- Ни чего не поделаешь, это важнейший этап нашей работы, нам так или иначе, пришлось бы заняться этим, после всего случившегося. Но ты не огорчайся, завтра утром, если ещё будешь, способен о чём-то думать, кроме отдыха, попробуем слетать вертолётом на этот кордон. Как там его? - он досадливо поморщился: - Закажем вертолёт на завтра.
Анатолий Иванович таки подсластил горькую пилюлю, наверное, в этом и заключается талант работы с людьми, - когда даже неприятная работа становится удобоприемлимой, назвать её приятной у меня язык не повернулся.
Глава 4
Торопливо лопотят вверху лопасти вертолётного винта, кемарю я после бессонной ночи в тряском уюте маленького вертолета. В накатывающейся на меня временами дрёме, лопотание винта превращается в чьё-то торопливое бормотанье непонятное и тревожное.
Проплывает внизу чёрный зимний лес, укрытый кое-где серо-голубыми пятнами снега, тающего под напором обычной у нас декабрьской оттепели.
Мы летели на кордон с самым простым заданием - поговорить с Климом Фомичём, так называемая предварительная разведка. Мелькают под нами засыпанные голубым снегом распадки с извилистыми чёрными пунктирами незамерзающих ручьёв на дне. Гордыми стражами стоят на водоразделах исполинские сосны, темнея мрачной своей зеленью, проплывают поляны, испещрённые цепочками чьих-то следов.
А я, старательно борясь с охватывающей меня сонливостью, то, погружаясь в вязкую дрёму, начиная вслушиваться в торопливое невнятное бормотанье лопастей, то выныряю, пристально вглядываясь в зимний лес.
Ночь оказалась не из лёгких, проверка информационных зон, конечно же, так быстро не окончилась, но на совещании решили, что группа Анатолий Ивановича будет заниматься событиями на кордоне, а группа это он да я, к моёй радости. Другой бы огорчился, мол, раз так определили, то это значит, событиям на кордоне особого значения не придают, но меня это только радовало, особенно сейчас, когда понадобилось использовать заказанный вертолёт. И Анатолий Иванович, освободив меня от работы в архиве, отправил в аэропорт, оставшись продолжать поиск, результаты которого, ещё далеко не систематизированные, но давали уже много пищи для размышления.
- Приближаемся. - оторвал меня от раздумий голос пилота в наушниках: - Это уже граница участка. - он указал рукой на чернеющее среди голубовато-синих сугробов на дне распадка извилистое русло ручья.
Мы летели на высоте около тысячи метров, поэтому мелкие детали местности не просматривались, но озеро, у которого располагался кордон, было слишком большим, что бы его ни заметить, тем не менее, как я не всматривался, найти его среди голого зимнего леса не мог.
Пилот вдруг чертыхнулся и заложил вертолет в головокружительный вираж, разворачиваясь.
-- В чём дело? - прикоснулся я к его плечу.
- Черт знает, что ...- занервничал пилот, выравнивая машину - Не понимаю ни чего... Карта не соответствует? Или я ни чего не соображаю?
Мы уже медленно летели, внизу всё так же расстилался лес, прячась в складках низин.
- Это уже противоположная его граница.- удивлению пилота не было предела: - Мы его насквозь пролетели, этот кордон дранный...
Вертолёт неподвижно завис в воздухе, и растерянный пилот обернулся ко мне, продолжая недоумевать:
- В голове не укладывается... Вон речка... - он ткнул пальцем в петляющую на дне распадка полоску речного русла: - Она в озеро должна, судя по карте впадать, а его нет...
- А ну, снижайтесь вдоль речки. - приказал я ему. Он перевёл вертолет в пологое пикирование. И вот тут началось...
Мне показалось, что с огромной скоростью мы начали, подхваченные могучим потоком, ввинчиваться в центр исполинской воронки, водоворотом засасывающей нас. Земля и лес под нами, всё ускоряясь, закрутились в хороводе, образуя воронку, из центра которой начали появляться всё новые и новые участки леса. А вон и озеро с черными постройками кордона на берегу, как-то необычно - боком, вывернулось из центра воронки.
С самого начала этого падения меня буквально парализовало, судорожно вцепившись в подлокотники, я почти захлебнулся ставшим в горле комом. С пилотом, вероятно, происходило то же самое, вертолёт крутило самым замысловатым образом почти до самой поверхности озера, где этот чудовищный хоровод прекратился, и пилот чудом выровнял машину у самой поверхности воды.
Несколько секунд полёта до берега в наушниках стояла непрерывная ругань, которой пилот хотел прикрыть свою растерянность. Лететь пришлось, почти касаясь поверхности озера колёсами шасси, и ни каким усилием пилота вертолёт поднять выше не удавалось, не смотря на то, что стрелка оборотов ротора дрожала за красной предельной чертой.
Мы врезались в низкий песчаный берег и, оставив длинную глубокую полосу в береговом песке, остановились.
- Сели... - пилот повертел ко мне покрытое мелким бисером пота удивлённое лицо: - Что б я так жил... Что за чертовщина?- дрожащим от напряжения голосом выругался он. Сняв матерчатый шлем, он с усилием провёл им по лицу, с удивлением уставившись на тёмное пятно пота, проступившее на светлой поверхности шлема.
Только сейчас я почувствовал, что могу шевелиться, судорога, сковавшая все мои мышцы в панцирь, ослабла. Я, казалось, совершенно утратил способность удивляться, или уже был удивлён настолько, что дальнейшее удивление было уже невозможным.
Отстегнув привязные ремни, мы вышли на берег. Невдалеке, прикрывшись оголённым кустарником, стоял заповедный лес, чернея влажными ветвями на фоне пасмурного неба. Я огляделся, отсюда до кордона было километра полтора, обрывистым густо поросшим лозняком берегом.
- Что делать будем? - спросил я настороженно у пилота, он молча обошёл вертолёт, осмотрев его, традиционно ткнул носком в скат шасси, и остановился у входного люка:
