В связи с этим возникает интересный вопрос относительно роли понятий в медитативной практике и понимании учения. С одной стороны, мы стремимся развить внимательность в той мере, какая требуется для обретения чистого знания, которое всё-таки предполагает свободу ума от понятийных наслоений. С другой же стороны, фактор восприятия вместе с сопровождающими его понятиями является непосредственной причиной возникновения внимательности.

Чтобы примирить эти явно противоречащие друг другу точки зрения, требуется более глубокое понимание природы восприятия. Восприятие – общий фактор, это означает, что он присутствует в любой момент сознания. Когда восприятие происходит в отсутствие развитой внимательности – именно так необученный ум ориентируется в мире, – мы узнаём и запоминаем лишь поверхностную видимость вещей. В момент распознавания явления мы даём ему имя или соотносим с ним понятие, и тогда наше переживание этого явления сужается, затемняется или приобретает оттенок этого понятия.

Иллюстрацией ограничивающих возможностей восприятия является случай, много лет тому назад рассказанный мне одним другом; этот случай произошёл с его шестилетним сыном Кевином в школе. Учитель задал ученикам простейший вопрос: «Какого цвета бывают яблоки?». Другие ученики отвечали, что они красные, зелёные или золотистые. Кевин же сказал, что они белые. Учитель вступил с ним в полемику, поскольку пытался добиться от Кевина правильного ответа. Однако мальчик оставался непреклонным и наконец немного раздражённо сказал: «Если яблоко разрезать, внутри оно всегда белое».

Тем не менее восприятие также может способствовать развитию внимательности и осознанности. Понятия не обязательно ограничивают наш взгляд на явления, если правильно применять их, они могут придавать форму текущим переживаниям, делая возможным более глубокое и тщательное наблюдение. Так же картину вставляют в раму, чтобы удобнее было её рассматривать. Буддийский монах по имени Ньянананда говорил, что следует «прибегать к понятиям ради высшей цели, развития мудрости, тогда понятия как таковые будут превзойдены».

Представление о том, что следует прибегать к понятиям ради развития мудрости, – основа медитативной техники ментального отмечания. Ментальные отметки или именования – скажем, «внутри», «снаружи», «внутри», «снаружи», «мысль», «тяжесть», «внутри», «снаружи», «беспокойство» – сохраняют ясность распознавания (восприятия), которая, в свою очередь, усиливает как текущую внимательность, так и импульс внимательности, обеспечивающий её постоянство. Аджан Сумедхо, один из первых западных учеников Аджана Чаа, великого тайского мастера, говорил об этом так: «Таково дыхание», «такова боль», «таков покой».

Отмечание во время практики может быть полезным также и в других отношениях. Сама интонация, с которой мы делаем ментальную отметку, нередко проливает свет на наши бессознательные установки. Мы не всегда осознаём нетерпение, раздражение или восторг, связанные с переживанием различных предметов, возникающих в уме, однако можем заметить характер нашей внутренней речи, её возбуждённую или вдохновлённую интонацию. Отмечание помогает нам избавиться от отождествления со своим опытом как в моменты возникновения препятствий, так и в моменты, когда наша практика обретает большие тонкость и утончённость.

Также ментальные отметки дают нам важную обратную связь: действительно ли мы присутствуем в настоящем моменте, насколько устойчивым и непрерывным является наше присутствие? Стремимся ли мы к тому, чтобы наша медитация (и наш день) стала подлинно безупречной? Видим ли мы различие между небрежностью и расслабленностью, когда речь идёт о практике внимательности? Не следует смешивать искреннее намерение сохранять осознанность и жестокость. Можно практиковать непрерывную внимательность с изяществом, присущим тайцзи[8] или японской чайной церемонии, просто проявляя бдительность в отношении мелких повседневных действий. Непрерывность внимательности является важной, поскольку формирует энергетический импульс, необходимый для реализации ниббаны.

Важно понимать, что эта техника ментального отмечания – лишь искусное средство, которое способствует внимательности, но не составляет сущности практики, заключающейся в том, чтобы просто сознавать происходящее. Во многих буддийских традициях эта техника вообще не используется. Однако стоит включить её в свою практику, хотя бы на короткое время, чтобы понять, насколько она полезна. Следует также осознавать ограниченность этой техники. Отмечание – это не интеллектуальная рефлексия, следует ограничиться одним словом, произносимым про себя. Дэвид Калупахана, известный буддийский учёный, писал: «Понятия, используемые для сатипаттханы, следует применять лишь в той мере, в какой они дают знание, не выходя за эти пределы, поскольку концепции, игнорирующие присущие им ограничения, могут порождать субстанционалистскую метафизику» [3]. Когда мы слишком активно пользуемся различными понятиями, наше видение реальности становится косным, и мы оказываемся в ловушке наших собственных ментальных конструктов.

По мере развития внимательности вы можете начать сознавать такое множество явлений, и предметы могут изменяться так быстро, что вам не будет хватать времени, чтобы их отмечать. В этом случае человек замечает больше, чем успевает отметить, и именования начинают становиться ненужными. Когда мы утверждаемся в состоянии осознанности, и внимательность возникает сама собой – можно назвать это состояние усилием без усилий, — тогда можно просто пребывать в состоянии непрерывного чистого знания. Рёкан[9], учитель дзен XIX в., поэт и странствующий монах, говорил так: «Познай свой ум таким, какой он есть».

Последняя строка повторяющегося фрагмента Сатипаттхана-сутты выражает цель медитативной практики: «И следует сохранять независимость, ни за что не цепляясь в мире…». Эти слова выражают суть всего пути.

«Сохранение независимости» означает, что ум не привязывается к возникающим переживаниям ни в силу страстного желания, ни в силу определённых взглядов. «Страстное желание», или «стремление», – так обычно переводят палийское слово taņha. Однако taņha иногда переводят также как «жажду», и это слово лучше передаёт аспект телесной нужды, присущий этому глубокому состоянию ума. В последующих главах мы детально рассмотрим это стремление, или жажду, и увидим, как она проявляется и удерживает нас в состоянии зависимости как в медитативной практике, так и в повседневной жизни.

Продвигаясь вперёд, мы совершаем одно важное открытие: на некотором уровне смерть и рождение, существование и несуществование, Я и Другой являются основными определяющими темами нашей жизни. Однако мы начинаем замечать, что существует и другой уровень, на котором любой опыт – лишь игра пустых видимостей. Это открытие выявляет другой аспект смысла приведённых слов – «…сохранять независимость, ни за что не цепляясь в мире», – а именно аспект непривязанности к своим взглядам и, на более глубоком уровне, к взгляду на самого себя.

При обычном способе восприятия, когда мы видим, слышим, обоняем, пробуем на вкус, осязаем явления или когда познаём их посредством ума, мгновенно возникает ложное ощущение «Я» или «моего»: «Я вижу». «Я слышу». Мы развиваем эту тенденцию: «Я медитирую» и делаем выводы: «Я хорошо (или плохо) медитирую» или «Я хороший (плохой) человек». Мы создаём целую конструкцию в виде самости над мимолётными, меняющимися условиями.

В одном кратком, вдохновенном наставлении, Бахия-сутте (Беседе с Бахией, Уд. 1.10), Будда показал, как можно освободиться от этой зависимости от представлений о себе. В далёкие времена, рассказывают, жил человек по имени Бахия, который потерпел кораблекрушение у южных берегов Индии. Он потерял всё, даже свою одежду, поэтому прикрывался древесной корой. Люди, проходившие мимо, приняли его за великого отшельника и стали почитать его как архата, существо, достигшее окончательного просветления. Бахия вскоре и сам в это поверил.