— Альма осталась переночевать вместе с ним, и здесь прозвучит сигнал тревоги, если одна из его дверей откроется.

Он думает обо всем.

— Чувствуй себя свободно, но стояк, упирающийся в матрас, это совсем не комфортно.

— Тогда перевернись на спину, — я сексуально мурлычу.

Он делает, как я прошу, хоть и с сонной, но, тем не менее, обольстительной улыбкой на лице.

— Придется сделать всю работу самой, сирена, мне чертовски больно.

— Думаю, я смогу с этим справиться, — я снимаю рубашку, отодвигаю свои трусики в сторону и одним движением опускаюсь на него до самого конца.

— М-м-м, — из его груди доносится низкое урчание. — В тебе так сладко и уютно, Лиззи. Не жалей меня, детка. — Он закидывает руки за голову, самодовольно ухмыляясь, когда наблюдает за тем, как я нежно, но эффективно объезжаю его.

Чуть позже, когда мы оба истощенны, покрыты потом и целуем каждую доступную часть тела друг друга, я принимаю принципиально новое решение, ведь моя любовь к нему будет безграничной и бесконечной. Пока мы лежим, переплетенные друг с другом, я перекатываюсь на бок, одной рукой подперев голову, а другой беру его левую руку.

— Кэннон Пауэлл Блэквелл, ты женишься на мне? — я делаю предложение.

— В любое время, в любом месте, столько раз, сколько ты захочешь, — он поднимает наши соединенные руки к своему рту и целует мою ладонь, — но просить об этом буду я. Будь готова к грандиозному проявлению романтики. — Он цокает и улыбается, тряся головой. — Посмотри-ка на себя, ведьмочка, пытаешься забрать себе мою славу. Что же мне с тобой делать?

— Люби меня, — я произношу шепотом. — Делай все, что делают лучшие в мире пары. Со мной. Хотя бы раз. И притворись, что тебе это нравится.

— Давай послушаем этот список, — он тянет меня обратно на себя, и моя голова скользит под его подбородок, обе его руки тоже находят свое место, по одной на каждой моей обнаженной ягодице.

— Ну, в данную минуту у меня нет полностью готового списка, но я буду пополнять его. Тебе только нужно во всем соглашаться, — я смеюсь и целую кончик его носа.

— Обещаю, Лиззи, любимая, все, что захочешь. Ох, черт, подожди! — его охватывает паника. — Я не хочу висеть на колесе обозрения, пока ты не согласишься пойти со мной на свидание.

Он делает умоляющее лицо.

Господи! Я подумала, что где-то пожар.

— Мы уже давно миновали стадию свиданий, и просмотра «Дневника памяти» вместе со мной было вполне достаточно, — подмигнув ему, я, покачиваясь, слезаю с него и одеваюсь. — Но ты организовываешь группу и, спускаясь вниз с трибун, исполняешь для меня песню, в то время как на футбольном поле я изображаю из себя старшеклассницу.

— Прошу, — он закатывает глаза, — хотя бы предложи что-нибудь посложней, — он замолкает, подняв вверх указательный палец. — И я не собираюсь выпивать никакого яда, моя Джульетта. Но это все. Те двое наделали много ошибок.

Спустя шесть изумительных месяцев после той самой ночи, когда мы с Кэнноном впервые опробовали наш дом именно в том месте, где сейчас на бежево-красном ковре сижу я, сворачивая белье, на пороге стоит Вон и стучит в сетчатую дверь.

— Заходи, — я улыбаюсь и жестом руки приглашаю его внутрь.

С опущенной вниз головой он медленно заходит.

— Нужна помощь? — бормочет он, глядя в пол.

— Нет, но спасибо.

Я люблю Вона. После того, как перейти к обращению Лиз, мы добились огромного прогресса, и между нами завязались очень близкие взаимоотношения. Он хороший мальчик, сейчас уже чуть старше шестнадцати лет, и он практически полностью справился со своим неуместным гневом.

— Вон, что-то случилось?

— Эм, а Кэннон здесь?

— Да, внизу в студии.

Студия — это наш подвал, который мы переоборудовали, когда почувствовали в себе потребность продолжить сотрудничество с группой.

— Направляйся вниз, если только у тебя нет ничего, с чем могу помочь тебе я?

— Ты же вроде как моя сестра, так ведь?

— Нет, не вроде. Я твоя сестра, Вон, и я люблю тебя. И я передумала. Мне бы не помешала помощь, — я хлопаю на место на ковре рядом с собой. — Давай разберемся в этом, пока сворачиваем белье.

Теперь он поднимает голову. Сквозь нерешительность проглядывает улыбка, наполненная облегчением и признательностью. Он плюхается рядом со мной, приступая к складыванию.

— Обещаешь, что не расскажешь моим родителям?

— Нет, только если это не что-то незаконное или опасное. Им необходимо знать о таком, и я пойду вместе с тобой, чтобы рассказать им, но все рассказать им — это то, что мы сделаем. А в остальном, — я подталкиваю его своим плечом, — мой ответ «да». Я обещаю.

— А что насчет, э-э-э, — он всматривается в окно по другую сторону комнаты, — секса?

Мне следует напомнить ему, что Кэннон в подвале. Мне следует проткнуть свои барабанные перепонки или… быть хорошей старшей сестрой, собраться с мыслями и взять себя в руки. Я имею в виду, я ведь сама была в его возрасте, когда занялась этим впервые.

— Если ты будешь прислушиваться к очень важным частям, тогда это один их тех разговоров, который останется между нами.

После шести минут молчания, на протяжении которых он сворачивает и разворачивает одну и ту же салфетку для посуды, я прочищаю горло и выпрямляю спину.

— Вон, ты хотел спросить или обсудить что-то конкретное?

— Как узнать, что момент подходящий? Как ты узнала? Сколько лет тебе было? Где это было? — блин, он действительно сделал это, и все на одном дыхании.

—Хорошо-о-о, — я осторожно произношу врастяжку.Это один из тех моментов, когда я могу взрастить в нем славного молодого мужчину или серьезно облажаться. И мы знаем о моей болезненной проблеме по поводу «сначала подумай, потом говори».

— Буду честна с тобой, Вон, потому что ты уже взрослый и смышленый, и я знаю, что ты можешь с этим разобраться. Хорошо?

Он лихорадочно кивает головой, а в его взгляде читается отчаянная жажда помощи, правдивой информации и, что важнее всего, чтобы к нему относились как к взрослому, а не как к ребенку.

— Мне было столько же, сколько и тебе сейчас, когда я занялась этим впервые. Это случилось только один раз, в моей спальне, с хорошим другом, которому я полностью доверяла, и по-прежнему доверяю. Это не было собственно сексом. Я не могу, да и не хочу объяснять. Это было больше похоже на двоих друзей, разделивших друг с другом все остальное. Понимаешь?

— Да, — он отворачивается, а затем снова смотрит на меня, кусая кожу вокруг ногтя, на что я вскидываю руку, чтобы осадить его.

— Что касается другого вопроса. Я считаю, если понимание «Она. Та. Самая» не трескает тебя прямо по лбу, значит это не твоя судьба. Улавливаешь?

— Как ты и Кэннон?

— Да, — я нажимаю на кончик его носа, — именно так. Могу теперь я задать тебе пару вопросов?

Дернув плечом, он хватает полотенце, чтобы все-таки сложить его.

— Конечно, наверное.

— Никаких «наверное». Да или нет, Вон. Я уважаю твою личную жизнь.

— Да.

— Ты уже занимался сексом?

Спрашивая о таком, у меня даже комок в горле образовался. Вон качает головой, и я снова могу дышать.

— Она твоя девушка? — он пожимает плечами; на очереди следующее полотенце. — Ты бы почувствовал, что это твоя судьба, глядя на нее на следующий день?

— Да, — мгновенно вырывается у него.

— Если она забеременеет, смог бы ты позаботиться о ней? Будешь ли ты счастлив, зная, что связан с ней на всю оставшуюся жизнь?

Его лицо становится болезненно-бледным, а челюсть ударяется о колени.

— Да ни за, черт, что на свете!

Я сохраняю невозмутимое выражение лица.

— Ты получил ответ на свой вопрос? — спрашиваю я.

— Да, — он встает, — принять холодный душ. Спасибо, Лиз. Могу я поговорить с тобой еще о чем-нибудь, когда это будет необходимо?