- Не отмыться тебе здесь от этой грязи...- и язвительно добавила: - Сам виноват. За стол садись. Не вымажешь здесь ни чего, не переживай.
И действительно за всё время ни единая капля болотной жижи не сорвалась с моего туристического комбинезона, пропитанного нею, как губка. Я уселся, ощутив в раз неимоверную усталость, на скамью у засланного белой льняной скатертью стол, а старушка сразу поставила передо мной большую глиняную расписанную сложным растительным орнаментом миску полную душистого борща, развернула вышитое полотенце, открыв завёрнутые в нём ломти чёрного хлеба, и достала в тон миске расписанную деревянную ложку. Забыв об усталости, накинулся я на борщ.
Только сейчас понял я, насколько голоден. Все эти приключения, со скачками по болоту с девицей на спине, с беготнёй за костью и расстрелами, настолько выбили меня из колеи, что совершенно забыл я о еде. А борщ был потрясающе вкусён, в меру горяч, в меру приправлен специями и сметаной... Как и всё здесь, он был идеален, но ел я его без обычной для голодного торопливости - устал уж я очень...
Старушка, усевшись напротив и подперев ладонью щеку, горестно смотрела на меня, и хоть был нос её крючком чуть ли не до подбородка, и торчали угрожающе притупленные клыки, что даже в отдельности должно было бы напугать если не до смерти, то уж отвратить навсегда, внушив омерзение. Но ни одна из этих мерзких подробностей не могли испортить впечатления, ужаса мне это почему-то не внушало и не портило её образа, одухотворённого доброжелательностью её взгляда, необычайной не по стариковски ясной голубизной её глаз. Трудно передать это словами, как и любую эмоцию, но верил я её безоглядно, вероятно, и обстановка окружающая её здесь повлияла, чистота эта в сравнении с ржаво-серым болотом. Да и то, что вырвала она меня у смерти в последний миг...
- Спасибо, бабуся.- поблагодарил я, отодвигая порожнюю миску и сгребая со скатерти крошки хлеба в ладонь.
- На здоровье, на здоровье...- не торопливо убрала она посуду, куда-то в глубину печи и подсела к столу:
-- Так что делать собираешься дальше, Иван?
Удивлённый, я взглянул на неё: - Меня Женей зовут, бабуся.
Она небрежно махнула рукой: - Звиняй, коли не так назвала. Путает бабка старая всех уже давно, все вы для неё на одно лицо.
Я равнодушно пожал плечами, вопрос её в данный момент был для меня слишком сложным, голова гудела от усталости и сытости, и уже не была способна вместить ни какой связной мысли:
-- Выбраться отсюда... - выдал я заветное, тяжело вздохнув.
Она не спускала с меня внимательного взгляда: - А друга свово, начальника, что ж?
- Да где ж его мне найти? Может вы подскажите? - но сказать, что идея поиска Анатолия Ивановича меня вдохновила? Пока всякая моя попытка ему помочь приводила меня к смерти, и Русалка, и Породистый... Встретить ещё кого-то мне уже не хотелось, устал очень. Досадливо поморщившись, она подвинулась ближе:
- Ох, Иван, Иван. Ну и наделал ты делов, а теперь помощи просишь.
На вновь проскочившего Ивана я решил не обращать внимания - вспоминает какого-то старого знакомого, да и пускай, если её это приятно. А вот вопрос о помощи:
- Так чего же я наделал? И кто вы такая? - не удержался у от глупого вопроса, уже угадывая ответ.
- Дураком ты Иван был, дураком и остался. Не хочешь совсем думать. Ужель ещё не признал?
Эге, - подумал я - Да вот она с кем меня путает - с Иванушкой-дурачком. Так судя по фольклору, не таким уж дурачком он оказался, кое-чего добился... И пол царства, по-моему, и царевну...
- Баба-яга я. Узнал не бойсь?
Я невольно замешкался, не с руки было мне как-то, после всего, что сделала она для меня обращаться к ней с этим, ставшим бранной кличкой, именем.
- Узнать-то я вас узнал, да уж больно вы необычная какая-то... Не сколько не соответствуете фольклору...- я смущённо замялся, а она с насмешкой смотрела на меня:
- Как это не соответствую? Этого не понимаю, веду себя так, как привыкла всю жизнь вести.
Почесав за ухом, я хитро улыбнулся: - А как же фольклор? Попытка погубить главного положительного героя Ивана со стороны общепринятого отрицательного героя... А?
Старушка смущённо рассмеялась, по-старушечьи прикрывая подбородок уголком светлого передника: - Ох, уж Иван! Ох, трепач окаянный! Да если бы не моя ему помощь, тут бы ему и гаплык... А ну, вспомни, свой хволклёр, - Вспомни, кто ему клубочки волшебные давал, кто в секреты врагов посвящал? - она пренебрежительно махнула рукой и вздохнула: - И чем он на всё это ответил? Ох, трепло, так трепло... Дурак - одно слово! - подвела итог, затягивая сильнее узел платка, и, поднявшись, направилась к печи: - Давай-ка чай с пирогами пить. - предложила уже совсем другим, домашним тоном: - А меня Амвросиевной называй. Батюшку моего так величали. - Вздохнув, перекрестилась она в угол, впрочем, ни каких икон там не было, висел, как и вдоль остальных стен, маленький очень аккуратный снопик какой-то травы, увязанный в лучших традициях икебаны, наполняя горницу тончайшим букетом ароматов.
Слова её о трепаче Иване заставили меня задуматься, вспоминая все известные сказки, - действительно, во многих из них именно Баба-Яга давала Ивану много советов, определяя все его дальнейшие действия, были правда и другие варианты, в которых образ этот был уже совершенно отрицательным... Но... Задумчиво смотрел я на Амвросиевну, прихлёбывая ароматный чай из глиняной расписной кружки, - странный противоречивый персонаж... Почему оказалась она так оболгана? Что оскорбило людей в её действиях? А если вспомнить родство славянских языков с санскритом? Со столь почитаемой йогой? Яга - йога...Странное созвучие в языках столь совпадающих...
Пироги были начинены неизвестными мне ягодами, и вкусны неописуемо - пышные, свежие, да и чай... Честно говоря, до сих пор чай для меня был - лишь бы сладкий кипяток подкрасить... А здесь у Амвросиевны - я впервые ощутил и оценил аромат и бодрящие свойства этого напитка. Усталость явно отступила, и её туман, в моей голове, несколько рассеялся, и я смог уже заинтересоваться некоторыми обстоятельствами:
