- Вздремнули, Асенька? - проворно свесилась сверху голубая пижама.
- Немножко.
- А сама вон тоже шепотишь, - заметила старушка.
- Это уж по привычке, - засмеялась Ася; голос у нее был грудной, с легкой, после сна, хрипотцой, и его тембр как-то полно вязался со всем ее обликом. Взглянула на золотые часики и, позевывая, пришлепывая ладонью но свежим, чуть припухшим губам, спросила: - Когда ж в Сызрани будем?
- Часа через два, видимо, Асенька, - отозвался сверху пассажир, причесываясь.
Не принимая, как новенький, участия в разговоре, моряк быстро поднялся.
- Сейчас узнаю.
Ася не успела его остановить, как он уже выскочил в коридор.
А когда минут через пять вернулся, неся в бумажке пяток крупных соленых огурцов, товарищ в пижаме сидел уже внизу, рядом с Асей, и, блестя квадратными стеклами очков, сочувственно выговаривал:
- Отчаянная вы головушка! Ну разве можно в такую доиогу - одной, с ребенком!
- В Сызрани через час тридцать, - доложил моряк, одновременно протягивая огурцы. - Вот, угощайтесь, пожалуйста.
- На ночь? - двойной подбородок человека в очках колыхнулся. - Ну что вы!
- А я съем, хочется соленого. - Ася взяла темный ядреный огурец, большие серые глаза благодарно глянули на порозовевшего от удовольствия моряка. - Спасибо.
- Ну, было бы за что! Маманя, а вы?
- Давай, и я, пожалуй, пососу, - засмеялась старушка.
Некоторое время в купе слышалось только дружное похрустывание; обладатель голубой пижамы снисходительно пояснил:
- Вообще-то соленое на ночь не рекомендуется. Особенно - если нездорова печень.
- У меня здоровая, - улыбалась Ася.
- Будет те, мил человек! - махала рукой старушка. - Чтоб от огурца да вред какой, - вот уж никому не повепю!..
Моряк с аппетитом грыз огурцы, показывая сахарные зубы, поглядывал на разглагольствующего лысоватого человека в очках, явно обращающегося только к Асе, и молча усмехался.
Тот поднялся на лесенку, покопался в коричневом саквояже и раскрыл перед Асей коробку конфет.
- Не угодно ли после кислого?
- Спасибо, - Ася покачала головой. - После кислого как раз и не хочется.
- Тогда малышу, - настаивал он, продолжая на весу держать коробку.
- Детям до трех лет шоколад не рекомендуется, вы должны знать, улыбнулась Ася. - Вы не врач? Правда, правда, - вы на врача похожи.
- Польщен, но - увы! Если всерьез рекомендоваться, я всего-навсего заместитель директора одного весьма уважаемого завода. - Стекла его очков, не задерживаясь, покосились в сторону бабки и моряка. - Прошу, товарищи.
- Меня уж, батюшка, уволь, - отказалась старушка. - Зубы поберегаю.
- А вы?
Моряк поколебался и, раздвинув крупными смуглыми пальцами бумажные кружева, вынул фигурную штуковинку.
- Правильно: по-морскому, - без всякого энтузиазма одобрил заместитель директора; помедлив, он сам взял конфету, вкусно зачмокал.
Незаметно отодвинувшись от слишком близко подсевшего соседа, Ася склонилась над ребенком, и, когда снова выпрямилась, глаза ее, еще секунду назад улыбающиеся, полны были огорчения.
- Только разоспался, и опять скоро будить. Замучила я его на этих пересадках.
- Чего уж хорошего, - поддакнула старушка, снова принимаясь за вязание. - Дорога. Издалека, стал быть, едешь?
- С севера, бабушка.
- Ох ты, откуда! - изумилась старая. - Холодно там?
- Плохо! - с тоской вырвалось у Аси, верхняя, чуть выдавшаяся губка ее задрожала. - Ох как плохо, бабушка!
Моряк кашлянул, собираясь, похож, вступиться за север, но его опередил уверенный голос заместителя директора:
- Боже мой, да разве это место для молодой интеллигентной женщины? Нет, нет. Вы что - после института попали?
- Hет, с мужем, - легкая тень неуловимо прошла по лицу женщины. - Он военный, летчик. Жили раньше в Белоруссии, а потом знаете как: послали, и все.
- Надо было возражать, не соглашаться! - квадратные очки заместителя директора энергично поблескивали. - Зачем же губить лучшую пору жизни?
- Служба! - коротко и решительно вмешался наконец моряк, вложив в одно слово весь смысл, который понятен любому военному.
- Для таких условий в армии, вероятно, есть более подходящие люди: без детей! - резко возразил заместитель директора.
Моряк только сейчас, по-видимому, вспомнил о спящем малыше, смолчал: довод был существенным.
На этот раз и старушка решительно приняла сторону толстяка в пижаме.
- К дитю, чай, и снизойти можно. Какая бы там ни служба.
- Говорила я мужу, - горько вздохнула Ася. - Не слушает: место офицера там, куда его пошлют!
- Вот это чистейший эгоизм! - жестко определил заместитель директора, уши у него от негодования порозовели.
- Приехали мы туда, - устало рассказывала Ася, - тоска взяла. Глазу остановиться не на чем. Две сопки, между ними шесть каменных домов, аэродром, и все. А дальше - степь, тундра... Летом еще так-сяк, терпимо, походить можно. А зимой - невмоготу. Пурга, бураны, зароемся, как кроты, и сидим. Воет. И солнце выглянет - тоже не радует. Слепит, взглянуть нельзя. А все мертвое, ледяное... Кино - раз в неделю, по гостям ходить скука, а тут муж улетит, сидишь и думаешь: вернется ли?
Чувствуя участливое внимание слушателей, молодая женщина все больше проникалась к себе острой жалостью, серые глаза ее начали беспокойно блестеть.
- А тут сын, два года... Ну что он там видит? На улицу не понесешь: застудить недолго. Овощей свежих нет, все консервированное. Фрукты когда подвезут, так и те поморозят... И у самой душа не на месте: кончила институт иностранных языков, французским владею, а к чему? Иной раз не выдержишь - заплачешь, муж сердится. Временно, еще год, ты жена офицера! А мне разве от этого легче? - голос женщины задрожал. - Едем теперь к моим родителям: хоть передохнуть немного, отогреться!..
- Ох ты, грех какой! - старушка сочувственно кивала седой головой, машинально перекидывала две-три петли и снова забывала о спицах.
- А вы говорите, служба! - Заместитель директора с упреком посмотрел на моряка. - Губить из-за ложно понимаемых представлений жизнь ближнего преступление!
В дверь постучали. Прихрамывающий усатый проводник вынул из клеенчатого кошеля билет, протянул его Асе.
- Вы до Сызрани? Через полчаса сходить.
- Спасибо, я сейчас...
- Товарищ, - проворно поднялся заместитель директора. - Я - сердечник. Я хочу занять нижнюю...
- Пожалуйста, - перебив, равнодушно согласился проводник.
Ася захлопотала - поправила волосы, принялась собирать сетку, моряк достал из ниши ее тяжелый коричневый чемодан.
Не вовремя разбуженный малыш капризничал, тер кулаками сонные глаза, мать, одевая его, нервничала, расстроенное ее лицо шло пятнами.
- Горе ты мое!..
- Ну и чего ты себя казнишь? - нестрого отчитала старушка. - Помогут, вынесут. И на вокзале помогут, чай, не без добрых людей. Эка!
- Пи-ть, - хныкал малыш.
Моряк сорвался с места; через минуту, обливаясь, мальчик жадно пил из стакана.
Напившись, присмирел и, как был, в меховой шубке, прижался к материнской груди, сонно моргая густыми темными ресницами. На мать он не похож совсем: темные жестковатые волосы, острый нос, крутой подбородок будущего упрямца, и только, может быть, густые ресницы да детская мягкость, теплота чем-то неуловимо напоминали склонившуюся над ним и пригорюнившуюся мать.
- В папку, похоже! - подбадривала старушка.
- В папку, - кивнула Ася и вдруг всхлипнула, из глаз посыпались частые слезы. - Бросили мы папку!..
- Как бросили? - странно тонким голосом спросила старушка.
- Так, бросили... - Прижав к себе сына и покачиваясь, Ася давила ладонью горькие безутешные слезы, всхлипывала. - Не вытерпела. Улетел, а я собралась, оставила записку и уехала...
Моряк, не замечая, тер руки о колени, словно они у него вспотели.
- А как же ему теперь летать? - напряженно, не очень связно, но понятно спросил он.
