И однажды, ближе к вечеру, кто-то хлопает меня по спине. Холеный такой мужичара, в красном спортивном костюме "Боско-Рашия", улыбается до ушей, сам пышет благородным перегаром. Долго я не мог понять, кто это, а он сам разъяснил: Колька из нашего Багряниковского интерната. Пока я на зонах университеты проходил, этот Колька по спортивной части пошел. И представьте себе, стал чемпионом пары олимпийских каких-то игр. Я так и не понял - то ли по бегу, то ли по плаванию. Заехал вот, проведать родные пенаты, разузнать, кто как устроился.
Очень он обрадовался, конечно, что все мы, то есть, те, кто не продвинулся по жизни, в анусе. Я все еще сирота, а его-то харя уже не пролазит в ворота. Это дело Колька предложил обмыть. Хватанули в привокзальном буфете. Я чувствую, что мне больше не надо, но спортсмен предложил добавить. Что ж... закатились в кабак в центре Данилова, еще долбанули... Проснулся я утром на полу в своем "пенале", на Горушке. На постели Колька дрыхнет. Разбудил меня стук в дверь: менты приехали - вязать. Свинтили, что характерно, и Кольку. На нас вешали ограбление продуктового магазина: якобы ворвались, девушку-продавщицу загасили, схватили с полки две бутылки коньяка и были таковы. Ни я, ни пара-олимпиец ни черта не помнили.
Что здесь сказать... свидетели показали, что продавщицу бил Колька. Крепко он ее своей накаченной лапищей "приласкал", сотрясение мозга у несчастной девушки случилось. Кольке впаяли четыре года. Мне - три с половиною. Судьба меня миловала: несмотря на Колькину крышу, на звонки из столицы, районный судья проявила объективность и главарем признала чемпиона. Да-а-а... бывший мой однокашник, конечно, рыдал при оглашении приговора - сущий ребенок. Ну, а я... дурак - и все тут. Побывал в свои неполные двадцать пять и насильником, и разбойником, и грабителем вот теперь.
Сидел я на зоне в северном поселке Карпогоры. Ничего не могу сказать - хорошая колония, "красная" - порядки и все такое. Один раз, что уж совсем для меня было удивительно, приезжала на свиданку та женщина, со станции "Раненбург". Изначально мне очень радостно было - хоть какая, а близкая душа... ой, как нам порой не хватает-то, чтобы нас вспоминали в трудную минуту и дарили тепло. Но женщина в первый же час свиданки нажралась той самой водки, которую мне в грелке пронесла, и романтические отношения окончились, так и не начавшись. Ну, ежели у меня-то крыша едет от познанья зеленого змия - на что мне такая подруга?
Третий срок - уже тенденция. Оттрубил я его нормально. Пахал на пилораме, в свободное время опять много читал. Редактировал газету нашего отряда, писал в нее. В отряде меня даже "Толстым" прозвали. Конечно, с ударением на последнем слоге. Авторитетом я стал в пенитенциарном мире - вот, дела-то какие. Снова вышел я по УДО. Местным поездом доехал до Архангельска - и не знаю, куда дальше-то лыжи свои навострять. В Данилов, в замкнутый круг? В Чаплыгин, к батьке и на крахмальный и к алкашихе? Куда не плюнь - всюду засада.
Вот, стоял я на берегу Двины... Шумит большой город, чайки истошно кричат в небесах... И снова перепутье: куда же на сей раз потянет меня, горемычного, судьбина? Где-то здесь, рядом совсем, Белое море, там, как рассказывали мне на зоне мужики, те, кто из местных, поморов-трескоедов, Соловецкий архипелаг. На нем монастырь, туда, ежели не врут, можно попроситься в трудники. Знающие говорят, монахи не отказывают даже прожженным уркам, до поры нашего брата не трогают, не грузят уставами какими-то афонскими. Правда, недели через две, ежели новичок не оправдывает, силой отправляют на материк. Нет, не тянет что-то уже по святым местам, лучше уж по несвятым. По большому счету, монастырь - тот же казенный дом с четырьмя стенами, небом в клеточку и режимом. Хватит, накушался.
Еще, сказывают, можно наняться в бригаду - лес там валить, искать в недрах нашей необъятной земли нефть, а то и добывать какого зверя, к примеру, белька. Деньга там, говорят, длинная, мужики с зоны мне парочку адресочков подкинули. Обещали, что три судимости - не аргумент против моей кандидатуры.
Белое, Черное море... какая к лешему разница? Хоть Японское. Я вот почему свои ощущенья сейчас описываю: наверное, лучшие минуты в жизни всякого человека, когда он тешит себя надеждою, что только от его персональной воли зависит судьба. Боже, какими мы порой бываем наивными! Но как прекрасны мгновения воли!
Вот и тогда, в Архангельске я воображал себе, чудачина, что мой решительный шаг способен круто поменять планиду. Шагнул я в сторону желдорвокзала. А почему бы и не Японское море? Сибирь ведь тоже типа русская земля. Добрался я до Вологды. От нее и до Данилова моего злосчастного рукой подать, но по счастью поезда на Восток через прекрасный город с резными палисадами идут минуя мою "столицу злого рока", через станцию "Буй". А все равно, когда проносился мимо малой своей родины (хоть и на приличном расстоянии), сердечко-то, ядренать, щемило. Я ж простил мою сучку-мать, оставившую меня на станции "Дно"... Мы, люди, все же прощать и любить умеем. Только не всегда хотим себя заставить поверить в свое умение.
Трясся все в общих вагонах, среди простонародья. Интересно так-то тащиться: народ едет на малые расстоянья, соседи часто сменяются, и нет-нет, а кто-то свою историю поведает. А я страсть как люблю человеческие истории. Случалось, попутчики предлагали и выпить, но я все же держался яко кремень. Однако, скажу прямо, от хавки не отказывался. И уносило, уносило меня на Восток к неведомому Японскому морю. Проехал и станцию "Поназырево" видал в окне один из своих зекинских университетов. Была мысль сойти с поезда и податься к дяде Ване. Но представил себе: спросит председатель: "Где был?" Что ответить - правду, что опять сидел?
На четвертый день, утром меня за ногу дергают. Отворяю зенки: мент надо мною стоит. Годы злосчастные воспитали во мне прежде всего интуицию. Сразу понял: неладное. Рядом с ментом мужичонка. Ногами сучит, фараона науськивает: "Он это, он... только прознаться надо, куда чемодан заховал..." Вытолкали меня на станции, название которой я так и не разглядел. Завели у конурку, и там давай пытать: "Куда вы дели личные вещи гражданина N?". Та-а-а-ак, думаю, теперь уже и вором буду. Причем, точно - ни у кого ничего не украв. Трезв ведь был, яко слеза Мичурина. Мужичонка-то дальше поехал, а я остался на этом безымянном полустанке в статусе подозреваемого. Скажу правду: очко у меня... того. Жим-жим. Опять же, чутье: чувствую, ЭТИ (трое ментяр) будут на меня навешивать все свои "висяки". Ну, я крепкий орешек, на понт меня брать бесполезно. Терпи, парень! Ну, и пошевеливай извилинами-то.
Попросился "до ветру". Менты добрые. Только, повел меня один из этих остолопов, не позволив накинуть верхнюю одежду. А скажу: было начало зимы, зело морозно, аж мандраж. Хорошо. Пристанционный клозет тесненький, но, замечу, чистый. Как на зоне. И, что главное, было в нем окошко. Ну, я через него и утек...
