Любые совпадения с реальными людьми случайны

Часть первая

Всякая жизнь мерится простыми привычными делителями – днями, следующими друг за другом равномерным строем, отлистывающими наши мечты, наше прошлое, отпустили мы его или продолжаем ещё жить им. У каждого есть своё небо со своими созвездиями случившихся или только отметившихся в каком-нибудь завтра – радостей, глупостей, потерь и побед.

Одна надежда сменяется другой, разжигая в душах стремление продолжаться, воля и принуждая тратиться на новые терзания. И не сломать в её новом начале непокорное ничему упрямство – во что бы то ни стало – надеяться! не оглядываясь и не сомневаясь! Надежда превращает сердца в самый мощный двигатель, работающий на вере, топливе проверенном, дорогом и неисчерпаемом. Она же и безжалостно их рвёт… ведь задумайся: порой было бы проще и спокойней, отступи она – надежда – разуверься и останешься цел!

Не может человек живой и идущий, так опустошиться, чтобы совсем не глядеть вперёд, не всмотреться в собственную душу честно, без лукавства и скидок. Только так начинается очищение. Только перерождённый собственной цензурой способен осознать всякую правду и всякий смысл. И тогда наступает способность, оглядевшись, видеть гораздо дальше, глубже…

Чем меньше вопросов, тем меньше заполняешься бесконечным потоком слов, претендующих на статус информации, обретшей какую-либо ценность, и чудо, если такое ещё сочтётся верным ответом. И, надо признать, как сильно засела подобная немота в успокоившихся головах. Но как быть живому, обнаружившему рубеж? Остановиться или шаг за шагом преодолеть этот переход?

Однажды такое случится и придётся пройтись кругами. Каждого ждёт своя пустыня, в которой нужно оказаться, чтобы обнулиться, наполниться верой и начаться снова. Всё что после – зависит только от себя самого.

1

Дорога к школе пролегала по деревянному мосту. Всегда мутная вода, в зависимости от времени года, меняла только оттенки глинистого цвета и свою глубину. Река становилась предметом обсуждения, когда шёл ледоход и цвела верба, по готовности собирать детвору на мелях, в сезон рыбалки или если кто-то тонул.

Овраги и обрывистые берега пересекали Волочиху только один раз. Никто не потрудился пофантазировать и назвать отрезанную часть посёлка как-то по-особенному. Всем привычно было говорить о людях, живущих на той стороне реки – просто «заречные». А вот к заречным относились уже несколько иначе, чем к остальным. Заречные всегда злили сельчан: заготовка дров их будто не беспокоила, скот пасли отдельно от общих стад, к нашумевшим проблемам волочихинцев они относились почти с презрением, осуждая и считая всё суетой. И вообще на всё у них всегда была своя точка зрения, отличная от мнения «тех» – в противовес. «Чего они там выдумывают? Работать надо, в землю смотреть, а то грызутся, как собаки».

Взаимная «любовь» разнобережных, а в горстке заречных было не более тридцати семей, выражалась во всем: «живут не так, высокомерные, всегда как будто знают больше других, поучают учёных… а пьют не меньше, не знает что ли никто? всегда у них готово всё раньше или лучше, чем у остальных, а что не в одни и те же дни дожди идут или сено косят? Выделываются просто, зла на них нет. И добра никому не делают, в сельских делах не участвуют, а как делёж сенокосов так горло готовы вырвать!».

Разделила река народ, не желая им этой скрытой и не вражды какой, а всё больше зависимости друг в друге: смотреть с обеих берегов, соревноваться во всём, испарять на ветер накалённое негодование на что придётся: на себя, погоду, на власти, жизнь, в конце концов. Да и река здесь не причём. Текла себе испокон веков; кто её помнит, когда она здесь пролегла в трещинах и морщинах алтайской земли? Насели люди сами и, не умея по-другому, уместились жить по таким правилам. Сами их придумали, сами им и следовали. Простые правила, беззлобные по природе своей, ведь никто собирался закидывать другого камнями… Повелось как повелось, как кругом, как везде.

Разные времена проживало село вдоль этой речки, теряясь в бесконечных степях, то оглядываясь на другие, похожие на него деревушки, то забываясь в сельском труде и хватаясь за погоду, как пчела в медосбор. Порой хватало по-скорому пересудить кой-что: так – по делу, да по сезону и – по дворам. Ведь что ждёт человек в нашей деревне? Если не лезет никто, так только погоды и здоровья. Не ломать бы этих нехитрых устоев, так не получится оторваться совсем: есть реки гораздо большие той, что село развела, не видно их, да крепко людей поделить могут и жизнь пересекают так, что и свести в одно не каждый возьмется предположить: как это исполнить возможно.

Дорога к школе лежала через мост. Почти каждый день Кате приходилось переходить с берега на берег и радоваться, наконец, появлению чего-то нового после наскучившего за зиму пейзажа.

Тополиная аллея поблёскивала свежими листиками и её засидевшиеся великаны собирались снова спрятать от степного безлесья пыльный проезд к коротким улочкам. Девочке нравилось проходить рядом с тяжелеющими зелёными рукавами, длинный ряд которых выводил одной стороной к цветущим полям, другой направлял всякого в центр села.

Берег плавно спускался к деревянным доскам переправы, из года в год настилаемым друг на друга и всё равно открывающим местами сквозные дыры, в которые просматривалось спокойное течение не воды даже, а чего-то другого: утверждения своего существования, права на постоянное движение в нужном направлении. В школе рассказывали, что река их добегает до самой Оби и, значит, воды эти есть в настоящих больших морях.

Близ моста пестрили тонкие стрекозы с сигнальными, крашенными на концах в тёмно-синий цвет, крыльями. Река скапливала пойманные на мгновения бесчисленные отражения солнца, секла их о прутья ив, не успевающих от такого соседства нарастить узкие, как перья, листья, пыталась безуспешно вытолкнуть эти стёклышки на пологий в этом месте берег или просто била об раскисшие обвалы. За шумящими воронками образовывались маленькие заводи, пушилась грязная пена и обязательно, если присмотреться, стояли мальки непонятной рыбы.

На другом берегу встречала посыпанная гравием дорога и уводила наверх, открывая вид на сельскую школу, дома, магазины… Строчили, каждые на своём, птицы; в огородах поднимался бурьян и картошка. Некоторые хозяева, пользуясь преимуществом расположения дворов, выставляли на лужайках широкие короба с цыплятами, выводили на привязи бычков, оставляли как хотели машины, тележки, складировали, как удобно, навоз и мусор.

На улице Катя быстро забывала происходящее в её семье, разглядывала детей, спешащих на уроки и не особо вспоминала о подготовке домашних заданий. Потрудиться приходилось только когда возникала угроза отставания или становилось действительно стыдно.

Весь вчерашний вечер она прогуляла на улице, не желая снова встречаться с матерью. Тетя Лида говорила, что той опять нужно полежать, имея ввиду душевную болезнь старшей сестры, а дочь была уверена, что вся проблема в беспробудном пьянстве. Когда и где начиналось и заканчивалось то или другое – было уже не понять. Катя была рада, когда из её маленькой семьи она оставалась дома одна и по какой причине так случалось было всё равно. Её больше беспокоило: что можно одеть, как посмотрит тётя Лида, если она придёт к ним покушать и как избежать неудобного общения со сверстниками, чтобы не чувствовать стыда.

Этим утром Катя собиралась в школу дольше обычного. В соседней комнате слышался храп и девочка, не боясь шуметь, перебрала имеющийся гардероб, забывшись от лёгкого волнения и переживания незнакомого, но приятно накатившего чувства: кто-то рано утром оставил на пороге в трёхлитровой стеклянной банке букет полевых цветов! Высоченный, по самый пояс, многослойный куст, пестривший яркими пятнами, удивил девушку. Решая: ошиблись домом или нет, она предпочла остановиться на последнем и для сохранности неожиданного подарка отнесла его за огород, в укромное местечко среди старых яблонь и малины. До школы оставалось время и можно было успеть рассказать о случившемся тёте Лиде.