсь вашим ближним вассалом за такой-то феод… и вот я обещаю вам защищать и оберегать вас от людей, какие только будут жить и умрут“. А сеньор должен сказать ему в ответ на это: „Принимаю вас в вассальную зависимость с соблюдением верности Богу и мне, при условии ненарушения прав моих“. И должен облобызать его в уста в ознаменование верности»[4].
Принеся подобную клятву верности, рыцарь – владелец замка – неизбежно встраивался в систему сложных отношений со своим сюзереном, становясь его вассалом и беря на себя ряд обязанностей, в первую очередь военного характера. С другой стороны, благодаря этому происходило окончательное узаконение права шателена властвовать на подконтрольной замку территории, что основывалось не только на фактической способности осуществлять вооруженное насилие, но и на легитимизации такого рода властвования со стороны верховного сюзерена. Так удачливый воин становился «оземеленным» (casati) вассалом и одновременно полноправным членом рыцарского сословия, основателем знатного рода, потомки которого наследовали от основателя право на владение замком и землями при условии принесения за них вассальной присяги сюзерену. Так центральная и местная власть находили баланс общих интересов, при котором укрепление положения шателена в отдельной области страны вело не к расколу территории крупной сеньории, а к закреплению и упрочению позиций короля, графа или герцога в регионе. Из потенциального врага владелец замка превращался, таким образом, в реального и весьма действенного союзника, который в обмен на поддержку и узаконение своего положения обеспечивал соблюдение общегосударственных интересов.
