Яне не нравилось, когда во время ее докладов Шеф возится с проволокой. Она молчала, и в заполнившей кабинет тишине звуки проволоки напоминали шуршание напильника, которым ученая мышь перепиливает прутья клетки-мышеловки.

— Приступай, — сказал Шеф, — ты мне не мешаешь.

— Не сомневаюсь, — в четверть голоса произнесла Яна и приступила: — Как вы просили, я собрала сведения о конгрессе уфологов. Первоначально его планировали провести на Ундине, Сектор Улисса. В декабре оказалось, что проведение конгресса находится под угрозой срыва. Причины — финансовые и организационные. Перед самым Новым годом устроители конгресса неожиданно нашли спонсоров в лице Изиды Борисовой и Оливера Брайта. Последний до того момента никогда не был замечен в интересе к проблемам поиска внеземного разума. Новые спонсоры предложили перенести конгресс на Лагуну. Подготовка заняла рекордно короткие сроки. Изида и Брайт согласились компенсировать участникам все расходы, связанные с перенесением места проведения конгресса. В итоге, конгресс состоялся, хоть и с опозданием в одну неделю. Правда, приехали не все — примерно одна треть предполагаемых участников по тем или иным причинам не добралась до Лагуны. Вывод: если Изида задумала конгресс как прикрытие для поездки на Лагуну, то это не самое дешевое прикрытие на свете.

Шеф отмахнулся:

— Подумаешь! Помню, как-то в молодости мне пришлось изображать из себя скупщика краденых бриллиантов. Уму непостижимо, сколько денег мы выкинули на ветер, прежде чем я научился отличать натуральные бриллианты от искусственных подделок. Во сколько оценивается суммарное состояние Изиды и Брайта?

— Миллионов сто наберется.

— Вот! А ты говоришь, конгресс… Хорошо, с этим мы еще разберемся, переходи к Кремпу.

— Подтвердилось, что человек с таким именем действительно работал в «Роботрониксе». Должность: диспетчер-робототехник. Более точное место работы я скоро выясню. В списке сотрудников КБ Борисова он не значится. В сети есть локус, посвященный восхождениям на ПЮП. В числе участников одной из групп фигурирует Вацлав Кремп. Там же я нашла его снимок. Это групповой снимок, сделанный сразу после восхождения. Кремп — обросший, бородатый и худой — приобретает некоторое сходство с портретом из Браски. Если вы помните, мы показывали этот портрет знакомым Изиды. Тогда ни один из них не опознал Кремпа. Теперь понятно, почему это случилось. Если их и видели вместе, то не на вершине ПЮПа, поэтому от портрета не было никакого толку. Сейчас очевидно, что и Вельяминова, и Изида, и альпинистский локус имеют в виду одного и того же человека. Отсутствие его имени в списке КБ опровергает вашу версию, что он работал вместе с Борисовым.

— Яна, — нахмурился Шеф, — излагай факты, а не выводы. Выводы я буду делать сам. Ты показала Вельяминовой снимок Кремпа?

— Да.

— И что она сказала?

— Что портрет ей нравится больше.

— Как она объяснила разницу?

— Заявила, что она импрессионистка, рисует впечатление, а не реальность, потому что реальности не существует.

— По твоему мнению, она существует?

— Вопрос метафизический. Впору задать его профессору Эйтведу. Ларсон говорит, что может доказать существование реальности только «от противного». Например, противный ему запах козьего сыра дает понять, что онтологически козы…

— Довольно! — не выдержал Шеф. — Ступай и докажи мне существование ЧГ как это принято в интуиционизме: предъяви наглядно или, на худой конец, построй!

Яна пообещала сделать все, что в ее силах.

Каждый занимался своим делом: топометр отсчитывал градусы, горизонт распрямлялся, ремень, удерживавший голову вблизи подголовника, скрипел под напором сил инерции, если они есть. Ракетоплан тормозил, переходя от свободного падения к планированию. Погода южнее экватора была в порядке: небольшая облачность, без осадков, вест-зюйд-весту едва хватало сил, чтобы раскачать океан до трех баллов. Пилот сказал, что мы удачно выбрали время для полета. Еще день-два, и придет циклон. «Вот тогда держись», — прибавил он и резко толкнул штурвал от себя. Оказалось, что последняя фраза не была задумана как чисто риторическая. На панели перед собой я увидел крохотную табличку «Air-bag». При случае надо будет отодрать ее и прилепить на космическом корабле.

Я надеялся рассмотреть остров прежде, чем мы уйдем на глубину. Остров 1015-4032-В промелькнул перед глазами за считанные секунды. Слонам здесь не место, подумал я, рассматривая оставшийся на сетчатке силуэт двурогого монстра, который налагался в памяти не на что-нибудь зоологическое, а на Нотр Дам де Пари со стороны фасада. Впрочем, мне понадобилось бы раз пять взглянуть на знаменитый собор, чтобы израсходовать столько же памяти, сколько потребовала для себя двурогая скала, венчавшая северную оконечность острова.

Вынырнули мы довольно быстро. Ракетоплан глиссировал, перепрыгивая с волны на волну, потом он сходу поднырнул под прибрежный камень и снова вынырнул в пещерной заводи, где стоял такой штиль, что волна от всплывшего ракетоплана была, пожалуй, единственной.

Шлиман нас не подвел. Никто не потребовал затопить меня вместе с неисправной бомбой. Встречавший нас старший диспетчер оранжереи «Деметра-на-Лагуне» поинтересовался, не замочил ли Гроссман ноги, когда спрыгивал с ракетоплана на металлический пандус, уходивший от входа в тоннель куда-то под воду. Меня он ни о чем таком не спросил, потому что мои командировочные ботинки не промокнут и в серной кислоте. Мы представились. Диспетчера, тридцатилетнего мужчину с неимоверно здоровым цветом лица (море, воздух, витамины) и отчаянно курносым носом (этого оправдать мне нечем), звали Монтом. Он вел себя как гостеприимный хозяин, живущий в таком диком краю, что рад любому путнику. Вообще, мне понравилась его манера держаться — словно мы случайно проплывали мимо, но несмотря на это заслуживаем самого радушного приема.

Тоннель, по которому мы шли, был поначалу тихим, но постепенно он заполнялся звуками моря. Я понял, что теперь это был не тоннель, а труба, проложенная вдоль берега. Шагов через сто всё снова стихло. Еще шагов тридцать, и мы зашли в небольшое помещение с лифтом. Как я правильно догадался, лифт повез нас наверх.

Когда я увидел свет, зелень и апельсины, которые можно было срывать прямо из лифта (для чего предусмотрено было специальное окно), я решил, что Гроссман попросил Монта везти нас сразу к роботам. Лифт продолжал ползти, а апельсиновое дерево все не кончалось. Я выразил удивление по поводу высоты апельсиновых деревьев. Монт только ждал повода, чтобы пуститься в объяснения.

— Сейчас мы с вами находимся внутри многоярусной оранжереи, выполненной в виде колонны. Это западная колонна, есть еще восточная, вы ее тоже увидите. Высота каждой колонны, между прочим, сто шестьдесят метров, на двадцати пяти ярусах высажены четыре тысячи деревьев и кустарников пятнадцати видов и…

Лифт остановился.

— …извольте полюбоваться, — Монт вышел из лифта первым, чтобы, в свою очередь, полюбоваться нашими изумленными лицами.

В действительности, я не столько любовался скопищем естественных витаминов, плотность размещения которых не уступала фруктовому отделу фаонского гигамаркета, сколько пытался составить для себя общее представление об оранжереи. Она состояла из трех основных частей: две ста шестидесятиметровые колонны и сферический сегмент на вершине северного мыса. Колонны уходили основанием в островной шельф, их макушки выступали метров на сорок над полюсом сферического сегмента. В последнем размещались опытные лаборатории, диспетчерская, а также каюты, населенные обслуживающим персоналом. Между собой части были соединены мостами — горизонтальными одноярусными оранжереями. Таким образом, горизонтальные пятидесятиметровые оранжереи образовывали равносторонний треугольник, в его южной вершине находился вышеупомянутый сферический сегмент, в западной и восточной вершине — по колонне. Находясь в западной колонне, мы поднялись до того яруса, к которому примыкали горизонтальные оранжереи. Монт рассказывал что-то про цитрусовые, я же вовсю пялился на роботов, которые по одному — по два попадались нам на пути. Роботы были обычной уплощенно-цилиндрической формы, но их верхние конечности, вытягиваясь, могли доставать до верхушек деревьев, поэтому для устойчивости роботам приделали по четыре ноги, которыми они перебирали иноходью. Батраки вели себя мирно: что-то собирали, что-то опрыскивали, в общем, трудились.