— Олли, Гретта не у тебя? — спросила Изида. — Кстати, я тебя почему-то не вижу. Ты не ее прячешь?

— Она же была с тобой, — ласково напомнил Брайт, взглядом спрашивая у меня, куда послать Изиду. Я вклинился:

— Привет, это Ильинский. Вы сейчас где?

— В лаборатории… ой, такое длинное название… ультра… ультрасложное… У них тут несчастье, представляете: побило метеоритами антенну, и я хочу отправиться вместе с господами физиками ее чинить. Гретта, наверное, тоже захотела бы, но ее что-то нет, и комлог не отвечает. Ушла час назад и пропала. Вы не знаете…

— Знаю, Изида, я все знаю. Немедленно возвращайтесь в жилой сектор. Мы ждем вас в каюте господина Брайта. Вот он хочет что-то вам сказать…

Брайт сообразил, что я жду, что он подтвердит мою просьбу.

— Да, Изида, возвращайтесь, — сказал он с волнением, которое даже я принял за чистую монету, — случилось нечто важное.

— Но мне хотелось…

— Немедленно! — гаркнули мы хором.

Изида ахнула и отключилась.

— Сейчас придет, — закрывая крышку комлога, успокоил меня Брайт.

Время я не засекал, но Изида явно успела куда-то зайти, чтобы припудрить нос. Я бы простил ей нос, если бы она не притащила за собой Гроссмана. Как оказалось, разыскивая меня, он позвонил и ей в том числе. Получив отрицательный ответ, он взял с нее слово сообщить ему, если я вдруг объявлюсь. Изида, наивная душа, слово сдержала.

— Так-так, — сказал Гроссман, обводя нас подозрительным взглядом.

Никто не отвел глаз: я — потому что мне не привыкать, Брайт — потому что был первоклассным актером, Изида — потому что Гроссман не волновал ее как мужчина.

Брайт встал, чтобы уступить даме место на подушке. Подвинувшись, я усадил Гроссмана между собой и Изидой, дабы показать ему, что он мне дороже. Оставшись в собственной каюте без места, Брайт нахохлился и поинтересовался, не уйти ли ему совсем. В итоге я усадил вместо себя Брайта. Не знаю, насколько эта рокировка улучшила настроение Гроссману.

— Вы меня напугали, — сказала Изида, — объясните же, что происходит. Где Гретта? Почему ее нет?

— Опишите нам, — попросил я, — ее последние часы.

Что я такого сказал, чтобы владычица слов потеряла дар речи? Но зато ее широко распахнутые глаза были прекрасны, — именно они вызвали у меня восхищенную улыбку, истолкованную (она сама мне потом об этом сказала) как проявление радости человеком, хорошо спрятавшим труп.

— Олли, — всхлипнула она, и Гроссману пришлось откинуться к стене, чтобы они нашли другу друга глазами, — Олли, — всхлипнула она снова.

— Ильинский, выбирайте выражения, — сказал «Олли», — впрочем, вас я тоже понимаю. Изида, мы не знаем, где Гретта. Расскажи нам, где вы были, и почему она оставила тебя одну.

— Не одну. Со мной были доктор Кетлер и доктор Джоу, астрофизики. Гретта забыла в каюте какие-то таблетки и вернулась, чтобы их забрать.

— Таблетки от хромоты? — уточнил я.

— Нет, она уже почти не хромала.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Я не смотрела на часы. Наверное, это было час назад или полтора. Я была так увлечена рассказом доктора Джоу, что не заметила, как пролетело время.

— А до того как уйти, как она себя вела? Ее что-нибудь беспокоило? Например, вы не заметили, звонила ли она кому-нибудь?

— Да, она звонила несколько раз.

— При вас?

— Нет, она отходила. Доктор Джоу обижался на нее за это. Он сказал, что ей, как ему кажется, неинтересно слушать про лучи.

— Лучи? Какие лучи?

— Космические. Которые принимает телескоп, и которые потом изучает доктор Джоу с коллегами. Я чуть было не сказала ему, что Гретта сама в этих лучах кое-что понимает.

— Хорошо, сколько было…

Я осекся. Изида, опустив глаза и сжав плотно губы, ждала, когда я закончу фразу. Кажется, проблема состояла не в том, что Гретта разбиралась в астрофизике, а в том, что об этом почему-то нельзя было говорить доктору Джоу.

— Изида, — сказал я и подождал, пока она не посмотрит на меня, — Гретта сказала вам, что она журналистка?

— Да.

— Журналистка, разбирающаяся в астрофизике.

— Да, но… нет, вы, конечно, правы, — произнесла Изида свободнее, — как я могла проверить, разбирается ли она в астрофизике или… или не разбирается.

— Предположим, разбирается. Почему же нельзя было сказать об этом доктору Джоу?

Изида снова стала искать глазами Брайта. На этот раз Гроссман не пошел им навстречу. Более того, он нарочно повернулся так, чтобы те двое не могли друг друга видеть. Брайт кашлянул и быстро проговорил:

— Мы с вами не успели этого коснуться. Если бы вы спросили, я бы ответил, но вы не спрашивали.

— Олли, — взмолилась Изида, — мы же дали слово!

— Придется его нарушить, — сказал я, — говорите — оба вместе или по очереди.

Брайт выдохнул:

— Она из ДАГАРа. — И в сторону Изиды: — Поверь, так нужно. Нужно, чтобы господин Ильинский об этом знал.

Настроение у меня испортилось. Спецслужбы имеют привычку отбирать добычу. Расследования, в которые они вмешиваются, кончаются, как правило, нулевым гонораром. И еще одна беда: у людей из ДАГАРа очень крепкие челюсти. Гретта, конечно, не в счет, но она наверняка работает не одна.

— Что такое ДАГАР? — спросил Гроссман. — Звучит, как кличка овчарки.

— Вы почти угадали. Теперь угадайте, кто у них овцы.

— А если серьезно?

— ДАГАР это Дальняя Галактическая Разведка, секретное подразделение Галактической Полиции, созданное на тот случай, если в нашей галактике вдруг появятся сапиенсы. Любой радиотелескоп или спейс-сканер они считают своим наблюдательным пунктом, поэтому их не любят астрофизики. Археологи, работающие на окраинах обитаемой части галактики, обязаны предъявлять им свои находки. Конечно, дагарцы представляются не дагарцами, а офицерами ГП. Все, что хотя бы отдаленно напоминает останки сапиенсов, ДАГАР отбирает для проведения экспертизы по их собственной методике. Впрочем, археологи уже нашли на них противоядие. Из земных черепков они составляют приблизительный скелет сапиенса, вешают на шею скелету какую-нибудь «неземную» побрякушку и прячут его в самом дальнем контейнере. ДАГАР его, конечно, находит и отбирает как самую важную улику, не обращая внимания на остальные находки. Изида, как примерно выглядит Космический Разум? Я попрошу начальство подыскать какой-нибудь подходящий скелетик.

Изида молчала. Она держала слово, слова, в общем, властвовала в своей области.

— Поищите скелеты у себя в шкафу, — посоветовал остряк Гроссман.

— Или в шкафу Гретты, — предложил Брайт, — у нее в каюте.

Я его разочаровал:

— Она поступила, как опытный археолог: подбросила нам свой бюстгальтер, чтоб мы подумали, что она за ним вернется. Впервые в моей практике женщина, неравнодушная к вниманию мужчин, разбрасывает свое белье по кровати в незапертой каюте. Чемоданы, думаю, можно не искать. В лучшем случае, обнаружим еще какую-нибудь бутафорию. У ГП везде есть свои корабли. Наверное, она уже на Эрме или на пути к Терминалу.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Первым делом напишу письмо в ДАГАР. Посоветую в следующий раз подослать ко мне старушку, всем остальным буду сворачивать шею без предупреждения.

— А старушку предупредите? — осведомился Гроссман.

— Угу, одно предупредительное сворачивание в воздух. В свободное время надо будет потренироваться на мокром белье, у дагарцев очень скользкие шеи.

— Вы злитесь из ревности, — заметила Изида, раздумывая, стал бы я злиться из-за нее. Нельзя было не воспользоваться тем, что она вновь обрела дар речи.

— Изида, скажите, почему Космический Разум проявляет такое внимание к роботам? Люди его уже не устраивают?

— Люди его никогда не устраивали. Человек веками мучается вопросом, почему молчит Вселенная, почему никто из сапиенсов не пытается установить с ним контакт. А контакт давно бы состоялся, если бы сапиенсы считали людей разумной расой. Но они так не считают и, вероятно, по-своему правы. Натолкнись мы на них, наверное, мы бы тоже не приняли их за разумные существа. Объединение, контакт разумов должен произойти в неком едином центре, через который пойдут сигналы от одной расы к другой. Центр этот сам выбирает тех, кто достоин контакта. Он наблюдает за ходом эволюции и ждет, когда раса созреет. С его точки зрения, роботы — это новый шаг в эволюции разумных существ на Земле. Роботы произошли от человека, как человек произошел от обезьяны. Более того, разум робота по своему устройству ближе к разуму центра или Вираджа, то есть Космического Разума. Они друг друга понимают, потому что мыслят в категориях единой логики, не совпадающей с логикой людей. Вы, наверное, забыли, как профессор Эйтвед рассказывал, почему это так. Вирадж существует вечно, он существовал в прошлой вселенной, пережил ее смерть и появился в нашей вселенной вместе с ее рождением. Поэтому он заполняет ее всю до последнего атома и существует везде — так, как это представлял себе Спиноза. Логика Вираджа — это логика того первоатома, из которого произошел Большой Взрыв. Случайно, или это было продиктовано законами Вселенной, человек создал роботов с той же, первоатомной, логикой. Мне почему-то кажется, что человек послужил лишь орудием провидения, подобно тому, как обезьяны послужили материалом для возникновения человека. Материал биологический и материал ментальный, по сути, ничем друг от друга не отличаются. Продукт разума это тоже продукт движения молекул, разве не так?