Удивительная естественность, недостижимая в естественном лесу царила здесь, как это ни странно звучит, наверное. Рощи из гармонирующих по высоте, по цвету зелени деревьев, сочетались, плавно переходя друг в друга, образуя сообщества свойственные, вероятно, определённым климатическим зонам, уникальным уголкам планеты.
Вздымали косматые вершины на огромную высоту грандиозные секвойи в окружении пихт и кедров, а вот уже легким серебристо-зелёным облачком зависли прозрачные кроны стометровых эвкалиптов, наполняющих воздух благоуханьем, и бесконечное многообразие тропической зелени... Непостижимым для меня оставалось возможность их совместного существования, невероятного труда, вероятно, требовало это от неведомых садовников.
А быстрые ручьи, звонко струящиеся среди огромных замшелых валунов во влажном сумраке, между которыми цвели невиданные орхидеи, описывать причудливую красоту которых невозможно. А тёмные глубины тихих заводей, в зеркальной поверхности которых отражается совершенство лотосов...
Да разве возможно передать словами чарующую гармонию, царящую здесь - трепетно-доверчивый взгляд пугливых серн из тенистых зарослей, величественный бег благородного оленя... А птицы? Розовые фламинго и чёрные лебеди, венценосные журавли... А совершенно не разбираюсь в орнитологии и биологии, но думаю, не всякий знаток смог бы определить и назвать животных и птиц вольно живущих в этом парке.
Но, не смотря на обилие их и разнообразие, потрясало чувство вкуса и меры создателей этого дива, не казался парк перенаселённым и не казалось чрезмерным богатство форм его, - куда бы ни бросил взгляд, ни где не было видно эклектического нагромождения баобабов и кипарисов в окружении елей и лиственниц. Только одна роща попадала в поле зрения, и строго соответствовали растения её друг другу и соответственной климатической зоне. Но достаточно было сделать несколько шагов, и уже иной мир открывался взору, поражая доверчивой незащищённостью...
А вот Амвросиевны я, разумеется, догнать так и не смог.
Вот и началось, - с испугом подумал я - Что готовит мне это приключение?
Я пытался убедить себя в благополучном его исходе, ведь не ни какого резона Мудрецу меня губить, слишком просто это было бы для него... Но чувствовал я, как липкий страх обволакивал меня. Я вдруг понял чего боюсь - не смерти даже, о ней жалеть не придется, пустота поглотит все сожаления... Нет - хуже всего, это мысль о том, что опять я не справлюсь, опять кому-то придется меня вытаскивать из очередной неприятности, перемазанного в грязи по самые уши, да что там "по самые уши"...Грязь, грязь - покрывала меня сверху донизу сплошным липким слоем, и если на болоте это было нормально, среди полного господства её, то здесь..? В удивительно чистом мире этом, сверкающим невероятной яркостью всех своих красок?
Страшно ощущение собственной беспомощности, неполноценности, когда - что ни делаешь всё не так... Это сомнение в собственных способностях самая скверная штука - размышляя с тоской, шёл я по дорожке, причудливо петляющей среди зарослей незнакомого мне кустарника с огромными ярко зелёными листьями очень похожими на листья фикуса, как вдруг, внезапно повернув, вышел на лужайку перед огромной приземистой постройкой старинного тёмно-красного кирпича, прячущей крылья своего фронтона среди старых вязов. Низкий, в три этажа, дворец в строгом классическом стиле распластался среди парка, прячась в нём и тускло, поблескивая чистыми стёклами узких стрельчатых окон.
Ни кого не было у застеклённой террасы входа, стоял лишь не вдалеке набор дачной мебели - лёгкие ослепительно белые на фоне зелени травы кресла да круглый столик. Белая качель раскачивается в стороне, как будто только что кто-то, соскочив с неё, вошёл в дом, и входная дверь не успела закрыться, продолжая всё ещё медленно прикрываться...
Кто же мог быть здесь? - мелькнула мысль, и перед мысленным взором скользнуло нечто воздушное и совершенное, скрываясь за резной створкой двери... Не заметив как, я и сам оказался у дверей и, преодолевая волнение, потянул её, ступая на террасу. Тёмного драгоценного дерева резные лакированные панели вдоль стен, мраморные скульптурные фризы, покрытый прекрасно выполненной росписью потолок. Кажущийся узким из-за большой высоты потолков коридор, узорчатый тёмный паркет, покрытый ковровой дорожкой... Мне казалось я не иду, а плыву по нему не касаясь, пола в торжественной тишине, мимо задрапированных великолепными шторами золоченых дверей, щекочущих воображение скрываемой тайной... Рядов старинных кресел у стены...Мимо статуэток на деревянных полированных тумбах, которые сами по себе - произведение искусства... Мимо портретов на стенах, то ожигающих непреклонной суровостью взгляда рыцаря-полководца, то чарующих лукавой улыбкой юных красавиц, то освещающих жертвенным светом любви и загадки материнского взгляда мадонн...
Было жутко и хорошо проплывать сквозь величественную обстановку залов, усланных огромными узорчатыми коврами, где столы со столешницами величиной в небольшое озеро, с развешенным по стенам старинным оружием, с ярусами лестниц и таинственных галерей, за причудливым переплетением балюстрад.
Торжественное совершенство окружало меня со всех сторон, жутко было представить хозяев, обитателей этого дворца, проходящих сквозь величественный покой коридоров, попадающих под струи света, льющегося из световых проёмов в потолке. Не могли их обременять привычные суетные мысли о хлебе насущном, не могло быть у них столь приземлённых забот, среди этих стен, среди этого совершенства...
Шёл я, чувствуя себя словно в храме, вращаясь, спускался и поднимался по уютным винтовым лестницам, выстланным пушистыми дорожками, спускался по широким мраморным ступеням парадных лестниц в гулкую тишину огромных залов, скользя по зеркальной глади их мраморных полов.
Я шёл и шёл бесчисленными анфиладами, извилистыми какими-то по домашнему уютными коридорами и только совершенство, ни в чём не повторяясь окружало меня, взор мой не мог отыскать ни единого изъяна, ни единой пылинки на зеркальной полировке мебели, да и не пытался я этого делать. В каком сне, в какой сказке, возможно, это почувствовать - когда наименьшая деталь, как бы завершала своим совершенством гармонию всего ансамбля, и когда весь ансамбль служил, как бы оправой для каждой, наименьшей своей детали...
Остановившись на развилке коридоров, я засмотрелся на превосходно выполненную серебреную статуэтку римского легионера, стоящую в нише на постаменте тёмного дерева, невольно любуясь совершенством её исполнения, изяществом и точностью каждой детали его вооружения и одежды, гармонией и скрытой энергией запечатленной в его движении. Потом, неожиданно для самого себя, в место того, что бы двинуться по одному из коридоров, я толкнул ближайшую резную дверь, полускрытую тяжёлой тёмной портьерой. Бесшумно отворилась она, и вступил я с волнением, в большую комнату... Матовый брагородно-тусклый отблеск в сосульках хрустальной люстры, огромный ковёр на тёмных узорах полированного паркета. Тусклый свет из широких окон мягкими своими струями, как хороший декоратор, ненавязчиво высвечивал самое главное в прекрасно организованном интерьере, открывая его не сразу, а постепенно, вырисовывая из первоначального полумрака уютный уголок, огороженный плавно выгнутым диваном, низеньким журнальным столиком, мягким отблеском приглашая взглянуть за полированные стёкла посудных горок, стоящих вдоль стен, уставленных изящными безделушками, расставленными с безупречными вкусом, полюбоваться чеканкой на посуде драгоценных металлов. Порядок и вкус были идеальными, всё строго соответствовало друг другу, и даже стопочка уложенных в камине дров дополняла гармонию единого стиля комнаты.
