Недолго постояв на пляже, они направились по тропе к мехмастерской. А я, забыв об осторожности, кинулся, натыкаясь на кусты, к лагерю. Меня захлестнуло чувство опоздания, казалось, именно сейчас там происходит нечто необычайно важное, и вся моя предыдущая жизнь всего лишь прелюдия к предстоящим событиям, самое главное в ней произойдёт сейчас, или уже происходит. Без меня. Такое чувство ожидания чуда, мне кажется, возможно, только в детстве, и ни как не ожидал я вновь встречи с ним, с всепоглощающей глубиной его и верой...
Какими-то необычайно обычными выглядели они в лесу ... По началу я сам не мог понять противоречия этого - их одежда, их поведение, были обычными для городского учреждения... В городе таких тысячи, а здесь, в глухом заповедном лесу, за десятки километров от ближайшей дороги? Они не могли вести себя так... Именно в это всё для меня всё упиралось, вели они себя, так как в собственном доме ведёт себя хозяин.
Я вдруг понял, что всё ещё сложнее, не я обходчик, проживший почти всю свою жизнь в этом лесу и знающий, казалось бы, здесь чуть ли не каждое дерево, хозяин этого леса, а они - кого несёт по своей поверхности река, чьи следы старательно прячет лес... Они обладают непостижимой властью над мёртвой и живой природой и нет от них ни каких тайн в этом лесу. И, почему-то, радостью захолодело у меня в груди при мысли об этом, о том, что знают они обо мне, знают, что видел я их и тороплюсь по их следу... Я совершенно не испытывал страха, что-то подкупающе дружелюбное шло от них, не были они способны на зло, это я уже знал твёрдо.
И даже в далёкой забытой молодости на свидании, не колотилось у меня так сердце от волнения, как в тот момент, когда выскочил с шумом я из кустов, и сразу же увидел их. Так же спокойно, как перед этим сидели в лодке, шли они по тропе друг за другом к остаткам мехмастерской. Я настолько был уверен, что знают они о моём присутствии, что даже мысль о том, что бы скрываться не пришла мне в голову, поэтому открыто стоял, наблюдая, как шли они, временами скрываясь среди деревьев и кустарника. Мне даже показалось, младший, шедший позади, оглянулся и одобрительно улыбнулся мне. Не решившись идти за ними в мехмастерскую, я уселся, ожидая их возращения, на ствол рухнувшего дерева. Я уже знал, что ни когда не решусь подойти к ним и, тем более, заговорить с ними.
Часа через два я, увидев, что они возвращаются, встал и подошёл к самой тропе. Проходя мимо, старший задержал на мне доброжелательный взгляд, чуть кивнув головой, а младший улыбнулся.
Пропустив их, я, по уже хорошо заметной тропе, пошёл к мастерской. Там вновь, как прежде тропа упиралась в грубо сколоченные ворота, запертые щеколдой. Я нерешительно прикоснулся к ней, и вновь любопытство пересилило благоразумие, и, откинув щеколду, я вошёл внутрь,
Но за воротами всё поразительно изменилось, ни каких механизмов, станков уже не было, царил густой какой-то липкий полумрак, из скрытой мраком глубины доносились мерные вздохи какого-то огромного безразличного ко всему существа. Сделав несколько шагов, я оказался в круглом ребристом коридоре, рёбра которого тускло отсвечивали тёмно-багровым слабым светом. Расставив руки, я легко дотягивался до противоположных мягко упругих его стенок, слегка липнувших к ладоням, вверху стенки смыкались почти сразу над головой. Идти дальше в глубь я не решился и оглянулся назад. Где-то далеко, далеко мерцал тусклым дневным светом вход, величиной в полную луну. Я точно помнил, что сделал всего лишь несколько шагов, но столь большое расстояние до входа вызвало во мне только вялое удивление. По стенкам тоннеля прошла мягкая волна, и далёкое пятно входа, плавно уменьшаясь, окончательно погасло, но это на меня не произвело ни какого впечатления. Усталость налила приятной истомой тело, и я присел, упираясь спиной в мягко подавшуюся стенку, удобно охватывающую спину и голову... Плавно качнулся подо мной пол, опрокидываясь в бездну...
А проснулся я, как это не странно в своём балагане на берегу Удая, и сначала с досады решил, что всё это мне приснилось и поэтому расстроился. Ни в мехмастерской, ни на берегу, ни чего не нашёл, и, только вернувшись, домой на кордон с удивлением узнал, что провёл во сне три дня, что уж ни в какие рамки не лезло...
После этого я несколько раз ходил, казалось бы, без всякого повода к лагерю, всякий раз подгадывая к их приезду, казалось я научился каким-то образом заранее чувствовать их приезд. Обычно они были сами, а раза два, среди лета, с ними были ещё двое, но это были явно обычные люди, эти посторонние совершенно не производили такого впечатления, которое оставалось при взгляде на Братьев, я их так окрестил почему-то с самого начала. У меня возникло твёрдое впечатление, что эти, чужие, меня даже не замечают, в то время как Братья так или иначе давали мне понять, что я замечен им - улыбкой, доброжелательным кивком. Но ни когда не обращались ко мне, и меня что-то удерживало от попыток заговорить с ними.
За время, после первой встречи с Братьями я совершенно перестал пугаться необычного, я разучился ему удивляться, привыкнув к нему, я даже мог непостижимым чувством предвидеть события, где, что и когда будет происходить. Я безоглядно верил в дружелюбие происходящего ещё и потому, что здоровье моё, после сна в странном том тоннеле, улучшилось настолько, что я позабыл обо всех старинных своих болячках.
Но меня это и угнетало. Угнетало, что привык я к этому, не пытаясь объяснить, связать с привычным. Это трудно объяснить, в конечном итоге, всё вокруг нас непостижимо и не понятно - и трава, и лес, и вещество, и пространство... Но мы это непостижимое воспринимаем, как привычное, зная его обычаи и поведение, не всегда разбираясь в причинах этих обычаев и способа действия. Так и я, начав воспринимать эти странности, я их чувствовал, как мы чувствуем, например, тепло или свет... Попробуй объяснить слепому от рождения человеку, каков красный цвет...Мы его видим и в этом главное, а ведь между физической природой света и нашим его ощущением ни кем ещё необъяснимая пропасть...
А главное мне казалось, что нарушаю я свои служебные обязанности, допуская посторонних в заповедник... Но Братья не были посторонними, это не вызывало у меня сомнения, слишком глубокой была у них связь с лесом, глубокая и непостижимая, и не только с лесом. От них шла сила, не та сила, что ломает подковы и гнёт рельсы, а сила жизни. Подобная весенней силе пробуждающая уснувшую природу к новой жизни.
И все-таки служебная привычка въелась мне в плоть и кровь - необъяснимые события происходили, чуть ли не на каждом шагу, и хоть верил я Братьям, верил в добро вокруг них, не мог я не выполнять своего служебного долга. И я решился писать заявления о происходящем. Я был уверен, в это нет предательства в отношении к Братьям, ни что и ни кто не смог бы помешать им.
Глава 6
