- Я недолго, баб Манефа, - взмолился Сергей.

- Не ходи, лапушка, не надо, заинька. И ни сегодня, и ни завтра... Не до игр. Время страшное подходит, последние дни живем.

Последние дни?! Такого Сергей никак не ожидал. Пораженный этим сообщением, он уставился на Манефу Семеновну недоумевающим взглядом.

Тут Манефа Семеновна рассказала, что к старцу Никону приезжал из далеких краев единоверец, надежный человек, и поведал, что вся эта война от бога, о ней написано и в писании. И про Гитлера тоже написано. Только в писании имя у него совсем другое, там он называется просто зверем, у которого вместо имени число - шестьсот шестьдесят шесть. А это самое число как раз и обозначает имя Гитлера. Все это открыл бог в видении праведному человеку, который живет далеко за морем-океаном, в том царстве-государстве, где господь в великом почете, где нет партейных коммунистов, поднявших руку на господа.

- А мой папа тоже партийный, - прервал ее Сергей.

- Ну и что же? Заблудших много, - ответила неопределенно Манефа Семеновна и продолжала: - Из-за них-то, из-за безбожников, земля грехом переполнена, и, чтобы покарать их, господь наслал на нас зверя, число же его - шестьсот шестьдесят шесть, а иначе - Гитлер. Вот, гляди.

Она достала из печурки коробок спичек, высыпала его содержимое на стол, отсчитала двадцать четыре спички и выложила из них три шестерки.

- Видал? Шестьсот шестьдесят шесть. Число евангельского зверя. А теперь гляди сюда.

Манефа Семеновна ладонью сломала шестерки и из этих же спичек стала складывать буквы. Буква за буквой, получилось слово "Гитлер". И ни одной лишней спички не осталось! Правда, буквы были поменьше, чем цифры.

- Видал, Сереженька?

- Видал.

- Потому-то Гитлер и идет вперед, что никакая сила не может остановить его, господь отступился от нас и отдал ему на пожирание. И пройдет он по всей нашей земле от края и до края. А потом настанет конец света. И жить будут только те, кто остался верен господу. Вот такие вести привез далекий гость. Так что, Сереженька, надо совсем выбросить игры, а тем паче водиться с детьми безбожников. Теперь, когда конец света совсем близко, только молитва может спасти от погибели. Надо молиться, может, бог сжалится над нами и не даст погибнуть ни нам, ни нашим близким. И не надо грешить. Упаси бог! Тебе, солнушонок, не следует больше ходить на улицу.

- Так скучно же, баб Манефа!

- Теперь скучно, потом будет радостно. И ты у меня больше не просись. Будь ты чужой - мне ни заботы, ни печали, а за тебя я в полном ответе.

Через несколько дней Манефа Семеновна снова побывала у старца.

- Старец Никон толковал сегодня священное писание насчет войны. Все сбывается, - рассказывала Манефа Семеновна. - Слово в слово! Говорится там, что господь нашлет варваров и они вырежут почти всех, а кто останется в живых - угонят в рабство. Опустеют города и села, и будет бродить бездомный скот; реки покраснеют от крови, а земля будет гореть огнем. И наступит страшный голод, и люди будут падать на улицах и умирать от голода. Этого покамест еще нету, но к тому идет, к тому клонится. Давно ли началась война? А в магазине - хоть шаром покати. Не знаю, что нам и делать, как нам быть. А жить-то надо. Конечно, у нас огород хороший, да не все на нем вырастишь. Никон Сергеевич и Степан Силыч велят запасать продукты. Люди добрые запасают. Надо и нам.

Она отобрала лучшие носильные вещи Сережкиных отца и матери, аккуратно сложила в два мешка.

Вечером пришел Степан Силыч и увез их на велосипеде Николая Михайловича. А дня через три во двор Зотовых въехал грузовик. В нем были мешки с мукой, зерном и другие продукты. Манефа Семеновна велела сложить все в ее горнице.

- Теперь вам на двоих хлебца до лучших времен хватит, - хрипел Силыч, помогая шоферу разгружать машину.

- А велосипед где? - удивленно спросил Сергей.

Степан Силыч сделал вид, что не слышит, и ничего не ответил. Тогда Сергей обратился с вопросом непосредственно к нему.

- Велосипед - тю-тю! Укатил! - усмехнувшись, сказал Силыч. - Кушать его будешь. Каждый день по кусочку. До самого конца войны хватит.

Велосипеда Сергею было жалко до слез.

Манефа Семеновна из горенки переселилась в комнату, где жил Сергей, там же в переднем углу над столом повесила лампаду и недавно появившийся у нее старинный образ с изображением Христа в терновом венке, распятого на кресте.

Быстро промелькнуло лето. Начались занятия в школе. Сергей пошел в четвертый класс.

В школе появились новые ребята. Их называли эвакуированными. Они рассказывали и о страшных боях, которые ведут наши войска, отбивая фашистов, и о том, что захватчики грабят все подчистую, дотла сжигают села и города, а людей, которые не успели бежать или попались в плен, - кого тут же кончают, чтоб на других нагнать страху, а остальных угоняют в неволю.

От их рассказов Сергею становилось жутко, даже не верилось, что может быть такое на белом свете. Придя домой, он подробно передавал все Манефе Семеновне. Она слушала его взволнованные рассказы и почти всегда горестно приговаривала одно и то же:

- Сбывается, все как есть сбывается по священному писанию.

Потоцкие сельчане разбирали по домам эвакуированных, делились с ними и жильем и всем, кто чем мог.

Однажды во время большой перемены в классе Сергея зашел разговор об эвакуированных: кто у кого живет, откуда приехали и кто такие. Спросили и Сергея. Когда же он ответил, что у них с бабушкой никого нет, кто-то из ребят спросил почему. Сергей почувствовал себя неловко, но он не знал и мог только пожать плечами.

- Не пускаете?

- У него бабка - скупердяйка.

Сергей не смолчал, вступился за Манефу Семеновну: она не скупердяйка, и если не знаешь, то нечего на человека и наговаривать.

Дома он спросил Манефу Семеновну, почему к другим поместили эвакуированных, а к ним - нет.

- Да так уж...

Видно было, что старуха не хочет говорить об этом.

- Мы не хотим, да?

Манефа Семеновна нахмурилась:

- Небось в школе настроили?

Сергей ответил, что никто его не настраивал. А спросил он, потому что в классе был такой разговор.

- Ну и пускай себе говорят, язык-то без костей.

Больше она не добавила ни слова. Только уже вечером, после молитвы, будто между прочим, снова заговорила о приезжих. По ее словам получалось, что все эти "вакуированные" сами во всем виноваты, потому что нагрешили. Вот господь и наказал их за все прегрешения. Он знает, кому и что воздать. Уж если заслужили, то пускай же теперь и несут на себе кару господню. Как в писании об этом говорится? Были когда-то два города, Содомия и Гомория. И уж больно распустились ихние жители, ничего и никого признавать не стали. Тогда взял господь да и поразил их смертью лютою - всех до единого пожрал огонь страшнеющий. Так случилось и с этими. И ни к чему их тащить в свой дом. Лучше от греха подальше. Так велит и старец Никон. Только об этом никому сказывать не надобно.

Глядя на ее строгое, задумчивое лицо, Сергей все больше утверждался в мысли, что Манефа Семеновна не взяла никого в дом только из-за боязни греха, а скупость тут совсем ни при чем.

И все же чувство неловкости не покидало его. Нет, что там ни говори, а нехорошо получается...

Через несколько дней после этого случая к Зотовым зашла Антонина Петровна Семибратова, председатель Потоцкого колхоза "Заветы Ильича". Манефа Семеновна встретила ее сухо, нехотя пригласила в избу.

Без дальних подходов Семибратова объяснила, что пришла узнать, не возьмут ли к себе Зотовы хоть небольшую семью эвакуированных. Завтра приедут двадцать новых семей, а размещать некуда. Ко всем, где можно было, уже вселили.

Манефа Семеновна терпеливо выслушала ее, тяжко вздохнула и, сославшись на свои постоянные болезни, наотрез отказала. Слова ее о частых болезнях немало удивили Сергея - он ни разу еще не слышал никаких жалоб Манефы Семеновны и ни разу не видел ее больной.