"Надо же! - оценил я. - Продумано!.. С одной стороны, дельце - дрянь, а с другой - накануне выезда в Японию... Скромная такая доплата за проезд! Или дополнительная страховочка..." На минуту мне показалось, что сейчас товарищ Барабанщиков достанет из стенного шкафа парочку форменных кителей и станет вежливо подавать нам для примерки и одному, и другому. Впрочем, форма одежды членов ленинградской фракции нового комитета могла быть и гражданской: фрак, смокинг, интеллигентная "тройка", спортивный пиджак, украинская рубашка с вышивкой, косоворотка, подпоясанная шнурком... Так сказать, с учетом художественной индивидуальности. Главное, чтобы мы согласились войти в это дело.

- Нет, - твердо сказал Стржельчик. - Мою жену не берут в Японию, и я отказываюсь.

Позавидовав безупречной логике Славиного аргумента и не давая товарищу Барабанщикову опомниться, я почти без паузы стал горячо убеждать:

- Понимаете, Имя-Отчество, к сожалению, я тоже не могу... Кроме театра, который, конечно, прежде всего, у меня очень много других обязательств: и Союз писателей, и Пушкинская студия, и секция чтецов, и общество "Знание"... Вы сами посудите, Имя-Отчество, ведь это все требует времени!.. И вызывает какое-то недовольство в коллективе: слишком много посторонних забот... Нельзя же брать на себя так много!.. Пожалуйста, поймите меня правильно...

Товарищ Барабанщиков так и понял...

О, Господи!.. Что это было?..

Я говорил чистую правду и в то же время врал, беспардонно, чудовищно врал, преодолевая рвотное чувство...

И Слава, которого тоже тошнило от этой вербовки, тоже врал, приводя свои семейственные мотивы...

И товарищ Барабанщиков врал, говоря, что понимает наши сомнения и все же просит подумать еще...

Ну, подумать всегда не вредно, так же, как и хотеть... "Хотеть не вредно", - говорила ухажеру одна девушка, смягчая свой отказ...

Конечно, по оценкам отважных времен, мы вели себя не Бог весть как круто. Но тогда, когда это случилось, некоторые последствия могли и наступить. Ну, например, по срочному докладу товарища Барабанщикова нас могли "тормознуть" и у самолетного трапа. Если и не обоих, то хоть одного. Балетные прецеденты бывали: после бегства Рудольфа Нуриева, а тем более Миши Барышникова, обжегшись на молоке, "выпускающие" дули на воду...

Испытание сблизило нас, и, взглянув на часы, Слава предложил:

- Время обеда... Пойдем, посмотрим, чем питается "белая кость".

- Белая? - переспросил я, а он вместо ответа выразительно посмотрел мне в глаза...

Питались они недурно: и осетрина, и икра шли в обкомовской столовой по смешным ценам. Женщины на раздаче и подкрепляющиеся партийцы гостеприимно улыбались нам...

Домой ехали молча...

Я долго не мог взять в толк, по какой же логике это приглашение подфартило Стржельчику? И лишь через много лет меня осенила простодушная мысль, что поводом для включения в список антисионистов могла послужить роль старого еврея Соломона, которого Слава так прекрасно сыграл в пьесе Артура Миллера "Цена". Конечно! Он говорил с сипотцой и характерным напевным акцентом, дрожащими руками надбивал и чистил куриное яичко, доставал ложечку и долго кушал его, а потом сладострастно торговался о цене никому не нужной мебели. Перевоплотившись так органически и проникновенно, Стржельчик, очевидно, стал ассоциироваться у наших идеологов с типичными представителями древнего народа. Вероятно, он должен был войти в состав бойцового комитета как глубокий знаток еврейского характера и национальной психологии.

Наверное, тут была проявлена даже некая тонкость: с одной стороны знаток, а с другой - поляк. А польские коммунисты к этому времени решили вопрос почти радикально: взяли и всех своих евреев выслали из страны. Следовательно, товарищ Стржельчик, с точки зрения товарища Барабанщикова, на роль борца с сионизмом подходил как нельзя лучше. А он возьми и откажись!.. Не ожидали...

А однажды коренной москвич, обладающий трезвым умом, пояснил мне еще одну причину, по которой в антисионистскую команду призвали поляка...

- Если бы Стржельчик был русским, - сказал он, - его бы не обеспокоили... А что такое поляки с точки зрения правящей партии?.. Такой же сомнительный народец, как цыгане и евреи... Российская империя их давила... Сталин с Гитлером их приговорили... Они себя выдали, понимаешь? Ты, мол, для нас все равно что еврей!.. Поэтому Стржельчик и напрягся... Ты вспомни, сколько поляков расстреляли в Катыни...

Я вспомнил...

Но самым противным на сегодняшний день показалось то, что от нас не ожидали отказа...

Чего они вообще ждали от нас? Сами-то понимали, чего ждут, или просто так зарплату оправдывали?.. Или их вообще нельзя отделять от нас, а нас - от них, потому что мы составляли единое целое?..

А чего ожидали мы? И от кого, главное?.. Бога у нас еще не было, фортуна казалась членом партии, а зарубежные гастроли - признаком избранничества...

Ну чего я, темный, ждал от Японии? Экзотики или глотка "другой жизни"? Разве мы не потащили с собой свои робкие привычки и вялые надежды? Разве послушно не разбились на "четверки" для удобства подробного надзирательства за каждым из нас?..

Юрий Алексеевич (или Александрович) представлял Комитет государственной безопасности и на нашем собрании держался скромно. Обаятельно улыбаясь, он честно признался в том, что театрального образования не получал, в Японии ни разу не был, но в трудных случаях может выручить и спичечный коробок с адреском отеля. Вообще же Япония - высокоорганизованная страна, и мы постараемся соответствовать ей своей высокой организацией. А вместе нам нечего бояться, так как нас "будут охранять".

- Ого! - сказал на это Иван Матвеевич Пальму и радостно оглянулся на остальных.

- С вами могут искать контакта лица негативные, - продолжил еще один новоявленный руководитель коллектива, уверенный, что мы одинаково понимаем значение слова "негатив", - так вот, контакты с ними не возбраняются, единственное, о чем я вас попрошу, поставить нас в известность... Единственное...

Юрий Александрович (или Алексеевич) живо напомнил мне мою университетскую практику в газете туркестанского военного округа "Фрунзевец" и то, как радушно встречал меня заведующий отделом пропаганды полковник Борщиков.

Полковник был, очевидно, родом с Украины, но долго служил в Сибири, и речь его вобрала в себя как южные, так и северные особенности.

- Ну, Володя, - говорил он, вкусно окая, гакая и подбирая при этом особо выразительные предлоги и ударения, - мы рады, шо ты прышел к нам на практику... Ну шо тебе сказать?.. Мы тебе как представителю нашей мо'лодежи дадим полную творческую свободу... Понимаешь?.. Так... Ну какую тебе, Володя, поставить задачу, - спрашивал полковник и сам же радостно отвечал: - Ага!.. Сходи, пажалуста, у кино, Володя... Идет у наших кинотеатрах такая картина под названием ""Бахатырь" идет у Марто". Посмотри, пажалуста, эту картину. И напиши рыцензию... Вот шо хочешь, то и напиши. Буквально шо только захочешь, то и пиши... Хочешь, пиши 200 строк, а хочешь - 300 строк пиши. Сколько хочешь, столько и пиши. Вот только есть у меня одна маленькая просьбица. Ты усе-таки так напиши, дорогой Володя, чтобы наших солдат... Сержантоу... Офицероу... И генералоу... Да, и генералоу тоже... воспитать в духе нена'висти к американьскому империализьму...

Я написал.

- Ну, Володя, - сказал полковник Борщиков, - хорошую рыцензию ты написал на картину ""Бахатырь" идет у Марто"... Мы тебе ганарар выпишим приличный и поместим рыцензию на доску лучших материалов номера... Маладец!.. Ну, шо тебе еще сказать?.. Ага!.. Вот... Вышла у нас такая книга корреспондента "Правды" Даниила Краминоуа под названием, если не ошибаюсь, "Многоэтажная Америка". Так ты возьми, Володя, в библио'теке эту книгу или купи ее у мага'зине, прочитай внимательно и напиши на нее рыцензию... Шо хочешь, Володя, то и напиши... Мы тебе подвал дадим... Пиши подвал... А если хочешь два подвала - пиши... Причем, абсолютно шо хочешь... Полная тебе свобода, Володя... Только одна к тебе маленькая просьбица...